Толкование путешествий - Александр Эткинд

Крайне правые начали газетную кампанию, направленную против доцента Коновалова. Миссионер Айвазов написал полдюжины статей, обличавших его диссертацию. В Колоколе появилось письмо Никона, епископа Вологодского: «Имена гг. Коноваловых […] будут пестреть темными пятнами на страницах истории духовного образования в нашей церкви»[286]. Главный удар нанес Антоний Волынский, написавший на диссертацию Коновалова, после ее защиты, разгромный отзыв[287]. Архиепископ обнаружил в этой работе «научный нигилизм», «голое перечисление общеизвестных явлений с огромным количеством совершенно бесполезных ссылок» и даже, не без литературного изящества, «Тредьяковский метод». Утверждая, что работа «лишена не только богословской ценности, но и какой-либо ценности психологической или физиологической», Антоний переходил к историческим отделам книги:

…они приравнивают к кривляньям и беснованиям современных хлыстов библейские пророчества, апостольский дар языков, мученические хоры […] Чтобы еще больше унизить христианство через уподобление его сектантскому неистовству, автор измыслил вслед за немцами-нигилистами «священные пляски» у древних христиан […] Сливать в одно сознательные целенаправленные движения с конвульсивным беснованием — это значит […] городить чушь.

Коновалов и его защитники в Московской Духовной академии — «профессиональные враги того вероисповедания, во имя которого существует учреждение, их питающее и уполномачивающее» — таков окончательный вывод архиепископа. Для наших целей важно, что Антоний усматривал в работе Коновалова не только подрыв православной веры, но и влияние прагматизма:

Если христианство развилось из самообольщений экстатиков, если нет Бога и будущей жизни, то конечно нет и различия между добром и злом, честным и бесчестным; […] то модное направление мысли, которое господствует теперь в университетской среде, признает только понятия выгодного и невыгодного.

Сравните последнюю формулу с тем, как год спустя обличал прагматизм в Русской мысли православный философ Семен Франк:

«прагматизм» […] быстро слился с религиозным и религиозно-философским движением и в качестве такового стремится реформировать всю душу человечества, объявляя предрассудком и злом то, что составляло основу современного мировоззрения — научную совесть[288].

16 июня 1909 года был подписан Указ Святейшего синода за номером 8785: «Усматривая из отзыва архиепископа Антония, что названная магистерская диссертация Коновалова, как не имеющая богословского характера, совершенно не удовлетворяет требованиям» и что она заключает в себе суждения «соблазнительно-кощунственные», Синод отменял Постановление Московской Духовной академии о присуждении Коновалову ученой степени[289]. 31 августа Синод сместил ректора Академии Евдокима, епископа Волоколамского, с его должности. Одновременно Коновалову было предложено «подать в месячный срок прошение об увольнении со службы». Коновалов покорнейше просил оставить его на службе вплоть до защиты новой диссертации[290] или же позволить ему переработать прежнюю. После этого Коновалов был уволен, причем ему было объявлено: «со стороны Святейшего Синода не встречается препятствий к представлению им, Коноваловым, ученого труда для получения степени богословия»[291]. Так на практике осуществлялась известная нам норма о приоритете коллективного суждения церкви над личным опытом ее члена.

Конечно, у Коновалова нашлись защитники. Богословский вестник опубликовал письмо известного историка Елпидифора Барсова, собирателя древнерусской письменности:

Поразительно, что строго научная работа, признанная ученым синклитом, переоценивается рыцарями газетной свистопляски. Во множестве появились статьи и статейки, заметки и известия, в существе мелкие и ничтожные, легкомысленные и надменные, опутанные политическими настроениями. […] Замкнутый в своей келье, стоя в стороне от всяких политических настроений и личных счетов, я считаю своим долгом сказать свое бесстрастное слово. […] С понятным увлечением прочитав книгу Коновалова, я с удовольствием вижу, что это первый и единственный исследователь мистического сектантства, ставший на правильный путь[292].

