Кошачьи язычки - Мартина Боргер

Она погрузилась в воду с головой, оставив на поверхности только волосы. Со временем ее конский хвост постепенно, сантиметр за сантиметром, укорачивался, но как-то незаметно, так, что это не бросалось в глаза. Похоже, дело дошло до того, что от него скоро вообще ничего не останется. Она вынырнула и пригладила ладонями голову.

— Если будешь меня перебивать, ничего не получится. Я хочу рассказать тебе о том, что случилось, когда я была маленькой. Потому что это меня мучает до сих пор…

Она запнулась, и я на всякий случай еще раз прикурила сразу две сигареты.

— Когда Баке взяли меня из приюта, — начала она, — мне было четыре года, и…

— Что я, не знаю? — не удержалась я. В конце концов, что она со мной, как с чужой? Мы ведь подруги, и знакомы всю жизнь. — Сначала вы жили в Киле, потом в Плене, а потом они переехали в Пиннеберг, и ты пришла в наш класс. У тебя были сережки с настоящими жемчужинами.

Она затянулась и сунула окурок тлеющим концом в пену.

— Была коробка… — снова заговорила она. — В ней хранились вещи моих родителей. Письма, фотографии, сувениры. После их смерти ее передали в приют, а потом вручили Баке. И они все уничтожили. Все. Осталась всего одна фотография. Они хотели, чтобы я начала жизнь с ними с чистого листа.

В дверь постучали. Ага, моя индейка с ананасом.

— Секундочку! — воскликнула я и бросилась к двери. — Не забудь, ты остановилась на словах «жизнь с чистого листа».

Я им помешала, в этом нет ни малейших сомнений. Они ждали заказ в номер. Додо попыталась при виде меня скрыть удивление. А может, это был испуг? Или досада? Во всяком случае, я явно явилась некстати, прервала их секретный разговор, какая бестактность. Интересно, о чем они говорили? Уж не обо мне ли?

Я остановилась в дверях.

— Извините за вторжение, — пробормотала я. — Я только хотела узнать, есть у вас планы на сегодняшний вечер или нет.

— Черт бы побрал мою вечную вежливость!

Додо потащила меня в комнату.

— Планы, планы… Да брось ты свои церемонии!

В комнате страшно накурено, просто дышать нечем, но я промолчала, в конце концов, это же не мой номер. В приоткрытую дверь ванной я увидела Клер — в ванне, лицом к стене. Во мне опять зашевелилось дурацкое чувство ревности: ей неприятно, что я застала ее голой?

— В общем, я вас приглашаю, — провозгласила я. — «Эрмитаж», лучший ресторан города, французская кухня. Идет? Я заказала столик.

— Французское — лучше не бывает, — хихикнула Додо. Что она имела в виду? — А где ты так долго пропадала? — Она изобразила жгучий интерес. — А ну давай, колись! Чем занималась без нас?

Лицемерит, как всегда.

— Ничем таким особенным, — ответила я. — Немного погуляла. Потом заказала столик. На восемь часов, нормально? Встречаемся без десяти, хорошо? — Я сделала шаг к двери, намереваясь уйти, пока окончательно не задохнулась.

— Хорошо, — легко согласилась она и вдруг в упор посмотрела на меня: — Ты чем-то недовольна?

Недовольна! Вот в этом она вся! Ей и в голову не придет, что я могу быть обижена, огорчена, расстроена. Что мне может быть одиноко, что я чувствую себя отвергнутой. Нет, по ее мнению, я недовольна.

— Чем я могу быть недовольна? — буркнула я. — Ладно, до встречи.

Я чуть помедлила, надеясь, что она предложит мне остаться. До восьми еще целых два часа, мы могли бы провести это время вместе, выпить чего-нибудь, поболтать, просто посидеть вместе, наконец, прогуляться! Но они не стали меня удерживать, им не терпелось остаться одним. Или они думают, что я ничего не замечаю? Или, наоборот, специально постарались, чтобы я заметила?

Не успела исчезнуть Нора, явился коридорный. Додо с сандвичем в руке удобно устроилась на моей кровати и принялась щелкать пультом телевизора. Уже забыла наш разговор. Я опять упустила подходящий момент.

Я заставила себя выйти из воды. В крошечной ванной висело облако пара. Я замерла на месте, не представляя, что делать дальше. Медленно, как во сне, в запотевшем зеркале появился силуэт женщины: сначала плечи, потом грудь, живот. И над всем этим — мое лицо. Единственная часть меня, по которой я себя узнаю. Если со мной все в порядке.

У меня нет привычки разглядывать свое тело в отличие от Додо, которая рассматривает себя как дорогой товар, критически, как будто через лупу, отыскивая там морщинку, там прыщик, там признаки целлюлита или вылезший где не надо волосок. Мне все равно, как я выгляжу.

