Зимняя война - Олег Шушаков

Экипажи первой роты сто пятого батальона тридцать пятой легкотанковой бригады, призванные весной этого года, двухбашенные Т-26 ни разу в глаза не видели. И столкнувшись с ними под Липолой, приняли их за белофинские «Виккерсы». Или «Рено». Которые тоже ни разу не видали. Но слыхали, что они у финнов имеются. Поэтому, перейдя государственную границу и обнаружив танки с незнакомым силуэтом, немедленно открыли огонь на поражение.

А стрелять их уже научили. Как надо.

Охваченные боевым азартом бойцы успели сжечь три танка, прежде чем комроты, бегая от одной машины к другой, молотя ломом по башням и матерясь, на чем свет стоит, сумел прекратить это безобразие.

Если бы на линейных танках имелось радио, он обматерил бы командиров экипажей прямо в эфире и вовремя скомандовал «отставить!». И все обошлось бы. Но радиостанция стояла только на его машине.

К счастью, убитых не было. Только раненые. Поэтому трибунал не стал никого приговаривать к высшей мере, ограничившись длительными сроками заключения.

Военком бригады полковой комиссар Ярош сделал все, что мог, чтобы выручить своих бойцов из беды. И сумел таки убедить членов трибунала предоставить осужденным возможность смыть вину кровью.

Между тем, сорок девятая стрелковая дивизия при поддержке сто пятого и сто восьмого отдельных танковых батальонов тридцать пятой бригады, энергично наступала на левом фланге пятидесятого корпуса в направлении Сайянкюля, обходя Рауту с запада. Собственно, не наступала, а просто шла. Почти беспрепятственно. Если не считать противотанковых рвов и эскарпов (десять линий), гранитных надолбов (более двадцати линий) и опутанных колючкой минированных завалов (без счета).

Из-за этих препятствий, а также из-за неразберихи и «блудежки» по лесам и болотам, сорок девятая дивизия вышла на западную окраину Рауту лишь через сутки. К вечеру. Когда она была, наконец, захвачена частями двадцать четвертой стрелковой дивизии. После ожесточенного штурма. С большими потерями.

В бою погиб командир дивизии комбриг Вещев. А командир тридцать пятой легкотанковой бригады полковник Кашуба был тяжело ранен…

Танкисты несколько раз врывались в Рауту. Но были вынуждены возвращаться. Оставляя за собой пылающие машины. Потому что пехота в атаку идти не хотела.

Железные самаро-ульяновцы геройски лежали в снегу и кричали «Уря!». Но подниматься не спешили. Потому что были уверены, что танкисты сами справятся. Потому что «броня крепка и танки наши быстры!». А вокруг свинцовый шквал.

Финны, между тем, действовали оч-чень умело. Сделав несколько выстрелов и подбив танк, они тут же оттаскивали свой «Бофорс» в другой, заранее подготовленный, орудийный окопчик. И снова открывали огонь. А потом опять меняли позицию. А еще у них были специальные группы, вооруженные связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Которые жгли оставшиеся без поддержки пехоты танки.

Потеряв два десятка машин, Кашуба сдал назад и в бешенстве выскочил из своей «двадцатьшестерки». И стал бегать вдоль залегших в снегу красноармейских цепей, размахивая ТТ и ругаясь последними словами. И тут же был ранен. Несколько раз. Хотя поднять красноармейцев в атаку все-таки сумел.

А комбрига Вещева, скорее всего, убил снайпер. Которых у финнов было как собак нерезаных. Причем, в первую очередь, они отстреливали именно командиров. Определяя их по ремням с портупеями и овчинным полушубкам.

К слову сказать, потери сорок девятой дивизии и двух приданных ей батальонов тридцать пятой бригады тоже оказались весьма существенными. Хотя были в основном санитарными и техническими…

Как только Рауту была взята, комбриг Галицкий, принявший командование двадцать четвертой стрелковой дивизией после гибели Вещева, немедленно организовал преследование отступающего противника силами разведывательного батальона. Поставив ему задачу выйти к железнодорожной станции Петяярви и захватить ее в ночном бою. Чтобы с рассветом дивизия могла продолжить наступление на Кивиниеми. И выручить десантников, стоящих насмерть уже вторые сутки…

Разведбат вошел в Петяярви под утро. Фактически без боя.

Выставив заслон у одноименного поселка, расположенного чуть севернее станции, белофинны отошли под его прикрытием к паромной переправе через озеро Сувантоярви. Которое в этом месте достигало ширины около километра. И к утру второго декабря на южном берегу Вуоксен-вирты и Сувантоярви, от Лаавола до Лапинлахти, не осталось ни одного егеря или шюцкоровца. Хотя советское командование об этом и не знало.

