Год беспощадного солнца - Николай Волынский

– Ничего, Серега, твои программы не могут! – огорчился Мышкин. – Треп и хвастовство. Так-с… А время у нас какое? – спохватился он.

Время на компьютере было московское.

Он поставил по Гринвичу. Снова запустил программу подбора и через полчаса получил новый код. Сервер принял его и потребовал звуковой пароль. Мышкин запустил звуковой файл и получил долгожданный ответ: «Доступ открыт».

В базе данных фонда он нашел директорию «Uspenskaya clinic» и в ней папку «Exitus letalis».

Уже с первых строк он напрягся. По данным ПАО, с января в клинике имели место 24 смертных исхода. В файле Ладочникова – 36 человек. Но на сервере Мышкин видел другую цифру: 62 покойника. Обновленные данные?

Он нервно сбегал на кухню, налил сразу полстакана. Теперь виски не показался ему фальшивым.

Растерянно смотрел Мышкин на дисплей. Как могли в клинике мимо него проскочить двадцать восемь трупов? Как они вообще могли миновать морг?

– Ладно, – пробормотал он. – Уходим из чужой квартиры, пока полиция не нагрянула. Только краденое быстренько захватим…

Он дал команду на копирование – без толку. Файлы оказались под защитой.

Дмитрий Евграфович приуныл. Еще раз открыл диск Ладочникова и увидел, что там есть еще программа. С дружественным названием «Alcohol». Он понял: именно то, что нужно!

Мышкин никогда ею не пользовался, но знал, что Alcohol не копирует защищенный файл напрямую, а создает его виртуальный образ. Поэтому защита не фиксирует факт копирования и не докладывает веб-мастеру о попытке взлома. Превратить потом образ в нормальный файл – две секунды.

И вот данные у него на винчестере. Дополнительные двадцать восемь покойников, оказывается, – не только неучтенка. Все они не подлежали вскрытию. Причины указаны знакомые: запрет родственников или предсмертная воля пациента. Но одновременно каждый труп имел пометку: «unclaimed» [25] .

– Ну, козлы! Ну, уроды! – возмутился Мышкин. – Все у них там, в Швейцарии, что ли, такие кретины?

Он вспомнил, что в Швейцарии вода не содержит йода, и, действительно, каждый второй швейцарец страдает той или иной формой кретинизма.

– Кого обдурить хотите? Какие родственники могут запретить вскрытие, если все жмуры записаны в бомжи?

Но после того как Мышкин сопоставил время смерти со временем вывоза «бомжей» из клиники, то обнаружил, что и востребовать покойников было невозможно. Все они, как по команде, умирали ночью и через час-полтора исчезали в печи крематория.

– А вот тут – молодцы, профессиональная работа, – оценил Мышкин. – Понятно, почему жмурики проскакивали мимо меня. А главное, никакой тебе эксгумации, никакой экспертизы, никакого следствия…

Один все-таки был востребован, но с запретом на вскрытие – Штейн Абиноам Иосифович, восьмидесяти четырех лет, рак пищевода. Только забрали его почему-то не родственники, а непонятная фирма, определенно не похоронная. В графе estrangement [26] Мышкин прочел: «Jewishs war veterans of Saint-Petersburg [27] . Получили они своего ветерана или нет, в документах отмечено не было.

А вот и та самая интересная папочка «Index-m». Мышкин кликнул по ней и получил привычный ответ: «Общий доступ запрещен». Ну, эта задачка для детского сада. Через полминуты Мышкин стал владельцем папки с правом полного доступа.

Ничего в папке «index-m» не было. Только небольшой текстовый документ. Это оказался список той же неучтенки. Все шестьдесят четыре. И Штейн тут же. Одна и та же пометка против каждой фамилии: «Cause of death: sudden cessation of cardiac activity» [28] .

Образы Мышкин конвертировал в файлы, записал на компакт. И тут на него навалилась усталость. Надо было очистить винчестер, но никаких сил у него не осталось.

– О плохом подумаем завтра, – решил Дмитрий Евграфович, добравшись до кровати.

12. Голодные вампиры и дуэт «Баккара»

До начала оставался час с минутами, но концертный зал «Октябрьский» на Греческом проспекте уже оказался в блокаде из тройного кольца автомобилей. Самая дешевая среди них, отметил Мышкин, – мерседес-600. Хозяин поставил ее прямо на желтый выгоревший газон.

