Ученица Калиостро - Далия Трускиновская

— И что же сказала Грета?

— Что нижнее жилье в доме сняли ни с того, ни с сего, такие хорошие деньги предложили, что хозяева перебрались наверх да на чердак. А сняла знатная особа, зовется графиней де Гаше.

— Ты, значит, к кухарке в гости приходила? — не показывая своей радости, спросил Маликульмульк.

— Да, кухарку-то они уже тут наняли, своей не имели. Так ведь ничего дурного не сделала! Сидела у нее на кухне, разговаривала. Потом она говорит: очень они богато живут, даже непонятно, отчего на такой улице поселились. В комнатах, говорит, и бронзы, и фарфор. И, говорит, пока дома их нет, можно посмотреть. А она возьми да приди, дурища эта!

— И что, впрямь все так дорого?

— А бес его знает, я в бронзах не разбираюсь. Покрывало на кровати видела дорогое, а шкатулка на уборном столике — самая простая, синенькая, я чай, шелком обтянута. Ни картинки на крышке, ничего… Зря я туда полезла. Так-то бы все у Гретки выпытала — что за кавалер, кем он при графине состоит, для чего ему понадобилась Дуняшка… А теперь эта ведьма меня на порог не пустит!

И Минодора Пантелеевна добавила несколько выражений из тех, которых нетрудно набраться в портовом городе — как, скажем, нетрудно, побывавши на псарне, набраться блох.

Маликульмульк тихо радовался, он все ближе подбирался к Мартышке и ее компании. И никакая тревога не помешала бы ему сократить это расстояние. Два мертвых тела, о которых он знал, могли и не иметь к Мартышке отношения — так он говорил себе. И в то же время, глядя на всю эту историю, понимал, что лезет прямо в разбойничье логово.

Но виноват ли он, если не видит другого способа ввязаться в Большую Игру? Где деньги — там из-за них всякие безобразия; чем больше денег — тем больше безобразий. Тот, кому нужны Большие Деньги, должен с этим смириться или же довольствоваться прозябанием в канцелярии. Чем больше мертвых тел, тем больше надежды, что речь идет о тысячах золотых империалов…

— Неужто совсем ничего не выпытала, Минодора Пантелеевна?

Хитрая старуха прищурилась:

— А коли да? Как отблагодаришь?

— Говори уж, не томи!

— А отблагодарить?

Делать нечего, пришлось лезть в кошелек.

— Кавалера молодого зовут Андреас фон Гомберг, да только, сдается, такой же он немец, как я — турецкая султанша. Слышали, как он с Дуняшкой по-русски говорит — ну, от природного русака не отличить.

День был — удачнее некуда, вот и Гомберг сыскался!

— Только ли с Дуняшкой говорил? — неожиданно для себя разволновавшись, спросил Маликульмульк.

— Покамест — только с Дуняшкой. К той-то, к Дивовой, не подъехать — горда! Да и на что она ему? Ни денег, ни красы.

— А ты все же присмотри за ними, — попросил Маликульмульк.

Что-то было связанно нехорошее с Анной Дмитриевной и ее пропавшим мужем… Что-то, возможно, известное бедной Маврушке…

Докапываться до правды у Маликульмулька не было сейчас ни малейшего желания.

— Ты госпоже Дивовой те деньги передала? — тихонько спросил он, полагая, будто спрашивает лишь для очистки совести.

— Передала, батька мой. А только ты бы вот еще кружевце купил. Она и кружевце на продажу дала.

Старуха оказалась подлинной комической старухой, чья наивная ложь тут же видна зрительному залу. Она достала из корзинки моточек желтоватых кружев, которые никак не могли принадлежать Анне Дмитриевне, а разве что ее прабабке. Это вдруг умильное лицо, эта улыбочка и склоненная вправо голова, обвязанная платком поверх чепца, должны были сообщить причудливому барину, что прозвучала доподлинная правда. Только вот беда — он в столичных театрах нагляделся на комических старух, их смехотворные ужимки, и отбил ладоши, приветствуя неподражаемого Якова Даниловича Шуйского в роли няни Еремеевны из фонвизинского «Недоросля». Минодора Пантелеевна перестаралась…

— Гривенник, — твердо сказал философ.

— Ну и гривенничком в ее обстоятельствах брезговать не приходится, — сразу согласилась ловкая старуха. — Сегодня она на этот гривенничек хлебца возьмет свекру и племянникам, а завтра — как Бог пошлет, может, добрые люди сухую корочку подадут…

— Ты, Минодора Пантелеевна, вспомни, что господину Дивову обещана должность и казенная квартира в Цитадели. Может, даже сегодня курьера к нему пришлют, чтобы собирал пожитки. И в счет жалованья ему сколько-то выпишут на поправку обстоятельств. Так что до сухой корочки дело не дойдет.

