Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005 - Юрий Левада

Уроки нынешних структурных переделов в Ираке несомненно имеют и «обратную силу» для понимания процессов в послевоенной (после Второй мировой войны), постколониальной и постсоветской ситуациях.

«Российский фронт» далекой войны

Все развитие событий вокруг иракского узла оказывается весьма болезненным и чреватым трудными последствиями для России. Если оставить в стороне сугубо экономические аспекты (нефть, цены, долги и пр.), то можно выделить такие основные области: невиданно резкий рост антиамериканских настроений, фактический распад «контртеррористической коалиции» образца сентября 2001 года, а в связи с этим – вынужденная переоценка положения в Чечне. В более широком плане, за пределами региональных «восточных» рамок, последствия, возможно, еще более серьезны, поскольку поставленная под сомнение – если не опрокинутая – система международных договорных отношений, сформированных после 1945 года (ООН, НАТО, Хельсинки и др.), в частности, хотя бы номинально определяла место России в мировых структурах. Все эти сдвиги неизбежно оказывают влияние на многие стороны внутрироссийских процессов, в том числе – на факторы национальной идентификации, мобилизации, оценки власти и ее носителей.

Излишне пояснять, что в данном случае нас интересует только та сторона «российского фронта» событий, которая выражена в общественном мнении и доступна для изучения с помощью анализа опросных данных.

Отношения с США и «новый» антиамериканизм

Никогда еще за время наблюдений (с 1992 года) индекс отношений к США в российском общественном мнении не опускался столь низко: если в апреле 1999 года (югославский кризис) разность позитивных и негативных оценок составляла -17, в апреле 2003-го она достигла -38. Правда, в обоих случаях резкое падение показателей оказалось недолгим.

Рисунок 1. Индекс отношения к США по возрастным группам, 2002–2003

(разность между числом опрошенных, выбравших позитивные и негативные суждения, N = 1600 человек, %)

Рисунок 2. Индекс отношения к США по образовательным группам, 2002–2003

(разность между числом опрошенных, выбравших позитивные и негативные суждения, N = 1600 человек, %)

На рисунках 1 и 2 отражена динамика компонентов названного индекса – по возрастным группам (рис. 1) и по уровню образования респондентов (рис. 2).

Как видим, за последний год наблюдались два момента предельной консолидации оценок США в выделенных социальных группах: наиболее позитивная — после событий на Дубровке (апелляция к контртеррористической коалиции на пике античеченских настроений) и наиболее негативная — как реакция на американские акции в Ираке. В обеих точках разница позиций молодых и пожилых, в разной мере образованных становится минимальной.

Негативные оценки США возобладали во всех без исключения возрастных, образовательных, политических группах. В качестве примера достаточно привести распределение мнений в партийных электоратах в момент наибольшего обострения антиамериканских настроений в обществе.

Таблица 1.

«Как Вы в целом относитесь к США?»

(Апрель 2003 года, N=1600 человек, % от числа опрошенных в каждой электоральной группе)

Прежде всего бросается в глаза весьма низкий уровень дифференциации позиций сторонников различных партий (особенно если оставить в стороне избирателей КПРФ). Как ни странно, наименьший уровень антиамериканских настроений (см. столбец индексов) показывают отнюдь не демократы, а сторонники В. Жириновского, – вероятно, менее отягощенные морально-политическими установками и привычно поддающиеся циничной демагогии лидера.

Показательно, что военная операция США в Ираке вызвала «возмущение, негодование» у 89 % избирателей КПРФ, 91 % – «Единой России», 89 % – СПС, 86 % – «Яблока» и опять-таки менее всего – у 70 % сторонников ЛДПР. Среди «западников» (высказывающихся за укрепление связей со странами Запада) такие настроения разделили 84 %, а среди «антизападников» (за дистанцирование от Запада) – 85 % (март 2003 года, N=1600 человек). Последние данные допускают двоякое толкование: то ли это признак слабости, декларативности нашего отечественного «западничества», которое в критической ситуации склоняет голову перед патриотическими настроениями, то ли – что было бы весьма важно – признак того, что общественное мнение учится отделять оценки конкретной политики (в данном случае политики американского руководства) от оценок «западной» системы, образа жизни, цивилизации. Возможно, обе трактовки имеют смысл.

