Лифчик для героя. Путь самца - 2. - Роман Трахтенберг

Но Роман не знал, через что проходят транссексуалы, и стеснялся гораздо больше меня. Он все переспрашивал: «Что, правда покажешь?»

— Правда!

— Честно-честно?

— Ром, что ты как ребенок!

— Ну, понимаешь. Я, конечно, смотрю, сидя на сцене. Так с виду пирожок ничего, но вот что там внутри...

— И внутри тоже очень ничего!

Девчонки услышали наш разговор и взбесились. Я даже не ожидала от них такой дружной реакции.

— Что ты к ней пристаешь? — завопила Блевотина, она не очень любила Романа.

— А че такого? Значит, всему залу можно показывать, а мне нет? — уперся он.

— Я тебе свою покажу! Хочешь? — Блевотина, усевшись голой жопой на стол, попыталась раскинуть ноги.

Некоторые стриптизерки, наделенные интеллектом, умеют это делать так... Не могу объяснить точно, как, но обычно считается, что женщина стесняется, раздвигая ноги, на самом деле многие девушки умеют так их раздвинуть, что смущен будет мужчина. Блевотина была как раз из таких. За это я, наверное, и полюбила ее и сдружилась с ней. Если уж быть нахальной стервой, так до конца.

Совершить сейчас очередную бесстыдную выходку ей помешали только теснота гримерки и крик Трахтенберга:

— Не хочу!!! Че на нее смотреть?! Ты на рожу — кобыла, и значит, там у тебя все как у обычной лошади.

Неинтересно! — и побежал, бросив мне на прощание: — Короче, готовься, приду.

Прибежал через час. Он него несло коньяком и... легким дежавю.

— Хельга, пизду покажешь? — снова начал он.

— Мы ведь уже обсуждали.

— Правда? — Он удивленно посмотрел на меня Создалось впечатление, что он уже все забыл. Или ж хотел не столько получить желаемое, сколько устроить вокруг этого целое шоу. Для Романа, без преувеличения, жизнь — это театр.

— Да покажу, покажу. Я ведь уже сказала.

— Смотри мне! Чтобы все по-честному! А трахаться будем?

— Будем-будем.

...Шоу закончилось, и девчонки уже вышли на улицу, когда он снова появился в гримерке, где оставалась только я.

— А? Ты? — пьяно пробормотал он. — Что-то я хотел сказать...

— Ты хотел спросить про пизду.

— Да! Точно!

— Ну чего, показывать? — поддела я.

— Да? Естественна!..

Он чего-то хорохорился и пытался скрыть свое крайнее смущение. По всей видимости, ему уже ничего не хотелось, но давать обратный ход, даже несмотря на всю нелепость и комичность ситуации, он не привык. А я, в свою очередь, так привыкла к врачебным осмотрам, что одна санация в исполнении пьяного шоумена не смущала меня никак! Я подняла подол чтобы снять трусы.

— Не надо! — вдруг буркнул он и убежал.

Шоу-бизнес в розлив

День рожденья грустный праздник —

Утром у кровати тазик.

Мне кажется, я рождена для сцены. Когда выходишь под божественный свет прожекторов, все болячки и проблемы растворяются в праздничной ауре. Испаряется все физическое, даже сильное желание сходить в туалет, остается только духовно-нематериальное. И только одна беда на сцене не проходит, а напротив усиливается — насморк! Правда, когда танцевала под Лебединского, в том, чтобы вытереть сопли, не было большой проблемы. Но сейчас у меня появился второй номер под Мэрилин Монро. Трахтенберг и ее тоже не считает полноценной женщиной. По его мнению — это разрисованная кукла, обычная дура и кривляка, каких пруд пруди. Я, конечно, так не считаю, и наоборот, ею восхищаюсь. Так вот, танцуешь в ее «образе» и понимаешь, что сейчас хлынет из носа и зальет весь первый ряд. Убрать соплю более-менее элегантно не получается никак.

...В отличие от насморка, с охранниками я научилась бороться. Они хамят — я хихикаю, они оскорбляют — «кошу» под дурочку. Со временем ко всему можно адаптироваться; главное — соображать, что, как и почему. Все время прикидываться идиоткой и подыгрывать. Так же в разговоре с бойцами дверного проема себя ведут и Трахтенберг, и некоторые из мужчин-артистов в облегающих трико, охрана не особо уважает их за то, что те работают практически голыми. Так что все мы тут — соратники по борьбе с воинствующей серостью.

...Сегодня день рождения Муфлона, но это, конечно, не колченогий горный козел, а замечательная, стройная козочка с высшим хореографическим образованием. Толпа народу едет отмечать знаменательное событие в сауну, разумеется включая Трахтенберга и исключая бандосов-охрандосов, хотя те и заподозрили, что намечается пьянка, и даже пытались сесть «на хвост», но мы убедительно зевали и говорили, что устали и разъезжаемся по домам...

