Уцелевший - Эрик Хелм

— Лежи смирно, — повторил Родриго де Монтагут-и-Ороско. — Говорить начнем после.

Эрна поглядела на кастильца и ничего не ответила. События менялись чересчур быстро для се все еще отуманенного нежданным наслаждением разума.

Дверь хижины беззвучно затворилась за широкой спиной Родриго. Рыцарь устало зевнул, потряс головой и двинулся к удобно расположившимся на прогалине товарищам, сведя за спиною натруженные руки.

— С успехом, капитан, — подобострастно молвил юный Мигель.

— Спасибо, дружок, — невозмутимо сказал Родриго.

Руки капитана выскользнули из-за спины. Две обтянутых кабаньей кожей рукояти крутнулись в пальцах, принимая боевое положение, и одновременно два блестящих в свете гаснущей над верхушками деревьев зари лезвия хлестнули влево и вправо.

Балагур и наглец Гонсало погиб первым. Короткий широкий меч развалил череп молодого баска верным, падающим сверху вниз ударом. Второй клинок метнулся по горизонтали — Родриго берег заветный прием до лютой минуты и никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавал своего редчайшего умения разить в разные стороны по разным линиям — навык, объясняемый исключительными природными свойствами, а также наработанный долгими и усердными упражнениями в смертоносном искусстве рукопашного боя. Диего рухнул, даже не успев изумиться.

Мигель ошарашенно раскрыл рот и охнул последний раз, проткнутый в солнечное сплетение. Старый Альваро успел выхватить собственный меч, лезвие лязгнуло, отбив молниеносный выпад Родриго — и тотчас шлепнулось наземь вместе с отрубленной ударом второго неприятельского клинка рукою. Альваро заревел от боли. Страшным восходящим пинком Родриго размозжил раненому лицо, и потерявший сознание баск безмолвно опрокинулся.

— Вот оно что, начальничек? — проскрежетал отскочивший подальше и принявший оборонительную стойку Мануэль. — Добро, поглядим!..

* * *

Глаза старухи едва не выкатились из орбит. Рекс немедленно прикусил язык, перепугавшись, что сболтнул несусветную чушь и погубил дело. Но мадам д’Юрфэ положила ему на предплечье сухую когтистую лапку и заискивающе спросила:

— Ipsissimus? О, я учьила тайную науку сорок льет, и всьего лишь достигала степени Practicus’a. Ньет, не могу повьерить! Как же Monseigneur не преуспьел, совершая Ритуал Сатурна?

— Я сказал только, что не все вышло гладко.

Язык Рекса молотил почти автоматически, словно кто-то вовремя подсказывал нужные, многозначительные по внешности, но совершенно пустые по сути фразы, помогал выпутываться из то и дело возникавших затруднений, отвечать на совершенно загадочные для профана вопросы.

— Именно для безукоризненной точности в некоторые минуты ритуала герцогу и требуется господин Аарон.

— Да, да, коньечно! — промолвила старуха подобострастным шепотом. — Я вижу: le Duc понимает, в чьем дело не хуже Мокаты... Он действительно мастьер! И вы сами наверньяка продвинулись далеко, если дозволены помогать Ipsissimus’y. Ах, ви так молоды, и уже так опитный!

Рекс отряхнул пепел сигареты и благоразумно промолчал.

— Я не имьела бить... как это по вашему языку?.. — связана с Мокатой долго. Только недавно приехала в Англию. Но думаю, Моката не будьет справляться с человьеком квадрата и десяти кругов!

Рекс торжественно и сурово кивнул.

— Нельзя ли... — выпученные глаза глядели с настоящим вожделением, — нельзя ли мнье простерьеться перед вашей другом? Если ви... как это?.. замолите... ньет! — замолвитье словьечко, он снизойдет и дозвольит мне присутствовать при окончатьельном заклинании. На самий скромний место...

Американец опешил. Он вовсе не ждал подобной наивности и глупости от прислужницы дьявола, величайшего мастера хитроумных козней. Старая крыса и впрямь ухватила грубейшую приманку, купилась на первую наглую ложь и, кажется, решила, будто ее корабль вот-вот пойдет ко дну! Великолепно...

— Все возможно, — произнес ван Рин уклончиво. — Но при соблюдении некоторых условий.

— Скажьите условия!

«Тьфу ты, пропасть!»

— Обязательное, непременное и первоочередное: нам требуется господин Аарон.

Старуха недоумевающе посмотрела на Рекса:

— Но ведь господьин Аарон и бьез того у вас! И ви можетье использовать его как хотьите!..

* * *

— Слово надобно держать, вражина, — заскрежетала голова Торбьерна-Волчьей Шкуры. — Даже ежели даешь его презираемому тобою разбойнику!

Волосы Бертрана отчаянно стремились подняться дыбом, и лишь тяжелый шишак препятствовал этому.

— Думаешь, будто уничтожил меня? Ошибаешься, барон. Смотри хорошенько, смотри, не бойся. Не дрожи, как осиновый лист. До времени я пощажу твой разум, ибо желаю поведать кое-что любопытное.

Торбьерн устремлял горящий взор в сторону, поверх зубцов, не глядя в глаза де Монсеррата.

Бертран стоял, точно завороженный, не шевелясь, не в силах разомкнуть разом слипшиеся уста, неспособный шевельнуть пересохшим, отяжелелым языком.

— Ты истребил одно зло посредством иного, глупец. И выбрал неподходящее место, негожее время. Ты снес шею мне, которым пугали малых детей везде и всюду, и запах черной крови пробудил дремавшую в трясине тварь! А клятвопреступление открыло ей дорогу наверх.

— Сперва ты заклал черного петуха, Монсеррат. А потом велел своему приятелю заколоть белую курочку. Жаль, сукин сын ослушался приказа. Могло бы получиться неожиданное и дивное сочетание!

Сиплый хохот огласил площадку замковой башни.

— Болотная тварь уже пожрала тела моих мерзавцев. Но крови еще не напилась — ты ведь сам оставил пленных на съедение комарью, а, Бертран? Сухая плоть распалила жажду кикиморы, и она уже рыщет в округе. Горе вам, и владыкам, и слугам, и вилланам! Но после, после, ибо сейчас упырь идет по следу...

Правда, курочка ускользнула, и властелин тьмы не сможет свирепствовать надлежащим образом... Ох, как тебе повезло, враг! Клятвопреступника выручила тройная измена.

— Объяснись... — не своим голосом выдавил, наконец, Бертран де Монсеррат.

Вновь раздался хохот — ликующий и злобный:

— Курочка была твоей женой — стала королевской подстилкой. Одна измена. Испанский волк обещал убить ее — и не убил, а покрыл. Вторая измена.

— Лжешь, мертвец! — прокаркал Бертран.

— А баронесса вовсю целовала кастильца — и еще не раз и не другой поцелует: измена третья! Ненавижу его, поганую иберийскую тряпку, слюнявую мразь! Так ли сам я поступал с пойманными девками? А он пощадил твою стерву — и замкнул створки открывавшихся врат...

— Но все же болотная гадина рыщет по окрестностям, и это уже немало. Тебя предали, барон. Трижды предали! Сладко ли обманутому?