Убить миротворца - Дмитрий Володихин

— Ты разговариваешь со мной ребусами.

— Подожди, сейчас объясню я. Вот, сто лет назад, как только Лабиринт открыли… колонизация началась. Только не настоящая.

— ?? — такое лицо у него, наверное сделалось. Но перебивать не посмел.

— Сейчас ее называют умным словом «протоколонизация». В отличие от настоящей. Сначала двадцать лет «прото», а потом уж такая, какая и нужна была. Так вот, протоколонизация, это когда набирают целый караван блочных лайнеров где-нибудь на лунной орбите, запихивают туда полмиллиона человек… ну… или вроде того… а потом транспортируют их к Терре-2, или, скажем, к Терре-3, или к Терре-5, теперь она Нью-Скотленд называется… А потом — что? Потом, брат, всех гуртом вываливают в космос. Трупы в атмосфере сгорают, — все чисто, кровушку с мылом отмывать не надо. Это называлось «второй шанс для этноизбытков». То есть для человеческого скота, который забивали. Хорошее выражение? Скажи, хорошее, выражение, а? — глаза у двойника в одну секунду стали какими-то шальными. Одновременно злыми и веселыми. Как у какого-нибудь опасного преступника. Дмитрий Сомов никогда не видел настоящих опасных преступников, но, наверное, именно такими у них должны быть глаза.

— Сколько… всего?

— До сих пор точной цифры нет. Одни говорят, техника не позволяла вывезти с Земли больше 500 миллионов. Но это дудки. Другие говорят: судя по демографическим данным, — и 10 миллиардов могли… того. Историки, большинство, то есть, историков, сошлись на качественной такой цифирьке от полутора до двух с половиной.

— Миллиардов человек?

— Нет, кульков с орехами.

— Не верю! Мне как-то не верится…

— Какой мне резон обманывать тебя?

— Какой? Да уж какой-нибудь найдется.

— Да не будь ты чем щи наливают, Дима! Я свожу тебя к нам. Еще разок. Отыщу специально для твоей дурной головы учебную программку. Посмотришь. Для всех доступные данные. Женевцы сами все признали — еще когда-а! Говорят: «Кто-то должен был взять на себя ответственность и проделать грязную работу. Зато проблема перенаселения была решена раз и навсегда». Врут, как всегда, конечно.

— Это мы женевцы, Витя. Девяносто пять сотых планеты Земля и подавляющее большинство ее населения. Я тоже, Дима, женевец… Как же они… как же мы могли!

— Дурак ты, Дима! Совсем дурак. Есть, понятно, от чего ополоуметь, да. Но я тебе по секрету скажу: лучше с глузда не съезжать и мозги хранить в рабочем состоянии.

— О чем ты?

— Да какая тебе разница, кого как называют! Ты сам — тот, кем себя сделаешь. Хочешь быть женевцем, так будешь женевцем. А захочешь стать русским, станешь русским.

— Я женевец, Витя.

— Ты прежде всего дурак. И рот закрой. Не зли меня своей дурью. Короче, дай закончить. Тех, с лайнеров скинутых, мы про себя называем «вечно живыми». Терре-2 больше всех повезло. У нас их никак не меньше девятисот миллионов. Из них шестьдесят пять миллионов одних русских. Так по документам выходит: раскопали кое-что в архивах… На Терре-3 полмиллиарда. У других поменьше. Что тебе сказать, Дима? У нас ведь вся планета, выходит, как одно большое кладбище. Поля, леса, горы, океанское дно ровным слоем пепла засыпаны. Куда ногу не поставь — везде частички мертвецов. Так сколько стоит человеческая жизнь, Дима?

Он промолчал. Да и не требовал ответа Викторов вопрос.

— Надеюсь, ты понял кое-что. Трудно, брат, не быть русским с такой-то историей.

— Ты так говоришь, как будто у тебя есть какая-то особенная миссия.

— Миссия? Ерунда. Хм. А что? Может быть, и миссия. Пожалуй, есть у нас миссия.

— У вас? Это у кого?

— У нас, у русских, у российских. Только я, Дима, не умник, я технарь обыкновенный, а тебе бы с философом поговорить. Или с историком что ли… на худой конец.

— А ты попробуй.

— Если коротко, если в двух словах, то вот что выходит: пока жив хоть один русский, мир не будет монотонным.

— Монолитным, ты хочешь сказать?

— И монолитным, и монотонным, и моноцветным… Не знаю, как объяснить. Мир не должен быть моно. Мир должен быть поли.

— Опять я не понимаю тебя.

— Да все просто. Вот, говорят: есть свобода от чего-нибудь, есть свобода для чего-нибудь… А еще есть свобода быть. Быть тем, кем хочешь, кем тебе надо быть. Господь Бог даровал нам всем свободу выбора. Хочешь верить в него — верь. Хочешь поклоняться сатане — поклоняйся. Хочешь не признавать ни Бога, ни черта — твое личное дело. С душой твоей после смерти разберутся. Но никто не может отобрать у человека свободу выбора. Никто не смеет отобрать у него волю. Каждый народ должен жить так, как сам себе нарисовал. Понимаешь?