Поначалу Филипп тоже любил меня разглядывать, с ног до головы. Иногда он просил меня лечь в постель и, не притрагиваясь, изучал меня. Я пыталась лежать смирно и заставляла себя думать о чем-нибудь другом, старалась хотя бы мыслями ускользнуть от его взгляда, но мне удавалось отвлечься всего на несколько секунд, а потом в мозгу неизбежно всплывали одни и те же картины. Тогда я вздрагивала, как будто от холода, и побыстрее натягивала на себя одеяло. Что он чувствовал, когда дотрагивался до меня? И что я сама при этом чувствовала?

Я опустила руку на живот, другую положила на правую грудь и закрыла глаза. Я силилась вспомнить, что ощущала, когда он трогал мое тело. Бесполезно. Я не чувствую ничего.

Слопав два сандвича с индейкой — и ананасом! — я объелась, но уж конечно не откажусь вечером попировать за Норин счет. Надеюсь, что лучший в городе ресторан — одновременно и самый дорогой, так что ей придется раскошелиться, а за мной дело не станет. Единственный, кто в их семейке считает деньги, это Ахим, но мне плевать. Кто знает, когда мне опять выпадет возможность поесть в шикарном заведении? Где, скажите на милость, мне заводить знакомства с теми, у кого хватает бабла на такие удовольствия? На бирже труда?

Но с чего это Нора вдруг решила проявить такую широту натуры, вот вопрос. Безоглядная щедрость отнюдь не принадлежит к числу ее добродетелей. Чем она делится охотно, так это полезными советами, своим временем, сырными палочками, пятновыводителем и житейской мудростью. Но бабки? Увольте. Единственный раз в жизни я собралась с духом и попросила у нее немного взаймы. Перед нашим с Клер путешествием, когда Ахим еще был со мной. И что же она мне ответила? «Лучше не надо, Додо. Понимаешь, я уверена, что, если я дам тебе в долг, это разрушит нашу дружбу».

Да уж, она мастерица так вывернуть дело, что ты будешь вся в дерьме, а она — в белом фраке. Только нимба над башкой не хватает… На самом деле она не дала мне тогда денег по той простой причине, что мы не захотели взять ее с собой. Она намекала, заходила так и этак, но мы притворились глухими. Какой кайф — путешествовать с Норой! Сама не умеет развлекаться и другим не дает. Она до самого выпускного каждый год ездила отдыхать только с Папашкой и Мамулей — можно себе представить!

Позже я долго размышляла, как бы все сложилось, если бы мы тогда пригласили ее с собой. Если бы не дали ей возможности три недели подряд окучивать Ахима. Неужели я сейчас стала бы такой, как она — счастливой самодовольной мещанкой?

Еще минуточку, и я приду в норму. Надо расслабиться. Тогда спазм отпустит. Надо мобилизовать все оставшиеся силы. В такие моменты я всегда вспоминаю Папашку. «Ищи во всем плюсы, — повторял он. — Если кто-нибудь или что-нибудь тебя мучает, постарайся взглянуть на дело с другой стороны. В мире нет ничего, что не имело бы своих преимуществ».

Старый добрый Папашка. Если бы не он, научивший меня справляться с любыми перегрузками, меня бы сейчас просто не было — ни в этой кровати, ни в этом отеле, ни в этом городе, это точно. Во всяком случае, в компании с Додо и Клер. Это он объяснил мне, что значит расставлять приоритеты, и, если бы не это умение, я бы потеряла голову еще тогда, в страшную ночь после конфирмации Даниеля, в ночь, о которой не хочу и вспоминать. Я ее сложила, убрала на дальнюю полку, пересыпала нафталином, заперла на замок, а сверху еще и запечатала — так же надежно, как позже свой роман с Лотаром.

Ахим рано утром уехал в Геттинген на важное совещание, но Клер вполне могла побыть еще пару деньков. Кроме того, я не теряла надежды, что и Додо все-таки объявится. Она всегда ненавидела семейные праздники. Я же не дурочка, я все поняла: воспаление среднего уха у Фионы случилось как нельзя кстати. А ведь я несколько раз писала ей, что вся суета завершится уже к понедельнику. Но она так и не приехала.

Мы с Клер очень устали и хотели лечь пораньше. Накануне мы не спали до двух часов ночи, да и выпили прилично. На ужин доели остатки праздничных закусок. За столом, кроме детей, сидели только мы с Клер и отец Ахима. Потом собрались отправить Эриха обратно в приют, в Куммерфельд. Он провел у нас уже три дня и жаждал остаться еще, но у нас всего одна гостевая комната. Мириам и так пришлось освободить свою комнату для Клер и временно перебраться к брату, из-за чего дети, разумеется, перессорились. Я постоянно все улаживала и всех мирила, стараясь действовать как можно деликатнее, чтобы ни Клер, ни Эрих ничего не заметили. Иначе Клер моментально переехала бы в отель, а я ни в коем случае не хотела этого допустить. Я так обрадовалась, что она наконец со мной, в последний раз она приезжала в Пиннеберг аж в 77-м. Я целую неделю ее уламывала.