Золотой век Испанской империи - Хью Томас

Далее следовало так называемое «Рекеримьенто» («Требование»): «Если командирам Его Величества доведется открыть или завоевать новую территорию, они обязаны немедленно объявить ее индейским насельникам, что прибывшие были посланы, чтобы обучить их благому обычаю… отвратить их от таких грехов, как поедание человеческой плоти, и наставить их в святой вере и проповедовать ее им ради их спасения».

За этим следовал список обид, причиненных туземцам. Каждый предводитель отряда, получивший от короны лицензию на проведение экспедиции, должен был иметь при себе копию «Рекеримьенто» и зачитывать ее туземцам через переводчика столько раз, сколько это будет необходимо. Также с этих пор каждую экспедицию должны были сопровождать два лица духовного звания, священника или монаха, кандидатура которых была одобрена Советом Индий, чтобы наставлять индейцев в религиозных материях, защищать их от алчности и жестокости испанцев и следить за тем, чтобы завоевание проводилось надлежащим образом. Война могла быть начата только после того, как духовные лица дадут на это свое письменное согласие, и военные действия при любом подобном конфликте должны были вестись в соответствии с методами, дозволенными законом и христианской религией. Помимо вышесказанного, никто не имел права обращать кого-либо из индейцев в рабство, под страхом потери всего своего имущества{364}.

Эта примечательная декларация оставалась формальным законом, которому подчинялись действия испанцев в Новом Свете на протяжении двух поколений. Начиная с этого дня, она вписывалась во все капитуляции и высочайшие разрешения на завоевание новых земель – включая, например, уже упоминавшуюся лицензию относительно Юкатана, выданную Франсиско де Монтехо 8 декабря 1526 года.

Это, однако, не значило окончательной отмены торговли индейскими рабами. Так, к примеру, 15 ноября того же года император Карл дал согласие, позволяя Хуану де Ампьесу вывезти индейцев с «бесполезных островов» у берегов Венесуэлы – Кюрасао и Кубагуа{365}. В тот же день он выдал amplio permiso (полное разрешение) любому из своих подданных из любой европейской страны отправляться в Новый Свет{366}. Это было особенно на руку немцам, которые тоже желали присоединиться к банкету в Индиях.

Эти указы Карла не обошлись без некоторых затруднений. Так, поселенцы на Кубе решили, что индейцев нельзя задействовать в шахтах, но можно заставлять их мыть золото в реках. Даже это послужило причиной жалоб: Родриго Дюран, прокурадор Сантьяго-де-Куба, предсказывал, что если королевский указ будет приведен в исполнение даже с такой модификацией, многие поселенцы покинут остров. Поселенцы на Кубе заявляли, что считают работу в шахтах легкой и настаивали, что «их» индейцы предпочитают ее работам по расчистке территории. Кроме того, доказывали поселенцы, рабочих в шахтах хорошо кормили, давая им хлеб из маниоки и свинину каждый день, в то время как индейцы на энкомьендах ели мясо или рыбу только раз в неделю. Несомненно, за любой попыткой привести эти законы в действие последует катастрофа{367}.

Решающую роль в административной истории Индий продолжал играть Рим. Так, в октябре 1523 года фламандскому епископу-эразмисту Хуану де Убите, доминиканцу, жившему на Кубе, было позволено перенести свою кафедру с восточной окраины Баракоа в «наиболее могущественное место острова – а именно в Сантьяго»{368}. (Король отдал половину своей доли церковной десятины в Сантьяго на завершение постройки собора.) Затем, в 1524 году, папа Климент учредил в Вест-Индии новый патриархат. Первым занять образовавшуюся должность предоставлялось Антонио де Рохасу-и-Манрике, епископу Паленсии – одной из богатейших испанских епархий, в которую входил и Вальядолид{369}. В то время семейство Рохасов, казалось, занимало все вакантные доходные должности в Испании, будь они светскими или церковными. Епископ Антонио к этому моменту уже несколько лет был председателем Совета Кастилии{370}.

Тем временем в 1520 году Диего Колон, сын легендарного Христофора Колумба, вернувшись на пост губернатора Санто-Доминго, обнаружил, что интриги в этой колонии цветут еще более пышным цветом, нежели в Севилье. Главным интриганом по-прежнему оставался королевский казначей Мигель Пасамонте, конверсо из Арагона, игравший ключевую роль в этой колонии со времени своего прибытия туда в 1508 году{371}. Несмотря на очевидную предрасположенность Пасамонте к заговорам, Диас дель Кастильо отзывался о нем с похвалой: «Это человек весьма достойный, обладающий значительным здравым смыслом (кордура), честный даже чрезмерно, всю свою жизнь проведший в целомудрии»{372}.

