Там, за Вороножскими лесами - Татьяна Владимировна Луковская

class="p">– Что тебе угодно, матушка? Чай не спится? – не ласково встретила ее Агафья.

– Да, какая я тебе матушка, – Устинья поставила светец на пол. – Я ведь всего на семь лет тебя старше. Федор Евсеевич в баньку ушел мыться, потом как-нибудь постараюсь, чтобы он сюда не заглядывал. Вот одежа и убрус55, а то застудишься.

Мачеха поспешно сняла с себя шубку и пуховый платочек.

– Бери. Из дома я тебя выведу, а дальше уж не знаю как. На воротах сторожа стоят.

– Мне бы только из терема выскочить, а со двора я всегда ускользнуть сумею, – Агаша поспешно укутывалась в теплые вещи. – Попадет тебе от батюшки, коли прознает, – кольнула ее уже у двери совесть.

– Не прознает, коли к утру вернешься. Ты же к утру вернешься?

Агафья растерялась.

– Ты уж, возвращайся. Да глупостей каких не наделай, не надо. Слова, какие нужно ему в утешение, скажи, да домой. Обещаешь?

– Нет.

– Как нет? – ахнула Устинья.

– Сама знаешь как, – ответила, что ударила, падчерица.

– Распутной меня считаешь, как и все, я думала ты не такая, – вдруг зарыдала мачеха.

– Устя, ты что? Не плачь! – с запоздалым раскаяньем кинулась утешать ее Агаша. – Это я так ляпнула, не подумав. Да я совсем так и не думаю. Правильно отец говорит, хворостина по мне без дела сохнет.

Устинья продолжала рыдать:

– Все, все здесь распутной меня считают, а в чем вина моя? Пять лет с мужем прожили, а детишек нет. А он кричал, мол, это ты виновата, подсунули девку порченную, да бил меня, уж так бил. Ты за родным батюшкой живешь, он тебе только грозит, а руку на тебя ни разу не поднял. А на мне места живого не было, и родные далеко, и заступиться некому. А потом его убили вместе с Иваном вашим в сечи одной, помнишь? И я вдовицей одинокой осталась, всякий обидеть может… Я в монастырь собиралась, видит Бог, собиралась. А тут Федор Евсеевич стал захаживать, подарки носить, а воеводе кто откажет? Да тебе не понять…

– Отчего же, – вставила словечко Агаша, – Я все понимаю, понимаю.

– Он думал, я пуста, побалуется да прочь, греха и не приметит никто, а я понесла сразу же. Видать не во мне дело было. А отец твой на мне жениться-то не хотел, испугался, ходить перестал. И так мне страшно стало, так страшно. А он потом вернулся и в церковь повел венчаться. А я знаю, это ты его уговорила, да я за тебя Бога вечно буду молить, – Устинья бросилась целовать Агафье руки.

– Что ты, Устя, что ты? Не надо. Сам он так решил, да то все болтают.

– А ты глупости не твори, непорочной вернись. Ты, Агафья Федоровна, не знаешь, каким народ жестоким может быть, в лицо тебе насмехаться станут, а что ты воеводы дочь, так это еще хуже. Крут батюшка твой, обиду здесь многие на него таят, на бесчестье твоем отыгрываться станут.

– Пойду я, Устя. Пора мне, – Агафья скрылась в темноте дверного проема.

– Подожди, – кинулась догонять ее Устинья. – Дай я впереди пойду.

Агаша дождалась, когда серп растущей луны спрячется за облако, и быстро перебежала двор. Она знала, что где-то там, в укромном уголке есть лаз, через который своевольный Дружок удирает, порезвиться на улицу. Где могучий пес пролезет, хрупкая дева всегда пройдет.

Девушка проскользнула между старыми санями, и стала обшаривать низ забора. Вот она – дыра! Щедрый Устин подарок Агафья скинула на снег и полезла промеж досок. «Застряну здесь, вот стыдно-то будет». Выпорхнув всё же наружу, девушка отряхнулась и, протянув руку назад в лаз, вытянула за собой шубейку. Можно бежать дальше. Сердце с силой стукнуло, отдавая в уши, ноги потяжелели, голова закружилась. Надо, надо бежать…

И она побежала по пустынной улице, зябко кутаясь в платок, судорожно вдыхая тягучий ночной воздух. «Простите меня, батюшка с матушкой, дурная у вас дочь… Простите! Господи, помоги мне!»

Вот и заветный двор. В щели забора виден костер, вокруг которого сгрудившись греются люди, тихо переговариваясь. Агаша попыталась тихонько открыть покосившуюся калитку, но та надрывно взвизгнула, привлекая внимание. Вои у костра встрепенулись, быстро вскочили, кто-то удивленно присвистнул. Самый старый седобородый, скинув шапку, поклонился, вслед за ним нагнулись и остальные, продолжая окидывать гостью любопытными взглядами.

– Мне Демьяна… Олексича… позовите… скажите, Агафья пришла, – еле слышно выдавила из себя девушка.

– Нижатка, беги к боярину, – толкнул старый крайнего воя. Парень стрелой сорвался с места и побежал к избе. У костра воцарилось молчание. Агаша смущенно смотрела себе под ноги, хорошо, что темнота скрывает алеющие щеки.

Через мгновение Нижата вылетел на двор.

– Боярин велел, чтобы домой шла. Да чтоб ты ей провожатых дал, а то темно уже, – обратился он к седобородому вою.

– Как домой! – ахнула Агафья. – Никуда я не пойду! – Она толкнула с дороги парня и, подобрав поневу, побежала к двери.

– Стой! Не велено туда… – кинулся было за ней Нижатка, но старый вой схватил его за рукав.

– Оставь, не видишь, боярыня наша пришла мужа утешать.

4

Навалившись плечом, Агафья с грохотом распахнула тяжелую дверь и влетела на середину горницы. Тяжело дыша, она огляделась. Комнату освещали две тусклые лучины и тлеющие головешки очага. С лежанок вдоль стены на нее смотрели заспанные удивленные лица. Дружинники разглядывали райскую птицу, впорхнувшую в закопченную пыльную избу.

Прямо перед девушкой на широкой лавке сидел Демьян и шерстяной тряпицей чистил меч. Это был он и не он вовсе. Как будто любимый повзрослел сразу на несколько лет. Черты лица заострились, под глазами залегли черные тени, а сами очи блестели каким-то злым лихорадочным светом. Этот новый незнакомый Демьян пугал, от него веяло холодом. Оба молчали.

Вои стали поспешно сползать с лавок и крадучись выбираться на двор, последний тихо прикрыл за собой дверь. Демьян и Агафья остались одни.

– Иди домой, – устало сказал парень, откладывая меч.

Дева молчала, в широко распахнутых глазах плясал огонек лучины.

– Иди домой! – жестче повторил Демьян.

Агаша не сдвинулась.

– Прав был твой отец, во всем прав, а я слушать не хотел… Да пойми, я сейчас всех ненавижу, всех! Татар ненавижу, князей своих ненавижу, батюшку твоего за прозорливость его тоже ненавижу, а себя больше всех… гадко мне…

– И меня? – тихо спросила дева.

Вот сейчас нужно сказать – и тебя. И она уйдет, убежит, рыдая, и их пути разойдутся навсегда… Выйдет замуж, нарожает другому детишек и забудет, а может когда и вспомнит со стыдом, как ночью