Сбежавшая невеста - Джейн Ходж

Когда они высадили Дженнифер на Гросвенор-сквер, леди Бересфорд вошла в дом вместе с нею под предлогом беспокойства о матери, но ей сказали, что и герцогиня, и Маршем уже спят. Однако она с тревогой узнала, что Мэйнверинг заезжал и довольно долго разговаривал с герцогиней. Леди Бересфорд приехала домой в страхе и всю злость сорвала на дочери, которая одна оказалась во всем виновата. Памела ушла спать в слезах, а леди Бересфорд села перед зеркалом снимать грим и строить планы нового заговора.

XI

Проснувшись на следующий день поздно, Дженнифер обнаружила, что герцогини уже нет дома, а ее ждала записка, в которой герцогиня объясняла свое отсутствие и сообщала: «Джордж говорит, что вы были первой красавицей бала. Лучше всего вам днем как следует отдохнуть после бурной ночи, поскольку я обещала, что мы присоединимся сегодня вечером к леди Сефтон в Олмаке». Ниже была приписка: «У Джорджа хорошие новости, его женитьба наконец решена». Разорвав записку, Дженнифер подошла к окну, сердито шурша шелковыми юбками. Почему герцогиня сочла нужным ей написать? Напоминание о леди Сефтон, конечно, только предлог. Значит, она считает нелишним предупредить, чтобы Дженнифер не рассчитывала на лорда Мэйнверинга? Невыносимо!

Что-то очень много скопилось невыносимого. Она ходила взад-вперед по комнате, с ужасом вспоминая события прошлой ночи. Почему Мандевиль завез ее к Ватье? Преследуя какие-то свои цели или в сговоре с Маршем, а может, даже с леди Бересфорд? Она нисколько не сомневалась в том, что ей грозила серьезная опасность и она была обязана Мэйнверингу своим опасением. Но это и было хуже всего. Она не могла простить ему, что он нашел ее при столь компрометирующих обстоятельствах, не могла простить, что он сразу же покинул ее, как только привез в Девоншир-Хаус. Мог бы по крайней мере из вежливости разок потанцевать c нею… С другой стороны, совершенно очевидно, что с самого начала он готов был поверить самому худшему. Он ведь сразу решил, что это ее собственная вина. Непростительно с его стороны. Непростительны и его упреки относительно того, что она доверилась Мандевилю. Откуда ей было знать, что он ненадежен? Она часто видела Мандевиля в компании Мэйнверинга! А уж его сарказм относительно «советов служанки», этого вообще никак нельзя простить.

Сердитое хождение из угла в угол вновь привело ее к окну. Она остановилась и посмотрела на улицу. Шарманка играла «Спелую вишню», деревья показали первые зеленые листочки, а трава уже вовсю зеленела. Мгновенно приняв решение, она приказала оседлать Звездного. Спешно переодеваясь в костюм для верховой езды, она не захотела вспоминать (была слишком сердита), что именно Мэйнверинг договорился, чтобы Звездного держали в конюшнях герцогини и чтобы во время прогулок ее сопровождал ее собственный грум.

Выехав за ворота, она с удовольствием вдохнула освежающий воздух и направилась к парку. Если бы только в парке можно было пустить Звездного галопом, а не трусить медленно, как принято в обществе. На какое-то мгновение ей даже захотелось повернуть к своему дому и предстать перед дядюшкой. Жизнь в Лондоне становилась невыносимой: положение ее фальшиво, ее подстерегают какие-то одержимые дьяволом враги. К тому же (это могло быть последней каплей) накануне она случайно узнала, что Люси Фэвершем, на которую она, возможно необдуманно, возлагала надежды, не вернется с севера еще несколько месяцев, поскольку ее отец должен был распорядиться наследственными поместьями своего брата. Впервые Дженнифер осознала, как трудно быть в Лондоне одной.

Чем лучше она узнавала подводные камни и омуты лондонского света, тем лучше понимала, каким скороспелым было ее решение удрать из-под дядиной опеки. Если только это можно назвать опекой, сердито подумала она. Но факт оставался фактом: надежда выбраться из создавшейся ситуации, не погубив своего имени, была невелика. Она была не в своем уме, когда убежала; а что как не сумасшествие двигало ею, когда она позволила Мэйнверингу вот так запросто взять и поместить ее к своей бабушке? Она с неизбежностью шла от одной неприятной мысли к другой. Она не пыталась теперь избежать этих мыслей, скорее наоборот – стремилась докопаться до истины. Когда она позволила Мэйнверингу навязать себя бабушке, она думала… она вообразила… она мечтала… Нет, хватит. Она ошибалась. Он женится на ком-то другом, другой писклявой наследнице из Суссекса, которая запилит его и родит ему десять детей.

Она не вынесет одной этой мысли. Она с радостью отвлеклась: надо было пересечь Парк-Лейн, чтобы въехать в парк. Удачно протиснувшись между коричневой каретой; лорда Петершема и желтой – миссис Кинг, она решительно повернула Звездного в сторону от модной части парка. Для прогулок бомонда было еще рановато, но она не хотела рисковать; сегодня у нее не было настроения для флирта и сплетен. Она хотела покататься среди деревьев, а не среди людей, поразмышлять и попечалиться, сколько ей вздумается.

Но ей не повезло. Едва она въехала в парк, как к ней подъехал герцог Девонширский. От отчаяния ей захотелось унизить его – как герцога, но по-человечески она не могла этого сделать: он был слишком добр, слишком мягок. И потом, ведь не его вина, что ей было невесело на его балу. Она произнесла положенные комплименты по поводу бала, а он в свою очередь поздравил ее с тем, как хорошо она выглядит, и выразил сожаление, что ей пришлось уехать так рано: «Я надеялся, что буду иметь честь позавтракать с вами».

Она что-то пробормотала о своем сожалении, о леди Бересфорд и тут же пожалела об этом: он подхватил тему разговора.

– Да, – сказал он, – если не ошибаюсь, вы в этом сезоне находитесь под опекой леди Бересфорд?

Это был именно тот вопрос, на который ей меньше всего хотелось отвечать, теперь же приходилось как-то выкручиваться.

– Я живу у матери леди Бересфорд, – сказала она, ненавидя себя за необходимость произносить полуправду. Сколько может продолжаться это притворство? Сумасшествие – не предвидеть всего этого. А что если герцог и на самом деле решит сделать ей предложение! Что она сможет ему сказать? Что мисс Фэрбенк, за которой он ухаживает, в действительности – сбежавшая из дому мисс Перчис? Единственной подлинной вещью в ней было теперь ее состояние; потому-то герцог и такие денди, как Ледерхед, который только что к ним присоединился, и крутились вокруг нее: они инстинктивно это чувствовали. Что ж, если дядюшке при помощи всяких финансовых фокусов не удастся сильно его уменьшить до ее совершеннолетия, оно станет ее единственным утешением. Она уедет в Париж – туда уезжают все, чье имя запятнано. Или займется благотворительностью где-нибудь в далекой провинции, будет раздавать похлебку и никому не нужные советы. И сколько бы она ни флиртовала сейчас с герцогом и с тем же Ледерхедом, ясно, что она никогда-никогда не выйдет замуж.