Всемирная история. Том 3. Новая история - Оскар Йегер

Эрнандо Кортес Гравюра Г. Вертю по картине Тициана

Войско Кортеса состояло всего из 110 матросов и 553 солдат, из которых было только 16 всадников и 13 человек имели огнестрельное оружие, отряд пополнили 200 кубинских индейцев. Такова была боевая сила, которой удалось, поистине сказочным образом, покорить Ацтекское царство. Лошади, оружие, отвага с примесью коварства и искусство, с которым Кортес воспользовался враждою между тласкаланами и ацтеками, помогли Кортесу совершить поистине невероятное дело. Он захватил самого царя Моктейзому (Монтезуму) в его же его столице. Гватемозин, племянник царя, после нескольких неудачных для него битв также попал в руки непобедимых чужеземцев. Этим завоевание и завершилось, и в 1522 году Кортес, признанный правым в своем споре с губернатором Кубы, а также благодаря своей громкой победе, был возведен Карлом в звание наместника и полномочного правителя Новой Испании.

Вслед за тем, с 1524 года началось завоевание царства инков на Тихом океане, закончившееся в 1531 году и сопровождавшееся еще более позорными проявлениями жадности, низкой хитрости и жестокости. Героем этого предприятия был изгнанный со своей родины человек, Франческо Пизарро. Он был героем предприятия, напрочь разрушившего цветущее государство, достигшее высокой ступени весьма своеобразной культуры. И здесь испанцы с помощью коварства и насилия овладели правителем страны, Сыном Солнца, великим народным божеством, инком Атагуальпа. Его подданные покорно собрали чудовищно громадный выкуп за своего государя. Но когда комната в двадцать один фут длиной и семнадцать футов шириной была наполнена золотом до высоты девяти футов, Атагуальпа под ничтожным предлогом был все же умерщвлен.

В виде особой милости его, как изъявившего согласие на крещение, не сожгли, а только удавили.

История этих завоеваний и приключений занимает или волнует, как эпическая поэма, но на фоне этого не видно, чтобы на развалинах того, что разрушали победители, они воздвигли что-либо более достойное. Единственная их заслуга была в уничтожении некоторых варварских обычаев, как, например, людоедства у ацтеков, во всем остальном весьма культурного племени.

Таким образом, эти победы не имели особого значения во всемирно-историческом смысле. Гораздо важнее было то, что происходило в самой Испании при Карле I. При его вступлении на престол (1516 г.) страна не представляла собой единого целого, а состояла из множества малых королевств, которые соединялись в две большие группы под именем королевства Кастильского и королевства Арагонского. Эта смесь мелких владений пестрила своими особыми областными, городскими и сословными правами. Установление королевского единовластия сильного своим главенством и создание правильной администрации – было задачей, которую разрешил государственный ум кардинала Хименэса, начавшего это дело еще в предшествовавшее царствование и продолживший его в первые годы правления Карла I, который, согласно завещанию короля, всемерно укреплял и развивал монархическую власть.

В Кастилии, еще при Карле, укрепление монархии происходило наиболее активно (с 1516 г.). Восстание городов против привилегий дворянства и ужесточения королевской власти было подавлено. На равнине у Виллалара (1521 г.), комунеросы были разбиты соединенными королевскими и дворянскими войсками, но победители, гранды, потеряли даже больше, нежели побежденные. Благодаря своим привилегиям, они не принимали участия во внеиспанских войнах и потому при водворении мира в Кастилии распустили свои войска и жили в своих поместьях среди роскоши и почета. Но такое положение отчуждало их вовсе от всякого влияния на государственные дела. Король, которому они отказывали в своей помощи, не созывал более общесословных собраний, города же сохранили, по крайней мере, право предъявлять королю свои жалобы. Они должны были довольствоваться возможностью указывать на злоупотребления, подавать советы, утверждать денежные траты; но в этих скромных пределах голос их имел свою силу.

Низшее дворянство, напротив, было в полной зависимости от короны. Духовенство было в подчинении у короля, хотя Испания была страной, по преимуществу преданной папе и церковному единству. Благодаря прежним уступкам римского престола, король имел право назначать архиепископов, епископов, аббатов и пр. во всех испанских владениях. Клир ждал от него повышений и был во всем обязан ему. Сама инквизиция была государственным судилищем: инквизиторы выбирались из духовных лиц, но при этом они были правительственными чиновниками. Таким образом, в Кастилии был установлен новый государственный строй и для поддержания порядка требовалось содержать здесь небольшую военную силу.

