Беспредел - Игорь Бунич

Потом был торжественный обед с коньяком и вином. А дальше служба потекла как обычно. Ни телевизора, ни радио у охраны не было. У хозяина, конечно, телевизор был — большой, кажется, японский. Какие-то толпы показывали с транспарантами. Все как обычно и неинтересно.

Хозяин стал часто куда-то уезжать, иногда пропадая на несколько недель. Стали пропадать и телохранители. Уезжали с хозяином и не возвращались. Пропал и майор-узбек. Охраны осталось человек 15, не больше. Почти все лейтенанты, несколько прапорщиков. Евнух в чадре ткнул своим толстым пальцем в Кобаненко и оказал по-русски: "Ты — старший". Но на службе это никак не отразилось.

На следующий день дежурил Вектор Иванович у ворот, когда через них проехал "Континенталь" хозяина. Машина притормозила. Хозяин был без охраны, только с шофером. Он опустил стекло и сказал: "Товарищ Белов, зайдите через час ко мне".

Подменившись, Кобаненко пошел в особняк. Хозяин принял его в небольшой комнате, строго обставленной в официозном духе, без всяких ковров и антиквариата, бее жар-птиц и павлинов. Столы, стулья, и портрет Горбачева на стене.

— Товарищ Белов, — спросил хозяин, — как вам служба у нас?

Белов ответил, что все нормально, службой доволен. Хотя, если говорить правду, все это его начинало угнетать. Иногда с паханом и напиться можно было от души, и девку склеить, в кино сходить или там на футбол. В Кабуле и то было вольнее. Бывала даже мысль рвать отсюда, да было боязно и за прошлое, и за будущее. Опять дезертирство? Ведь все-таки на службе, и все прошлые грехи ею закрыты. Пока, во всяком случае.

— Товарищ Белов, — продолжал первый секретарь, не мигая глядя на Кобаненко своими раскосыми глазами. — Вам будет оказано большое доверие.

Виктор Иванович не знал, что ответить. "Служу Советскому Союзу", — вроде было не к месту. "Спасибо", — тоже как-то не годилось в данном случае. Промолчал.

— Завтра поедете со мной, — сказал хозяин. — Документы оставьте в части.

И вручил Белову обычный гражданский паспорт.

Вернувшись в общежитие охраны, Белов полистал свой новый паспорт. Все было правильно, только в графе прописки значился адрес по какой-то Торфяной улице с указанием номера дома, но без квартиры. Прописка была временной.

Утром следующего дня, впервые с начала службы, выехал Виктор Иванович за ворота секретарского поместья. Сидел на заднем сиденье какого-то огромного лимузина, марки которого не знал. "Линкольн-Континенталь" хозяин оставил дома на профилактику.

Выехали из города, свернули куда-то в степь и подъехали к бетонному забору с глухими железными воротами. Что уж там сделал хозяин или его шофер, Белов сказать не может, но ворота бесшумно разошлись и машина въехала на территорию, внешне напоминающую территорию обычной воинской части. Белые трехэтажные домики, ровные, посыпанные песком дорожки, стенд с членами Политбюро, аляповато рисованные плакаты с прищурившимся Ильичом: "Верной дорогой идете, товарищи!", с лозунгами "Слева КПСС!" и "Народ и партия едины". Для военного городка-гарнизона было все. Только не было военных. Те, кто попадался у зданий, были в штатском, а на КП стояли какие-то парни в зеленых комбинезонах, но без оружия и знаков различия.

Подъехали к чистенькому, приятному трехэтажному домику, на котором кумачево рдел транспарант — "Коммунизм — это молодость мира и его возводить молодым". Вошли внутрь. За приветливо открытой стеклянной дверью оказалась наглухо закрытая железная, а может, — и броневая. На двери был диск наподобие телефонного. Хозяин набрал несколько цифр, и дверь бесшумно отъехала в сторону. За ней оказалось двое охранников в синих джинсовых комбинезонах. При виде хозяина они вскочили, но не вытянулись смирно, как ожидал Кобаненко, а склонились в низком поклоне. На вид оба были русскими. Хозяин не удостоил их даже взглядом и прошел к другой двери с наборным замком. Открыл ее, и они очутились в кабине лифта. Кнопок в лифте не было. И вообще ничего не было. Как лифт управляется, Виктор Иванович так и не понял.

Вышли они в обширном помещении, освещенном лампами дневного света. В помещении чуть ли не до потолка стояли ящики, кажется, стальные и опломбированные. Может, кто в помещении и был, но Кобаненко никого не заметил. Тем более что хозяин прошел через помещение быстрым шагом, вывел Кобаненко в тусклоосвещенный коридор, в конце которого вниз вела железная лестница, похожая на корабельный трап. Лестница привела еще к одной стальной двери, закрытой изнутри, но снабженной звонком. Первый секретарь позвонил, дверь открыли какие-то парни с азиатскими мордастыми лицами. При виде хозяина они не продемонстрировали никаких внешних признаков безграничной преданности, а только вопросительно на него посмотрели. Хозяин сделал какой-то знак рукой. Один из присутствующих, повинуясь знаку, взял со стены связку ключей и открыл внутреннюю дверь, которая в отличие от всех прочих дверей отворилась с лязгом. Дверь вела в небольшой предбанник, в конце которого была еще одна дверь, обитая войлоком. Охранник открыл ее большим ключом из связки.

