Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

– Так-с, – сказал поляк. – Не лужено, не паяно, со службы унесено… Что это такое? Самовар. А может бомба?

Он взглянул на Варакуту пронзительным глазом. В ответ тот жалко улыбнулся.

– Шутить изволите-с. Какие ж из самоваров бомбы…

– Верно, шучу. Ворюга – не разбойник.

– Ну, коли вы так к самоварам пристрастны, так и самоварничать небось любите? – спросил Артемий Иванович и направился к буфету, на ходу поправляя лямки гидропульта.

Он раскрыл стеклянные дверцы и достал слегка обколотую сахарную голову в синей бумаге, но она не поместилась в карман пальто, где уже лежала бутылка шампанского. Пришлось поставить ее обратно в буфет, зато длинная конфета-леденец в кармане поместилась.

– Мудро! – заметил управляющий, пристально следивший за этими маневрами. – Если разом вопрос уладить, то и десяти рублей довольно, а если с каждой квартиры понемногу брать, так и полсотни наберется.

Поляк презрительно посмотрел на Чреслера, подошел к Артемию Ивановичу, двумя пальцами извлек из-за пазухи у него конфету и водворил ее обратно в буфет.

– Сладеньким балуетесь? – спросил он у Варакуты.

Инженер побледнел. И тут Фаберовский заметил в темноте буфета, за стеклянной чайницей, два электрических провода, торчавших из просверленной в буфетной стене дыры.

– А это что такое? – спросил он. – Никогда такого не видал. Лампочку электрическую в буфете решили завести, что ли?

– Да, – облегченно выдохнул Варакута.

– Ну, электричество не по нашей части. Пан Артемий, пойдемте дальше. Нам еще вон, сколько квартир сегодня осмотреть нужно.

Дальнейший осмотр дома был произведен спустя рукава, но занял много времени, так как помещения в подвале и во внутреннем флигеле, хотя и имели мало отхожих мест, но зато и сами мало отличались от отхожего места.

– По результатам осмотра мы рекомендуем санитарной комиссии произвести дезинфекцию подвальных помещений, – подвел итог Фаберовский, пряча во внутренний карман чреслеровскую десятирублевку. – А в остальном состояние дома следует признать приемлемым.

– Дали – и ладно, все не в морду, – сказал Артемий Иванович, когда они уже в полной темноте вышли на Шпалерную. – Мне половина.

– У пана Артемия тыщи в банке лежат. Ладно, пошли к кухмистеру. – Фаберовский кивнул головой в сторону кухмистерской квартиры, где в освещенном окне были видны два совершенно одинаковых силуэта.

– Ну и как их мне, Степан, различать? Как бы после свадьбы ненароком другую не испортить.

– А ты вели молодой жене первым делом платье новое сшить, и чтобы по рукавам и по подолу везде имя было аграмантом пущено.

Они вошли в подъезд и Артемий Иванович с грохотом свалил с плеча тяжелый медный баллон.

– Как, Лукич, соберутся нынче вечером заговорщики-то? – спросил Фаберовский у швейцара.

– Думаю, соберутся, – сказал Лукич. – Я, вашбродие, еще утром, пока они не разъехались, кухарку черную нашу туда посылал послушать, когда пойдет белье на чердак вешать… Сам-то я глуховат с войны…

– И что она там наслушала? – спросил Артемий Иванович.

– Говорит, что слыхала, будто вечером у них опять собрание будет. А еще слыхала, как один говорил: не идут, дескать, к ним казачки, побаиваются. Ну да ничего, дай, де, им срок, и казачки под них лягут! Я так думаю, вашбродие, что говорили они о переезде из Гатчины к нам сюда в казармы Собственного конвоя. Дескать, переедут, тут-то мы их и распропагандируем!

– А как ты думаешь, Лукич, – сказал поляк, – можем мы как-то незаметно послушать то, что говорится на их сборище?

– Может быть с чердака? – предложил швейцар. – Или как-нибудь через дверь, как кухарка? Если на чердаке пол разломать, то, может, что и еще разобрать сумеете.

– Можно попытаться, – согласился Фаберовский. – А за входящими в квартиру можно будет наблюдать с чердачной лестницы через щели в двери и деревянном кожухе. Надо у кухмистера воронкой разжиться, да фонарем каким-нибудь. Пошли, пан Артемий.

– Только, Степан, ты уж как-нибудь узнай, на которой из барышень я женюсь, – попросил Артемий Иванович. – А то конфузно выходит: мне с ними оставаться тебя дожидаться, а я и не знаю, какую из них просить мне чаю налить.

Он жалостливо шмыгнул носом и вжал голову в плечи, словно в ожидании подзатыльника.

– Ох, и хитрый же ты, пан Артемий! – покачал головой поляк. – Ну, раз ты остаешься, так и выясняй.

Дверь им открыла Агриппина Ивановна.