Голос Москвы приводил письмо миссионера-практика, который читал хлыстам отрывки из книги Коновалова, и это производило на них «ошеломляющее впечатление»[293]. О лишении Коновалова степени газета сообщала с «чувством крайнего и глубокого недоумения», ссылаясь на юридическую неправомочность решения: сам Синод отнес присуждение магистерской степени к делам, окончательно решаемых советами Духовных академий[294]. Обзор произошедшего поместил Исторический вестник:

Весь этот шум, возникший из-за книги Коновалова, может быть объяснен необычностью […] метода. […] Явления сектантского экстаза Коновалов рассматривает […] как физиолог или врач-психиатр: для него религиозные переживания не являются отрешенными от тела человека, они тесно связаны с телом[295].

Русская мысль опубликовала статью молодого Михаила Пришвина, который начинал свою писательскую карьеру с изучения сект. Работа Коновалова осуществлена «с изумительным знанием дела», считал Пришвин, энергично осуждая решение Синода. В этой рецензии Пришвин указал, что вне поля зрения Коновалова осталась важная проблема: знакомые Пришвину петербургские сектанты-«чемреки» отказались от экстатического ритуала, но сохраняли хлыстовские идеи и обычаи[296]. В этой динамике они повторили классический опыт протестантских сект, и социологу религии рассуждение Пришвина напомнит о дискуссиях, которые вели примерно в те же годы классики его науки.

Солидный Московский еженедельник напечатал статью Соколова, коллеги Коновалова по Духовной академии. Статья называлась Власть тьмы, решение Синода оценивалось как «вопиющее моральное злодеяние», и рассказывалось о нем в терминах, напоминающих о близившейся революции:

По своему характеру […] это событие лежит за пределами главного русла русской жизни, но в нем с такою яркостью отразились те невероятно уродливые условия, в которых мы в настоящее время живем, что о нем нельзя молчать[297].

В 1912–1917 годах Дмитрий Коновалов преподавал на Московских высших женских курсах[298]. В 1930 году он был членом университетского Института истории; областью его исследований значилась «история религий, религиозных движений»[299]. С Владимиром Бонч-Бруевичем, который в 1920-х годах монополизировал всю эту область, отношения у Коновалова, видимо, не сложились. За советский период своей жизни автор книги о сектантском экстазе не опубликовал ничего[300]. Человек блестящей образованности и редкого академического дарования был сломлен задолго до прихода новой власти.

Материал и идеи Коновалова, вновь пересекаясь с материалом и идеями Джеймса, стали источником для вполне неожиданного развития. Третья, последняя часть его диссертации разбирала проявления религиозного экстаза в функциях речи. На множестве примеров из жизни русских и западных сект автор разбирал следующие феномены экстаза: автоматическую речь (непроизвольное произнесение членораздельных звуков); автоматическое письмо (слов или бессмысленных сочетаний букв); глоссолалию (автоматическое произнесение непонятных слов); говорение сектантов на неизвестных и непонятных им языках. Коновалов приводил десятки примеров хлыстовской глоссолалии, например найденную им в архиве запись речей московского хлыста 17-го века Сергея Осипова «рентре фенте ренте финтрифунт». Хлысты-прыгуны в 1901 году под Югевом так выражали свой экстаз: «Абдол сир фу мла конал сеир чика». Тамбовские хлысты в 1904-м молились «Христос некрата не тан фан тан фатисон»[301]. Эти слова выговариваются в некоем ритме и нередко, по наблюдению Коновалова, «целые ряды глосс образуются и подбираются на основании созвучия, в силу механической ассоциации по звуковому сходству». Бывает, что сектанты «целыми часами говорят рифмами». Коновалов не был первооткрывателем хлыстовской глоссолалии; до него писал об этом сектовед, чиновник и писатель П. И. Мельников (Печерский). Но, как и в других случаях, Коновалов собрал непревзойденное количество материала и подверг его необычно спокойному анализу. «Пророческий экстаз, подобно поэтическому вдохновению возбуждая автоматическую работу функции речи, имеет вообще наклонность выражаться в рифмованных стихах», — заключал Коновалов[302].