— Экий ты, батька мой, сердитый… — недовольно заметила старуха, но гривенник взяла.

— Ты лучше, матушка, расскажи, как Гомберг увивается за Дуняшкой.

— Да что говорить, коли ты, Яков Борисыч, такой недовольный. Чем-то тебе, видать, не угодила. А я ли не старалась! Я ли за тебя не пострадала! — довольно громко запричитала старуха. — Как с крыльца летела — думала, ноги себе переломаю! А все ради тебя, сударик мой, ради тебя!

Маликульмульк понял, что философия против голосистой торговки из Петербуржского предместья бессильна. Стало быть, нужно опять лезть в кошелек, пока она не подняла шум на всю улицу.

Расстались мирно. Минодора Пантелеевна обещалась глядеть внимательно, не подбирается ли Гомберг через Дуняшку к госпоже Дивовой. И Маликульмульк отправился обратно в крепость, рассуждая сам с собой, нужно ли теперь идти ужинать в «Лондон» с Давидом Иеронимом, чтобы поискать там Иоганна Мея, или есть опасность перестараться — как перестаралась только что Минодора Пантелеевна.

— Госпожа фон Витте плохо себя чувствует. Вы же знаете, дамы перенимают французскую моду, а того не понимают, что она не для нашего климата, — сказал Давид Иероним. — Я послал ей лекарства, но если бы мог послать в скляночке хоть немного ума!

— Она ведь уже дама в годах? — спросил Маликульмульк.

— Это ничего не доказывает. Поверьте аптекарю, который каждый день готовит лекарства для наших дам! С возрастом у них ума не прибавляется. Как смолоду нет, так и под старость в голове — пустое место.

Маликульмульк удивился. Он, видя, что у Гринделя нет невесты, объяснял это всепоглощающей страстью к науке, а оказалось, что молодой химик просто был невысокого мнения о дамах вообще. Возможно, он придавал слишком большое значение рассудку и знаниям.

— Так что мы на этой неделе не пойдем к госпоже фон Витте?

— Боюсь, что нет, но это не помешает нам поужинать в «Лондоне».

Маликульмульк кивнул — сама судьба распорядилась так, что он должен посетить «Лондон». А там, может быть, удастся напасть на след Иоганна Мея.

— Похоже, сегодня больше не будет посетителей, снимайте свой фартук, — сказал он Гринделю. — Или у вас еще не завершен какой-то премудрый опыт?

— Нет, у меня сейчас каникулы, — отвечал Давид Иероним. — Хочу несколько дней отдыхать и думать. Потом только заново приступлю к опытам. Я должен внутренне подготовиться — сперва меня вряд ли ждет успех.

— А что за опыты?

— Вы никогда не задумывались о составе крови? В нее ведь входят известные химические вещества — железо, соединения фосфора, соли. Казалось бы, что препятствует создать искусственную кровь? Можете себе представить, насколько она нужна хирургам? Так что думать придется много. Давайте сегодня себя побалуем! В «Лондоне» отменно готовят макароны с пармезаном. Возьмем по большой тарелке макарон! Это будет сегодня наше главное блюдо!

Косолапый Жанно встрепенулся — макароны он любил. И полчаса спустя он получил такую гору макарон в глубокой тарелке, что они сползали с вершины и едва не шлепались на скатерть. Для начала это было не так уж плохо, главное — вовремя заказать вторую порцию. И незаметно вступить в переговоры с метрдотелем, который сам пришел убедиться, что начальник генерал-губернаторской канцелярии доволен.

Маликульмульк сделал ловкий намек на бывшего постояльца, который в самой столице хвалил ему «Лондон». Метрдотель, разумеется, полюбопытствовал, кто таков. Маликульмульк изобразил забывчивосить и стал перебирать придуманные фамилии: Маус, Мейс, Мусс…

Это была ловушка — метрдотель должен вспомнить фамилию «Мей», если вообще когда-либо ее слыхал. Однако он не вспомнил, даже когда Маликульмульк притворился, что отыскал ее в недрах памяти. Позвали служителей — служители подтвердили, что такого человека в «Лондоне» они не встречали. Разве что приходил обедать, но жить — не жил.

Несколько озадаченный этим, Маликульмульк распростился с довольным Гринделем и отправился в Рижский замок. Там ему предстояло объяснять княгине, отчего он предпочел ужин в гостинице. А потом ему велели сходить за скрипкой и развлекать дам музыкой. Не то чтобы приказали, но когда Варвара Васильевна говорит по-дамски округло: «Иван Андреич, взялся бы ты, что ли, за смычок…», это — прямое повеление.

Тараторка сидела в уголке гостиной с рукоделием, в разговоры старших не встревала, только загадочно поглядывала на своего учителя. Потом, когда учитель завел разговор о литературе, она подобралась поближе. И было во взглядах ее черных глаз нечто подозрительное.