А если бы знало, то бросило бы поредевшие после битвы под Рауту полки на Кивиниеми, не дожидаясь рассвета. А так передовые части пятидесятого корпуса вышли к мостам лишь к полудню.

К этому времени десантники успели отбить еще две ожесточенные атаки. В батальоне осталась едва ли треть бойцов. Все «Бофорсы» были разбиты, все фугасы подорваны, а большая часть ДОТов на северном берегу оставлена. Линия обороны вплотную приблизилась к мостам. По которым полевая артиллерия противника вела непрерывный огонь. Стремясь уничтожить их до подхода советской танковой армады.

Но сделать этого не успела.

Ровно в полдень, оглушительно лязгая гусеницами, на мост въехала колонна «двадцатьшестерок» тридцать пятой легкотанковой бригады…

Продержались, подумал капитан Старчак. Продержались!

Он вздохнул, опустился на дно траншеи и уткнулся лицом в колени. Потому что не спал уже четвертые сутки и хотел сейчас только одного. Спать.

Комбат закрыл глаза. И уснул. Словно в омут провалился.

И в этот момент земля содрогнулась от ужасного взрыва…

Точнее, нескольких ужасных взрывов. Слившихся воедино.

Подброшенный неимоверной силой и совершенно оглохший Старчак увидел, как огромные столбы огня и дыма, камня и исковерканного железа бесшумно поднимаются в небо. На том месте, где всего несколько мгновений назад гордо возвышались мостовые опоры…

Потеряв надежду отбить мосты, финны их подорвали. С помощью фугасов замурованных в опоры много лет тому назад. Инициировав взрыв с помощью кабеля глубокого залегания. А штабеля открыто уложенной взрывчатки, провода и детонаторы были всего лишь маскировкой. Отвлекающей.

И отвлекшей…

10. Шел отряд по берегу, шел издалека…

Ладожское озеро, начало декабря 1939 г.

…После полного провала белофинской авантюры в Карелии в девятнадцатом году, в соответствии с Юрьевским советско-финляндским мирным договором обе стороны могли иметь на Ладожском озере и впадающих в него реках и каналах военные корабли водоизмещением не более ста тонн с артиллерией калибра не более сорока семи миллиметров.

Финские Морские силы Ладожского озера были не велики: двадцать кораблей и судов (канонерская лодка, минный заградитель, тральщик, два ледокола, десять вооруженных пароходов и пять буксиров), а также несколько десятков моторных катеров (в том числе шюцкоровских). Однако, учитывая полное отсутствие на озере советских боевых кораблей (десяток сторожевых катеров погранохраны не в счет), представляли довольно серьезную опасность.

Которую командование Краснознаменного Балтийского флота не просто недооценивало. А попросту ей пренебрегало. Во-первых, потому что ни Трибуц, ни Пантелеев финский флот, вообще, за противника не считали. А, во-вторых, потому что ни тот, ни другой не считали акваторию озера зоной ответственности КБФ.

Впрочем, так думали не только Трибуц с Пантелеевым. После предоставления Финляндии независимости, Ладога сменила свой статус, превратившись из внутреннего водоема в территориальные воды. Которые к Балтийскому морю отношения не имели. Во всяком случае, так полагало руководство наркомата внутренних дел. А руководство наркомата обороны было не против. Потому что считало, что для обороны водных рубежей в этом районе вполне достаточно пограничных катеров, вооруженных сорока пяти миллиметровыми орудиями и пулеметами.

Тем не менее, Ладожская военная флотилия все-таки была сформирована. Месяц назад. По прямому указанию наркома обороны товарища Сталина. Который обратил внимание командования ЛенВО на тот факт, что приозерные фланги Седьмой и Восьмой армий в ходе предстоящей наступательной операции остаются открытыми. И совершенно не защищенными. Ни от обстрела с озера. Ни от тактического десанта. Каковой может быть высажен в любом месте от Нижних Никуляс до Шлиссельбурга. От которого до Ленинграда, между прочим, рукой подать! Всего тридцать километров! Не говоря уже об опасности для единственной железной дороги, связывающей Петрозаводск, Кандалакшу и Мурманск со страной и имеющей стратегическое значение. А эта дорога, между прочим, на протяжении полутора сотен километров, от Волховстроя до Шоткусы, идет вдоль берегов Ладоги!