– Вот и мы! – сказал Артемий Иванович, настороженно заглядывая ей за спину. Барышень в прихожей не было, и он решил узнать имя своей нареченной простым и гениальным способом. – Зовите же, любезная Агриппина Ивановна, скорее мою невесту!

– Сердынько мое, иди сюда, тебя жених зовет! – крикнула вглубь квартиры Агриппина Ивановна.

На ее зов явились сразу обе барышни. По какой-то неведомой причине в косы у них сегодня были вплетены одинаковые ленты, что делало распознавание кухмистерских дочек задачей почти неразрешимой.

Поляк хмыкнул.

– Вот что, пан Артемий: раз уж вы здесь остаетесь, то не отходите от окна. Если что случится – бросайтесь на улицу и зовите городовых. Если подъедет капитан Сеньчуков и не пойдет в дом, а встретится с мадам Сеньчуковой и проследует куда-нибудь дальше, то шапку в охапку и бросайся за ним. Пусть только Лукич известит меня об этом. А пани Агриппину я попрошу дать мне какой-нибудь фонарь и железную воронку побольше, вроде тех, что для постного масла используют. И еще: имеет ли пани ключи от чердака дома напротив, где кухарка скатерти из кухмистерской сушит?

– А как же! Непременно имею! Кухарка у нас баба работящая, только муж у ней пьяница – вот она ключи мне и отдает, а то как бы он скатертей наших не пропил с чердака. – Агриппина Ивановна сдвинула икону и достала оттуда ключ на кольце. – Только не запамятуйте его обратно отдать, другой ключ только у дворника да у управляющего ихнего, у анафемы, имеется.

– И еще: жалко мне шубу свою по чердакам лазить. Не найдет ли пани Агриппина для меня какого-нибудь тулупчика поплоше?

Жена кухмистера выдала своему гостю мужнин тулуп вместо шубы, снабдила его воронкой и керосиновым фонарем.

– Ну, пан Артемий, не поминай лихом! – Фаберовский взял мешок с фонарем и воронкой и отправился в дом Балашовой. Перепуганный Мухоморов безропотно открыл ему парадную лестницу и опять спрятался у себя в дворницкой.

Поляк поднялся на чердак, запер изнутри дверь. Здесь пришлось зажечь фонарь. Прямо над тем местом, где находилась квартира Черепа-Симановича, – то, чего Фаберовский не заметил сегодня днем, – чердачный пол был разобран. Поляк подошел к дырке. Лампа высветила толстый слой мышиного дерьма и пыли, покрывавший доски черного потолка, прибитые с нижней стороны к балкам. Похоже, кто-то уже пытался подслушивать происходящее в квартире внизу. Фаберовский размел банным веником небольшое пространство, постелил на пол у дыры снятую с веревок сорочку и, встав на нее коленями и согнувшись в три погибели, приложил ухо с воронкой к доскам. Но внизу было тихо как в склепе.

Он поднялся с колен и глянул сквозь полукруглое слуховое оконце на улицу. В доме напротив, в квартире кухмистера он увидел три рожи – Артемия Ивановича посредине, его невесты и будущей свояченицы по сторонам – и у каждого палочки от леденцов, торчащие изо рта.

Вздохнув, Фаберовский вернулся к выходу с чердака, где оказалось удобным наблюдать за площадкой второго этажа в щели между досок, удобно сидя на ступеньке.

В начале восьмого через щель в двери Фаберовский увидел первого посетителя. Это был огромного роста белокурый рядовой-кавалергард. Он дважды позвонил в дверь, после чего из квартиры последовал вопрос:

– Пароль?

– Адская машина, – сказал кавалергард.

– Дурак! – ответствовали из-за двери. – Пароль сегодня «Каморра».

– «Адская машина» – это мой личный пароль!

– Это прозвище твое личное. А пароль на сегодня один для всех: «Каморра». И отзыв: «Седан».

– Ага, – согласился кавалергард. – Только если сегодня, вашбродие, то я – пас.

– А что так, голубчик? – Дверь распахнулась и кавалергарда впустили внутрь. – Я, признаться, на тебя рассчитывал…

– Лошадь лягнула, – сказал тот, и дверь за ним закрылась.

Затем пришел еще один офицер, фамилии которого поляк не расслышал и цвета петлиц не разглядел. Замерзнув, Фаберовский вылез обратно на чердак и отчаянно замахал руками, чтобы хоть как-то согреться. В доме напротив, в окне появился самовар, и теперь Артемий Иванович попивал чай в обществе двух сестер, макая баранки в вазочку с варением и лишь изредка взглядывая в сторону дома Балашовой. Поляк услышал, как хлопнула дверь череповой квартиры, пропуская гостей. Пришлось срочно спустится к двери и вновь заняться наблюдением. Пришел какой-то занюханный штатский по фамилии Депари, еще один пехотный офицер, затем подполковник пограничной стражи с салатного цвета петлицами и такой же выпушкой на шинели.