Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни - Николай Ямской

Между тем сами и во всем «стиляющие» эту подхваченную «жлобами» кликуху встречали в штыки. Обращались друг к другу «чувак», а к подружкам, соответственно, «чувиха». Откуда произошли эти слова, повторяться не буду — в рассказе про «Славянский базар» об этом уже говорилось. А здесь подчеркну, что в «Коктейль-холл» приходили не есть, не плясать (в этом заведении не танцевали), а культурно оттянуться у очага «западного образа жизни».

Для «посвященных» — да и не только — «западная жизнь» в «Коке» начиналась сразу же при попадании во внутреннее помещение. Это был довольно длинный, но узковатый двухуровневый зал с винтовой лестницей на второй этаж. Из всех закусок здесь подавали только жареные (либо с солью, либо с сахаром) орешки. Но зато то, на что народ дружно западал, занимало чуть ли не половину всего помещения на первом этаже. Это был чрезвычайно редкий по тем временам бар. К его обставленной высокими вертящимися стульчиками стойке посетители слетались как мухи на мед. За баром царили две зрелого возраста красавицы — кажется, Ниночка и Мариночка. Удивительно, но почти всех посетителей они помнили по именам. И снисходительно, почти по-матерински смотрели на разнообразную, в том числе даже весьма экзотического вида молодежь. То, как эти доморощенные плейбои балдели от коктейлей, их, конечно, откровенно забавляло.

Уж кто-кто, а эти две славные тетки прекрасно знали, что алкогольное содержание в предлагаемых напитках чаще всего приближалось к нулю. Единственное, что могло в них будоражить, — так это названия. Романтики предпочитали «Северное сияние». Но большинство шарашило «Дикий Запад» и даже — «Кровавую Мэри».

Солидные завсегдатаи — те же мхатовцы Борис Ливанов и Павел Массальский, писатель Константин Симонов, киноактер Иван Переверзев, футболисты Всеволод Бобров и Константин Бесков, чьи имена не то что Ниночка с Мариночкой — вся страна знала, на «Дикую Марусю» не велись. Они предпочитали более содержательные и весьма, кстати, качественные напитки отечественного производства: крепкий вишневый пунш или дивного вкуса малиновый ликер.

Самым идеологически подозрительным, учитывая тогдашний политический момент, в карте вин был явно космополитический «Шампань-коблер». Да и то лишь в филологическом смысле. Потому что в плане алкогольного «позвать и увести» там тоже был полный ноль.

На некоторое чисто идеологическое колебание устоев в «Коктейль-холле» подбивали разве что со второго этажа, куда, кстати, не всякая публика рвалась. Там, на балконе, играла небольшая группа музыкантов под управлением второго нашего знакомца по разделу «Метрополь» — Яна Френкеля. Ансамблик под руководством этого знаменитого впоследствии советского композитора, а тогда жгучего скрипача-брюнета с роскошными мопассановскими усами и там в основном играл легкую музыку. Но, правда, с западным уклоном. А в «Коке» — что было особенно порочно — с намеками на джаз.

В то, что это на самом деле такое, тогда вникали лишь немногие будущие профессионалы, вроде Юрия Саульского, игравшего на аккордеоне то с Ревчуном и другими ребятами в «Метрополе», то там же у Геллера, то, наконец, в «Коке» с Френкелем. Да особо серьезно «подсевшие» на джаз юные индивиды, типа Леши Козлова. Они тоже какое-то время стали частыми гостями в «Коктейль-холле». Но, самостоятельно постигнув с помощью специализированных передач на волне «Голоса Америки» кое-какие истинно джазовые основы, все реже и реже появлялись на «Броде», а все больше припадали к радиоприемникам…

Чем «опалял» столь разных людей джаз, сегодня в общем-то понятно. Это укладывалось в два слова: «свобода самовыражения». Как впоследствии объяснял один из когда-то увлеченно «лабавших»: «В отличие от классики, где вот тебе ноты и будь любезен по ним играть, в джазе задавались лишь ритм, гармония и основы мелодии. А дальше играй как тебе бог на душу положит!»