— А не выпить ли нам?! — Роман поднимает тост.

Он и на отдыхе работает тамадой, пытаясь собрать в

едином порыве пьяный распаренный народ, завернутый в простыни и полотенца.

— Муфлонина, я знал тебя, когда ты еще была невинной девочкой. Ты, стесняясь, прикрывала грудь и хотела танцевать только топлес. Потом ты прикрывала пизду! А сейчас — ты у нас танцуешь порнономера и хоть бы хуй!

— Там не хуй, а морковка! — хихикнула я.

Девчонки в этом номере использовали морковки

вместо фаллоимитаторов, вставляли их в себя, работая под чардаш Монти. Распиздяйка Муфлон всегда теряла свою морковку перед выходом на сцену.

— Не морковка она, а блядь! И че ты ржешь Хельга?! — поинтересовался Роман строгим пьяным голосом и тут же вернулся к теме: — А давайте выпьем за связь сельского хозяйства в лице моркови и звероводства в лице, то есть жопе этой страхо-козлицы!

Пьянка бойко неслась по давно накатанным рельсам. Пить коллектив умел и любил. Горячий пар

добавлял градус. Я приходила в себя, только залезая в холодную воду бассейна.

Где-то после пяти-десяти тостов и состоялся у нас с Ромой первый задушевный разговор. Ему, наверное, как и многим болтливым людям, чтобы хорошо поговорить, надо хорошенько выпить.

... Помню, как сидел он на кромке бассейна, болтая волосатыми ногами в воде, и в странной, свойственной некоторым мужчинам попытке извиниться наезжал на меня:

— Ну зачем ты это сделала, ну объясни?! У тебя же высшее образование! Работа была блатная. А что сейчас — занимаешься показухой?

— Какой «показухой»?

— Ну, пизду показываешь за деньги!

— Зато, Ромочка, я стала женщиной!

— Какой там, в пизду, женщиной?!..

— Самой что ни на есть пиздатой! И работаю в кабаре. А кабаре — это почти театр.

— Ага! Только ты там работаешь препаратом.

— Лекарством, что ли?

— Дура ты! Препаратами называются экспонаты в анатомическом театре. Мне вот каждый раз неловко над тобой глумиться. Ведь все равно это — унижение человеческого достоинства! И это не есть хорошо, хотя я и пытаюсь перевести все в шутку.

— Ну, может, я не идеал, но чем природа... и врачи наградила, тому и радуюсь. А если за это еще и платят — совсем хорошо.

— Перестань. Чего хорошего-то? Работа у тебя тяжелая и унизительная. Вкалываешь ты исключительно ради денег, а не какого-то там «творческого самовыражения». Одно дело — когда мужик наряжается бабой, и совсем другое — ты. Тут-то не просто переодевание, а физическая проблема. Как в дурной шутке «Знаете, если вы себе отрубите руку, мы вас возьмем, а то у нас шоу инвалидов. Итак, безрукие пошли, безногие пошли, голова покатилась!»

— Ты неправ, мне нравится сцена! — Я лениво плавала в прохладной воде, мысленно пытаясь отогнать навязчивую ассоциацию с уродцем в формалине и пытаясь донести до него свою правоту. Почему людям не  понять такого простого желания — быть собой? Неужели лучше притворяться? Но переспорить Трахтенберга очень сложно.

— Да, любовь к сцене — серьезный аргумент! — принялся ехидничать он. — Я это немного понимаю. Если человек тоскует по сцене, то он готов работать в любом амплуа, но все это тоже из анекдота. Один мужик звонит своему товарищу: «Ты где работаешь?» «В цирке». — «А че делаешь?» — «Убираю за слонами». — «Слушай, я сейчас открываю новый офис, хочешь, иди ко мне секретарем». — «Ну да: все бросить и уйти из цирка?!!»

Наш серьезный разговор прервал сильный всплеск Я обернулась: на краю бассейна стояла укуренная Усралочка, только что свалившая в воду большую кадку с фикусом. Она тупо смотрит вниз на сотворенную ей живую картину: земля из кадки темным пятном медленно расползается в прозрачно-голубой жидкости, Вода становится похожа на болотную жижу. И здесь с криком: «Вперед, в грязь шоу-бизнеса!» — Роман Львович хватает Усралочку и Муфлона и падает в бассейн разбрызгивая грязные фонтаны на белый кафель. И, как говорится, сия пучина поглотила их...

Дурная голова...

А самолет летит, колеса гнутые,А нам все по хую — мы ебанутые.

Что творили перепившие бабы, гуляя по кабакам после работы, я могу только догадываться, хотя слухи об их подвигах ходят до сих пор. Но как можно забыть дикие выходки, например, той же Вибратор-гызы.