Почти того же, в известной степени, достиг сын Карла в Арагонии. Здесь королевская власть имела ограниченное влияние: ни один «чужеземный солдат» не имел права вступать на Арагонскую землю; все дела должны были решаться в кортесах до закрытия каждой сессии; верховный судья, Justitia, был вполне независим и любой гражданин имел право обращаться к нему, причем его вмешательство имело вес даже в делах, возбуждаемых всесильной в Испании инквизицией.

Но дело арагонца Антонио Переца, королевского любимца, дало королю Филиппу предлог покончить с этой почти республиканской независимостью. Перец совершил политическое убийство, о котором будет рассказано ниже, по поручению короля. Народ требовал расследования, и Филипп не задумался пожертвовать тем, кто был его орудием. Перец бежал от преследования на свою родину и укрылся только своим правом подсудности лишь арагонскому судье. Это дало повод Филиппу вступить в Арагонию со своими кастильскими войсками. «Justitia» призвал тогда арагонцев тоже взяться за оружие (1591 г.), но сила была на стороне кастильцев, и хотя сам Перец успел спастись бегством, «Justitia» и четыреста других лиц были казнены. Местный порядок управления остался как бы тот же, но прежние арагонские льготы теряли силу перед грозным наступлением деспотизма.

Этот деспотизм находил себе опору в религиозном фанатизме, вновь разжигаемом немецкой реформацией. Борьба с маврами, длившаяся уже восьмое столетие, питала это враждебное настроение. К гордому сознанию о принадлежности к лучшей нации, «к чистой крови», примешивалась у испанца и уверенность в том, что он владеет и лучшей верой. Испанцы смотрели на еретичество не только как на грех перед Богом, они считали его, в известной мере, даже оскорбляющим их личное достоинство.

Филипп в этом отношении был самым ревностным из испанцев. Это был человек неспособный, ограниченного ума, связанный всякими предрассудками, чуждый даже малейшего проблеска душевной свободы. Еще в детстве он отличался пасмурным, почти меланхолическим характером, в юношеском возрасте, как и другие молодые придворные, он поддавался чувственным увлечениям, а рыцарские упражнения не вызывали у него интереса. Однако он охотно занимался науками, имевшими значение в управлении государством, и приобрел также хорошие познания в истории. В личности его не было ничего располагающего в его пользу, и сам он не испытывал потребности в дружеских отношениях.

Как мы уже видели, ему не удалось приобрести популярности в Германии. Когда же он в первый раз показался в Нидерландах и народ окружил его экипаж, приветствуя радостными возгласами своего будущего государя, он только глубже запрятался в угол своей кареты. Всем этим народным демонстрациям, всем шумным удовольствиям, возбуждению боевого лагеря и даже охоте, предпочитал он тишь своего кабинета, в котором без шума, с неутомимой деятельностью, не упуская из вида ни малейшей подробности, все предусматривая, все рассчитывая, он плел те нити, которыми опутывал полсвета. Он редко покидал Мадрид, разве что для посещения Эскуриаля, унылого дворца, напоминавшего скит, с 1563 года возвышавшегося, среди каменистой, лишенной тени долины, расположенной в нескольких часах езды от Мадрида. И только одна мысль вмещалась в его узком сердце: мысль о подавлении всякой ереси, а так как всякая свобода могла быть поводом к ереси, то и о подавлении всякой свободы.

Филипп II, король испанский. Портрет кисти Питера Пауля Рубенса

Казалось бы, что в самой Испании нечего было и заботиться об этом. Евреев было много в этой стране во все времена. В Гренаде и в южной части Испании жили еще мавры, сохраняя свою старинную веру и свои обычаи. За исключением мелких сект вроде алумбрадов, во всей стране не проявлялось ничего подозрительного. Однако благодаря связи Карла V с еретической землей, исповедовавшей лютеранскую веру, через Пиренеи успели пробраться переводы протестантских книг, даже Библия в переводе на испанский язык.