— Приносить человеческие жертвы… строить концлагеря…

— А кто ты такой, чтобы осуждать целый народ? Кто ты такой, чтобы учить его жить?

— Ну знаешь ли! Есть какие-то общие ценности…

— Нет, Дима. Таких нет. Быть может, огромной стране нужно пройти через боль, кровь и страшную жестокость, чтобы найти свою судьбу. Или чтобы очиститься. Или чтобы отыскать какую-то творческую силу… Да просто испытать на себе казнь Господню! Тебе-то откуда знать? Нет во всей вселенной такой истины, которой нужно было бы всех причесать под одну гребенку. И людей таких нет, у которых было бы право решать, как ты должен жить, с кем спать, сколько детей плодить, в кого верить, кого уважать и чем заниматься! Ты понимаешь меня, Дима?

— Погоди-погоди! Ты не спеши так. А мир? Что может быть выше и нужнее мира? Ты же на себе знаешь, какая это радость — воевать…

— Ну, знаю. И что? Вот поссорились два государства и начали войну друг против друга. Что нужно делать с ними?

— У нас эта проблема не стоит. А раньше бы ввели миротворческий контингент, развели драчунов, дали бы по попке зачинщикам свары…

— Это же не дети, Дима! Это целые страны. Они выбрали себе такую судьбу, и почему следует их лишать ее? Такова их воля. А воля, по-моему, выше мира… Знаешь, что я тебе скажу про миротворцев? Каждый миротворец должен стать мертвецом. На том самом месте, где он занялся миротворчеством. Наша миссия — партизанская. Если хочешь. Наша миссия — убить миротворца. Чтобы неповадно было лезть в чужие дела. Никогда. Ни под каким предлогом.

— И что же, вот, прислал Мировой совет миротво… ну, военных прислал — ликвидировать беспорядки в каком-нибудь резервате, жизни людям спасать, а ты приведешь партизанский отряд воевать против них?

— Дима, не воевать, а побеждать. Я приведу группу людей, которые изыщут способ тихо и профессионально снести голову генеральному миротворцу. А если бы пролезал со мной не один человек, а целый бронированный крейсер, то лично уговорил бы капитана дать залп. Одного хватит. Чтобы. В пыль. Чтобы. Никто. Потом. Не шевелился! Да и уговаривать бы особенно не пришлось.

— Но это же хаос, Дима! Ничего кроме хаоса. Война всех против всех за свой выбор. Неужели ты не веришь, что может существовать какая-то группа людей, способная все устроить идеальным образом… — Дмитрий Сомов устал от этого разговора. Все получалось не как обычно. Витя сегодня безжалостен. Лупит его и лупит — будто хоккейной клюшкой… Что отвечать ему? Как отвечать? Он чувствовал собственную слабость необыкновенно остро и сопротивлялся из одного упрямства. Уступить значило слишком многое в своей жизни поставить с ног на голову… Или наоборот, вернуть в естественное положение? Нет, невозможно уступить! Так просто взять — и уступить.

Тем временем Виктор вертел головой и ухмылялся. Наконец он ответил с полной уверенностью в голосе:

— Не верю. А глядя на вас тем более не верю.

— По-моему тут не столь уж худо. Немного страшно, но жить можно. Очень даже.

— Ну и живи так.

— Но ведь хаос же, Дима, хаос!

— Да никакой не хаос. По жизни всем как-то удается договориться друг с другом. Худо-бедно, а договариваемся. Жизнь это такая вещь, Дима, что кого хочешь с кем хочешь может научить обитать рядом и не рвать друг другу глотки. Ты посмотри на нас самих, на русских! Мы же при любом режиме умеем устроиться. На Венере у нас анархия полная. На Терре-2 — республика, и там всем заправляют знатные рода, сильные люди. На Земле, на Луне и на Весте — государь Даниил III, всероссийский император и самодержец. Слышишь: самодержец! Неограниченный. На Европе — консулат…

— На какой Европе? Ты уже говорил: «Европа…» Я не понимаю.

— На такой. Спутник у Юпитера есть, Европа называется.

— Прости, это у нас в школе не изучают.

— Ладно. Так вот, они там у себя на Европе отчудили монархию с двумя монархами сразу — военным и гражданским. Или это уже республика?

— Да Разум его знает…

— Короче, посмотри на нас! Дай нам полную волю, и мир будет пестрее пестрого, а в каждом поселке будет своя политическая система.

— А на самом верху — всевселенский самодержец…

— И что? Да хоть бы и так. Мы вечно строим государство, которое потом строит нас. Потом мы разрушаем его и с воплями радости пляшем на руинах. А чуть погодя снова принимаемся все за то же строительство. Менуэт-чечетка-менуэт-чечетка-менуэт… Вот она, русская судьба. И что, плохо? Да нормально.