Избранные произведения - Дмитрий Кедрин

110. ЕРМАК

Пирует с дружиной отважный ЕрмакВ юрте у слепого Кучума.Средь пира на руку склонился казак,Грызет его черная дума.И, пенным вином наполняя стакан,Подручным своим говорит атаман:

«Не мерена вдоль и не пройдена вширь,Покрыта тайгой непроезжей,У нас под ногой распростерлась СибирьКосматою шкурой медвежьей.Пушнина в сибирских лесах хороша,И красная рыба в струях Иртыша!

Мы можем землей этой тучной владеть,Ее разделивши по-братски.Мне в пору Кучумовы бармы надетьИ сделаться князем остяцким…Бери их кто хочет, да только не я:Иная печаль меня гложет, друзья!

С охотой отдал бы я что ни спроси,Будь то самопал иль уздечка,Чтоб только взглянуть, как у нас на РусиГорит перед образом свечка,Как бабы кудель выбивают и вьют,А красные девушки песню поют!

Но всем нам дорога на Русь запертаБылым воровством бестолковым.Одни лишь для татя туда ворота —И те под замочком пеньковым.Нет спору, суров государев указ!Дьяки на Руси не помилуют нас…

Богатства, добытые бранным трудомС заморских земель и окраин,Тогда лишь приносят корысть, если в домИх сносит разумный хозяин.И я б этот край, коль дозволите вы,Отдал под высокую руку Москвы.

Послать бы гонца — государю челомУдарить Кучумовым царством,Чтоб царь, позабыв о разбое былом,Казакам сказал: „Благодарствуй!“Тогда б нам открылась дорога на Русь…Я только вот ехать туда не берусь.

Глядел без опаски я смерти в лицо,А в царские очи не гляну!..»Ермак замолчал, а бесстрашный КольцоСказал своему атаману:«Дай я туда съезжу. Была не была!Не срубят головушку — будет цела!

Хоть крут государь, да умел воровать,Умей не сробеть и в ответе!Конца не минуешь, а двум не бывать,Не жить и две жизни на свете!А коль помирать, то, кого ни спроси,Куда веселей помирать на Руси!..»

Над хмурой Москвой не льется трезвонСо ста сорока колоколен:Ливонской войной государь удрученИ тяжкою немочью болен.Главу опустив, он без ласковых словВ Кремле принимает нежданных послов.

Стоят в Грановитой палате стрельцы,Бояре сидят на помосте,И царь вопрошает: «Вы кто, молодцы?Купцы аль заморские гости?Почто вы, ребята, ни свет ни заряЯвились тревожить надежу-царя?..»

И, глядя без страха Ивану в лицо,С открытой душой, по-простецки:«Царь! Мы русаки! — отвечает Кольцо. —И промысел наш — не купецкий.Молю: хоть опала на нас велика,Не гневайся, царь! Мы — послы Ермака.

Мы, выйдя на Дон из Московской земли,Губили безвинные души.Но ты, государь, нас вязать не вели,А слово казачье послушай.Дай сердце излить, коль свидаться пришлось,Казнить нас и после успеешь небось!

Чего натворила лихая рука,Маша кистенем на просторе,То знает широкая Волга-река,Хвалынское бурное море.Недаром горюют о нас до сих порВ Разбойном приказе петля да топор!

Но знай: мы в Кучумову землю пошлиЗагладить бывалые вины.В Сибири, от белого света вдали,Мы бились с отвагою львиной.Там солнце глядит, как сквозь рыбий пузырь,Но мы, государь, одолели Сибирь!

Нечасты в той дальней стране города,Но стылые недра богаты.Пластами в горах залегает руда,По руслам рассыпано злато.Весь край этот, взятый в жестокой борьбе,Мы в кованом шлеме подносим тебе!

Немало высоких казацких могилСтоит вдоль дороженьки нашей,Но мы тебе бурную речку ТагилПодносим, как полную чашу.Прими эту русскую нашу хлеб-соль,А там хоть на дыбу послать нас изволь!»

Иван поднялся и, лицом просветлев,Что тучею было затмилось,Промолвил: «Казаки! Отныне свой гневСменяю на царскую милость.Глаз вон, коли старое вам помяну!Вы ратным трудом искупили вину.

Поедешь обратно, лихой есаул,—Свезешь атаману подарок… —И царь исподлобья глазами блеснул,Свой взгляд задержав на боярах: —Так вот как, бояре, бывает подчас!Казацкая доблесть — наука для вас.

Казаки от царского гнева, как вы,У хана защиты не просят,Казаки в Литву не бегут из МосквыИ сор из избы не выносят.Скажу не таясь, что пошло бы вам впрок,Когда б вы запомнили этот урок!

А нынче быть пиру! Хилков, порадей,Чтоб сварены были пельмени.Во славу простых, немудрящих людейСегодня мы чару запеним!Мы выпьем за тех, кто от трона вдалиПечется о славе Российской земли!»

В кремлевской палате накрыты столыИ братины подняты до рту,Всю долгую ночь Ермаковы послыПируют с Иваном Четвертым.Хмельная беседа идет вкруг стола,И стонут московские колокола.

111. АННА

Эту женщину звали Анной.За плечом ее возникалГрохот музыки ресторанной,Гипнотический блеск зеркал.

Повернется вполоборота,И казалось — звенит в ушахСвист японского коверкотаИ фокстрота собачий шаг.

Эту женщину ни на волосНе смогла изменить война:Патефона растленный голосВсё звучал из ее окна.

Всё по-прежнему был беспеченНежный очерк румяных губ…Анна первой пришла на вечерВ офицерский немецкий клуб,

И за нею следил часами,Словно брал ее на прицел,Фат с нафабренными усами —Молодящийся офицер.

Он курил, задыхаясь, трубку,Сыпал пепел на ордена…Ни в концлагерь, ни в душегубкуНе хотела попасть она.

И, совсем не грозя прикладом,Фат срывал поцелуи, груб,С перепачканных шоколадом,От ликера припухших губ.

В светлых туфельках, немцем данных,Танцевавшая до утра,Знала ль ты, что пришла в МайданекВ этих туфлях твоя сестра?

Для чего же твой отдых сладкийСреди пудрой пропахшей мглыОмрачали глаза солдатки,Подметавшей в дому полы?

Иль, попав в золотую клетку,Ты припомнить могла, что с нейВместе кончила семилеткуИ дружила немало дней?

Но послышалась канонада,—Автоматом вооружен,Ганс сказал, что уехать надоС эшелоном немецких жен.

В этих сумерках серых, стылыхНезаметно навел, жесток,Парабеллум тебе в затылок,В золотящийся завиток.

112. «Какое просторное небо! Взгляни-ка…»

Какое просторное небо! Взгляни-ка:У дальнего леса дорога пылит,На тихом погосте растет земляника,И козы пасутся у каменных плит.

Как сонно на этом урочище мертвых!Кукушка гадает кому-то вдали,Кресты покосились, и надписи стерты,Тяжелым полетом летают шмели.

И если болят твои старые кости,Усталое бедное сердце болит, —Иди и усни на забытом погостеСредь этих простых покосившихся плит.

Коль есть за тобою вина или промахТакой, о котором до смерти грустят,—Тебе всё простят эти ветви черемух,Всё эти высокие сосны простят.

И будут другие безумцы на светеМетаться в тенетах любви и тоски,И станут плести загорелые детиНад гробом твоим из ромашек венки.

Присядут у ног твоих юноша с милой,И ты сквозь заката малиновый дымУслышишь слова над своею могилой,Которые сам говорил — молодым.

113. ВРАГ