Подобного откровенного выхода из общего строя советское начальство не терпело в любом виде: хоть играй, хоть пляши или просто слушай. «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст!» — такой была официальная логика. И резоны беспокоиться в этом плане, безусловно, были. Родина, правда, была ни при чем. А вот строю становилось неуютно. И вообще, если на вишенке стали появляться мелкие яблочки, значит, где-то вы за ней не уследили. «Коктейль-холл» в этом смысле компетентные органы, конечно, «курировали». Но только разве можно было уследить за всеми развеселыми плясками на всех модных танцплощадках и тем более частных «хатах»? Да и какие «комсомольские патрули», какие милицейские наряды на «Бродвее» были способны остановить естественное стремление молодых — пусть наивно, пусть по общекультурной бедности карикатурно — но показать миру: мы есть, мы живем, и мы все разные?

Ведь в том же «Коктейль-холле» легко контролировались напитки, разговоры, музыкальный репертуар. Но не направление умов. И не устремление душ. Поэтому «яблоньки» упорно вызревали на «вишенке». Причем даже в 1952 году, при «позднем» Сталине, когда все, казалось, было зажато, в «Коке» не боялись распевать: «Не слышно больше джаза, везде — сплошная лажа».

В ноябре 1953 года, то есть уже после смерти Вождя, Учителя и Отца всех народов, свою лепту в «лажу» внесла «Комсомольская правда», опубликовавшая на своих страницах фельетон «Плесень». Как потом оказалось, история о том, как типичные представители столичной золотой молодежи, собиравшиеся в «липком» «Коктейль-холле», дошли до преступления, оказалась сущей «липой». Но за «стиляг» взялись круто. С помощью комсомольских активистов власти привлекли к патрулированию на «Бродвее» рабочих пареньков. Те в «Коктейль-холл» не ходили. Но основной «кокин» контингент — «выпендривавшуюся» учащуюся молодежь — сильно недолюбливали. И поэтому, почувствовав себя чуть ли не хозяевами города, принялись с энтузиазмом отлавливать всяких «инаких». Кого-то сразу же тащили в «полтинник» — знаменитое в том районе 50-е отделение милиции. Кому-то сначала портили прикид, выстригали коки и даже поколачивали.

А некоторым вообще поломали всю жизнь. Их так отправили на перевоспитание в армию и на стройки социализма, что кое-кто вообще оттуда не вернулся.

«Это, — как вспоминал много лет спустя Егор Яковлев, — было совершенным беззаконием. Самое же главное: в перспективе если и дало, то совершенно обратный результат». А уж этот-то человек знал, о чем говорил. Ведь именно Егор Яковлев в 1954–1956 годах после окончания вуза занимал пост второго секретаря Свердловского райкома комсомола, на территории которого находились «Коктейль-холл» с «Бродвеем». И именно он стоял у истоков борьбы молодежных оперативных отрядов со стилягами и прочей «плесенью».

Кто кого поборол, выяснилось довольно скоро. То поколение скоро поголовно увлеклось весьма далекими от советских норм героями произведений Ремарка и Хемингуэя. Так что Егор скоро плюнул на свое теплое номенклатурное местечко, подался в журналистику, а затем и вовсе был замечен в «Коктейль-холле», где вместе с другими сверстниками потягивал некую фирменную смесь через соломинку, которую к тому времени все именовали не иначе как «хемингуевина».

В 1955 году «Коктейль-холл» закрыли, открыв на его месте безликое кафе-мороженое. Но железный занавес уже приподнялся. А общая цепь для «скованных вместе» все больше стала давать слабину. И чем дальше, тем становилось очевидней, что казенный советский официоз с треском проигрывает Западу в свободе человеческого самовыражения, яркости ритмов и красок, а главное — в качестве жизни. Когда это стало ясно не только крошечной фрондирующей группке молодых людей, но даже тем, кто пытался выпрямить своих «идеологически горбатых» сверстников, процесс, что называется, пошел.

Куда именно — поговорим, когда очередь дойдет до клубных, в том числе молодежных кафе.

А пока поставим точку на том, что новое поколение вновь сейчас открывает для себя правду о тех временах. И дистанция в полвека совсем не мешает ей искренне сопереживать юным героям кинофильма «Стиляги».

Правда, о «Коктейль-холле» — таким, каким он когда-то был, — помнят только ветераны. Некоторые из них, изредка заглянув в помещение, унаследованное сначала кафе «Московским», а потом одноименным клубом, даже уверяют, что какую-то ауру лет их молодости эти стены все еще хранят…

Глава 5

«Друзья, прекрасен наш союз!»

Мечта любого творческого человека — работать лишь по вдохновению. И притом с результатом, который гарантировал бы хорошее питание каждый день.