Через три года после возобновления его губернаторской жизни в Санто-Доминго Диего Колон и его жена Мария де Толедо, племянница герцога Альбы – они по всем признакам напоминали королевскую чету, вернулись в Испанию. Это произошло в октябре 1523 года, а спустя два месяца Карл, а точнее Совет Индий, наконец-то покончил с властью семьи Колумбов в Новом Свете. Титул «адмирала Моря-Океана» был отозван, равно как и привилегии, некогда пожалованные потомкам Колумба. Все, что осталось у этого семейства, – это титул герцогов Верагуа, территории, приблизительно соответствующей Панамскому перешейку.

У Марии де Толедо, тем не менее, остались финансовые интересы в Карибском регионе. Прежде она с большим успехом торговала индейскими рабами, а сейчас стала торговать африканскими; на данный момент она также управляла доходами своего мужа в Новом Свете. Почему торговля черными рабами была разрешена, а индейцами не поощрялась, остается одной из загадок того времени.

Ввиду отъезда Диего Колона требовалось назначить нового губернатора Санто-Доминго – пока что управление временно находилось в руках председателя суда. Выбор Совета Индий пал на доктора Себастьяна Рамиреса де Фуэн-Леаля, надежного государственного чиновника родом из Вильяэскуса-де-Аро, маленькой деревни к югу от Куэнки. Во время мусульманского восстания в горах Альпухарра в 1500 году он был там судьей, после чего стал инкисидором в Севилье{373}. Несмотря на эту должность, которая наверняка была для него серьезным испытанием, Рамирес де Фуэн-Леаль показал себя гуманным губернатором; в те времена многие либеральные служители церкви все еще стремились вступать в Священную канцелярию, надеясь сделать ее более человечной. «Нет никакого сомнения, – однажды заявил Рамирес, – что туземцы обладают достаточными способностями для того, чтобы воспринять веру, и что они питают к ней огромную любовь». Он также считал, что «они обладают достаточными способностями для того, чтобы выполнять любые механические и промышленные работы»{374}.

У Рамиреса ушло много времени на то, чтобы добраться до Санто-Доминго; он прибыл туда лишь в декабре 1528 года. Тем временем Пасамонте наслаждался, как это часто случалось и прежде, полнотой фактической власти. Пользуясь установившимся междуцарствием, он выдал многим из своих друзей разрешения на торговлю индейскими рабами – включая новую лицензию Васкесу де Айльону, а также Франсиско де Лисауру, еще одному здешнему старожилу, который служил секретарем у Овандо, и Диего Кабальеро, купцу-конверсо родом из Санлукар-де-Баррамеда.

Однако во главе всех этих предпринимателей к тому времени стояли скорее всего Хуан Мартинес де Ампьес и Хакоме де Кастельон. Первый был арагонским другом Пасамонте, в 1511 году являвшимся фактором Санто-Доминго. В 1517 году, на судебном расследовании, проводившемся монахами-иеронимитами, он дал показания, в довольно грубых выражениях заявив, что индейцы «ленивы, тяготеют к роскоши, прожорливы и, будучи оставлены на свободе, не склонны испытывать какое-либо чувство привязанности». Несмотря на это, в 1524 году Ампьес послал армаду кораблей для перевозки в Санто-Доминго восьмисот индейских рабов с островов у берегов Венесуэлы, а в 1525 году отправил в тот же регион еще одну экспедицию. Его агент, Гонсало де Севилья, в целом относился к индейцам терпимо – позиция, ставшая причиной его столкновения с другим путешественником, Мартином де Басо Сабалой.

Все эти работорговые экспедиции были следствием того, что пленных часто использовали в войнах или как заложников. При этом здесь не было ничего похожего на торговлю, которая в то время сопровождала приобретение или мену африканских рабов. Сам Ампьес потратил восемь месяцев, завязывая дружеские отношения с людьми на Кюрасао и Арубе, и вскоре убедил себя, что он единственный способен установить хорошие отношения с южноамериканскими индейцами. У него был план – забрать нескольких индейских вождей тех земель, что позже назовут Венесуэлой, в Санто-Доминго, обучить их и обратить в христианство, после чего отослать обратно в их прежние дома в качестве своих агентов влияния. Нескольких из этих людей, которых ждала столь трагическая судьба, Ампьес поселил в своем доме в Санто-Доминго. Для защиты собственных интересов на южноамериканском побережье он также выстроил на острове Кубагуа крепость, которую оптимистично назвал Нуэва-Кадис и которая вскорости стала центром торговли жемчугом.