Пахнуло сыростью, дерьмом и еще какими-то страшными и непонятными запахами. Вместе с гаммой отвратительных запахов на вошедших обрушился чей-то страшный крик. Даже не крик, а животный вой или рев. Такое можно услышать, когда неумелые руки режут свинью, только здесь было значительно ниже тональностью. Кобаненко стало страшно. Ему, при его авантюрно-бесшабашной натуре (чужая жизнь — копейка, а своя — рупь), по-настоящему страшно бывало редко.

Один раз в Кабуле, когда на глазах убили двух его приятелей, а его почему-то нет. Откуда прилетели пули, никто не заметил. Из-за какого-то забора. Глядя на убитых сослуживцев, Кобаненко ждал своей пули, но она так и не прилетела. Долго потом не мог уснуть. Выручили наркотики. Второй раз стало страшно после случая на танцплощадке, когда уже после допроса протрезвел и понял, что нужно немедленно бежать.

И вот сейчас. Куда его ведут? Мысль работала лихорадочно. Хозяин не в счет — его он вырубит одним мизинцем. С гориллой в джинсовом комбинезоне придется сложнее, но если с него начать, пока идет впереди, неожиданным ударом сзади по шейным позвонкам — может, справится. Безотчетный страх всегда придает решимости. Но разум победил страх. Если даже он и прикончит обоих, как отсюда выберется? Коль вспомнить, как они сюда добирались... Усилием воли взял себя в руки, стараясь успокоиться.

По мере того, как они втроем шли по полутемному, грязному, пропахшему дерьмом и падалью коридору, источник воя приближался. Наконец, парень в джинсовом комбинезоне остановился у одной на дверей с зарешеченным оконцем и вопросительно посмотрел на хозяина. Страшный вой, давя на уши, доносился именно из-за этой двери.

Кобаненко и раньше слышал, что в республике подземных тюрем едва ли не больше, чем школ и больниц вместе взятых, но не предполагал, что они могут оказаться под любым, внешне ничем не примечательным домиком.

Первый секретарь жестом приказал открыть дверь.

От волны воя, вони и гнили у Кобаненко потемнело в глазах и закружилась голова. Хозяин вошел в камеру, взмахом руки предлагая Белову следовать за ним.

Примерно в полутора метрах от входа в камеру начиналась забетонированная яма глубиной около двух метров. У одной из стен ямы сидел голый человек, воя и ревя. Его руки, как у распятого, были прикованы к вделанным в бетон стен кольцам, а ноги — к таким же кольцам, вделанным в бетон дна. А в его промежности, поедая половые органы, копошилось два десятка огромных крыс.

Кобаненко с первого взгляда узнал в поедаемом крысами смертнике майора-узбека, командовавшего их подразделением и исчезнувшего пару недель назад. Майор выл и ревел, но глаза его были пустыми и неподвижными. Видимо, сделали какой-то укол, чтобы быстро не потерял сознание от шока или страха. Чтобы успел осознать вину, как говорили в Афганистане, сажая на железный кол специальной выковки. Азия!

Виктору Ивановичу не столько страшно было смотреть на своего бывшего командира и слушать его уже нечеловеческий вой, сколько нюхать этот запах, исходивший из ямы, где крысы, залезая друг на друга, толкаясь в крови, растекающейся между ног майора по дну ямы, подмешивали к вою убиваемого свой азартный и пронзительный визг.

Хозяин взглянул на Белова-Кобаненко и сказал: "Порошок этот специальный. Американцы придумали для сельского хозяйства. Привлекает грызунов и убивает их. А для человека безвреден. Нам прислали для подъема сельского хозяйства".

Он хрипло рассмеялся, видимо, охмелев от наблюдаемой картины, которая доставляла ему какое-то наркотическое удовольствие. Подмигнув, он сказал Виктору Ивановичу, давясь от смеха: "Мы ему яйца и хер этим порошком намазали. Крысы умрут раньше, чем он".

Глаза хозяина блестели. Он что-то закричал в яму на своем языке, затем растегнул брюки и стал мочиться на голову несчастного майора. А затем, к величайшему удивлению Кобаненко, визжа и задыхаясь, стал онанировать, прыгая прямо на краю ямы. Белову-Кобаненко показалось, что хозяин сейчас прыгнет в яму и сольется с майором, крысами и кровью в каком-то страшном экстазе. Белов прислонился к стене, чтобы не упасть.