Поразительная близость позиций всех электоратов, должно быть, означает не результат некой «новой консолидации», а скорее изначальное отсутствие реальной идейно-политической структурированности и дифференциации в российском обществе. «Негативная» идентификация разнородных массовых сил («все против…») – не результат какого-то достигнутого согласия, а исходная предпосылка слабости политических структур. Иначе, вероятно, обстоит дело в партийных верхах, которые формулируют различные доводы в пользу своих позиций, объясняя антиамериканский уклон международно-правовыми и нравственными нормами и угрозой российским национальным интересам (более прагматический вариант – угрозой экспорту нефти и т. п.). Основу видимого сегодня «антиамериканского» единодушия подавляющего большинства российского общества следует видеть, разумеется, в истоках всего современного идеологического комплекса – глубочайшем переживании «державной» обиды (комплексе «державной» неполноценности), равно доминирующем над всеми вариантами отечественного массового сознания. Этим оно принципиально отлично, например, от массового самоопределения таких новых демократий, как Польша, Венгрия, Болгария, которые ищут опору и защиту своего положения в покровительстве сильнейшего, т. е. США. И тем более – от установок «неамериканского» Запада (Франции и др.), с переменным успехом стремящегося конкурировать с могущественным партнером.

Распределение мнений о действиях российских властей (в апреле, т. е. в пиковый момент напряженности общественных настроений) видно из следующей таблицы.

Таблица 2.

Оценки действий руководства России в иракском конфликте

(Апрель 2003 года, N=1600 человек, % от числа опрошенных в каждой электоральной группе)

Очень малая доля опрошенных была склонна, идя «против течения», выступать за поддержку американской операции. Массовое (скорее символическое) давление на власть шло практически с одной стороны и выражалось в требовании более решительного противостояния американским действиям. Нарушителем единодушия выступил президент, которому пришлось в первую очередь считаться с реалиями внешнеполитического и внешнеэкономического положения страны (и собственного имиджа в мире). Возникла непривычная для российского общества, но весьма важная для его перспектив коллизия между возмущенными настроениями (не только массовыми, но и элитарно-политическими) и «государственным» прагматизмом. Обратимся к динамике показателей оценок действий США (см. табл. з). Изменения на протяжении насыщенного событиями месяца – минимальны. Ни падение Багдада и иракского режима, ни примирительные заявления В. Путина относительно необходимости сохранения партнерства с США (и последовавшее после этого некоторое изменение тона российских СМИ) в апреле-мае не оказали заметного влияния на общественные настроения в России. В этом можно видеть некую «инерцию» общественного мнения, сохраняющего свои позиции без учета сдвигов в политике правящей элиты. При этом «инерция падения» (оценок США) оказывается значительно сильнее «инерции стабильности» (сохранения характерного для последнего времени распределения оценок). Вряд ли такие особенности можно объяснить соотношением эмоциональных и рациональных факторов в соответствующих суждениях, т. е. «ударным» влиянием непосредственных переживаний. Любые, даже самые резкие массовые эмоциональные реакции формируются в рамках существующих в общественном мнении стереотипов, поэтому в наблюдаемой готовности всех слоев общества поддаться настроениям озлобленности и враждебности по отношению к США можно видеть признак того, что соответствующие стереотипы доминируют над стереотипами дружелюбия и взаимопонимания.

Таблица 3.

«С какими чувствами Вы относитесь к военной кампании США в Ираке?»

(2003, N=1600 человек, % от числа опрошенных)

Таблица 4.

«Определения, которые в наибольшей степени подходят для США»

(N=1600 человек, % от числа опрошенных)

Образ США в российском массовом сознании в ноябре 2001 года явно определялся атмосферой начала операции в Афганистане, в апреле 2003-го – впечатлениями после окончания прямых военных действий в Ираке.

Как видим, «негативные» признаки упоминаются заметно – хотя и в разной мере – чаще, а «позитивные» – реже. Но в наибольшей мере выросли только два показателя: опасения относительно стремления США «прибрать к рукам все богатства мира» и упреки во вмешательстве в чужие дела, т. е. преимущественно ситуативные оценки, связанные с политической конъюнктурой момента. Негативная волна накрывает также как будто безоценочные позиции (богатая страна, сильная держава, демократическая страна, лидер научно-технического прогресса…), но мало задевает «классовые» характеристики (неравенство, эксплуатация, погоня за наживой; в электорате КПРФ лишь 7 % в 2003 году обращают внимание на социальное неравенство, эксплуатацию в США, в электоратах «Единой России» и СПС также по 7 %). Резко упала поддержка официального тезиса о союзнике в борьбе с «мировым терроризмом», но – что весьма примечательно – не возросла доля считающих США «главным противником» России.