Народ подгребал к «Октябрьскому» все нервознее. Люди протискивались между раскаленными лакированными чудовищами и стекались узенькими ручейками к стеклянным дверям зала.

С тоскливой завистью смотрел им вслед Мышкин и с ненавистью – вверх, на темно-красный блин, лохматый по краям, намертво приклеенный к мутному небу. Блин завис над улицей Жуковского и даже не собирался за горизонт.

Дмитрию Евграфовичу очень хотелось в зал поскорее. Там – рай, там спасение, там тихо шелестят под потолком кондиционеры. Еще лучше – на дачу Волкодавского, в спасительный бассейн, пусть из китайской резины, но зато с проточной лесной водой.

«Ветерка бы… На пять секунд. Господи, чего тебе стоит? Дело-то пустяшное…» – он вытер лоб.

Почти тотчас же вдоль Греческого проспекта пронесся плотный, горячий поток воздуха.

«Вот оперативность! – остолбенел Мышкин. – Надо было снегу попросить…»

Воздух снова уплотнился и застыл, как прежде, – фруктовый кисель прямо с огня.

Все вокруг меняет жара – жестокая, невыносимая, сто лет такой не было в Питере. Людей она вскрывает всех – без различия, точно консервные банки. Вся суть двуногих, которую они всегда старательно прячут, была сейчас перед Мышкиным, как на ладони. Никому не укрыться. Будь даже каракатицей – никаких маскировочных чернил не хватит.

Вот тянутся сквозь асфальтовую дымку Греческого проспекта к концертному залу десятка полтора вампиров. Испуганные, растерянные, дрожат, несмело оглядываются по сторонам. Чеснока смертельного, что ль, нанюхались?

Вампиры-самцы все как один дородные, осанистые. Спины у них такие же прямые и негнущиеся, как сосновые доски. Неопытный наблюдатель, в отличие от Дмитрия Евграфовича, может подумать, что на концерт испанского дуэта «Баккара» собрались со всей округи не вампиры, а типичные сифилитики в последней стадии болезни, когда позвоночник перерождается в костяную палку.

Самки вампиров бредут почему-то отдельно. Морды у всех бледные. Черная жирная помада на губах. В глазах – ужас, и не простой, а плотоядный. Мышкин догадался: тут не чеснок. Жрать они хотят. Голод замучил. Одно желание у всех – вонзить клыки в сонную артерию первого встречного и жадно, крупными глотками, отпить свежачка. Но в глаза потенциальным жертвам стараются не глядеть, морды в сторону демонстративно воротят. Боятся выдать себя. Много свидетелей вокруг. И конкурентов.

Прошаркала к входу в «Октябрьский» группка зомби. Эти явились парочками. Тут не только Мышкин, – любой со стороны увидит: приперлись на концерт прямо с кладбища. Морды белесые, прозрачные, как ростки картошки в погребе. А чему удивляться – там у них, как в погребе, солнца тоже нет. Одна могильная тьма и сырость. Сдуру выползли наружу и сразу попали в печную духовку. И теперь лезут туда, куда Мышкину еще нужнее, – под кондиционеры. И еще Мышкин подумал, какой бы страшной ни была жара, прятаться от нее в могиле ему не хочется.

Так-так… Еще какие-то монстры, непонятные – плывут в мареве, а теней на землю не отбрасывают. Понятно: привидения. Тонкая субстанция их тел, видно, загустела на жаре, поэтому неопытный наблюдатель легко может принять их за людей. Правда, не совсем обычной расы.

Совсем рядом, чуть не столкнув Мышкина с высокого парапета, проскользнула тройка злобных элементалей. За ними воробьиными прыжками проскакали четверо инопланетян. Надо же – под типичных петербуржцев, замаскировались. В рваных шортах, голые по пояс. Те, кто у них девок изображает, титьками – направо-налево, направо-налево! Густые татуировки на спинах, на руках, на титьках. Кольца пластмассовые в ноздрях. У всех языки огромными английскими булавками проткнуты насквозь и защелкнуты. Хихикая и гримасничая, они пристроились позади двух оборотней в небольшую очередь к старушкам-билетершам.

Внезапно Дмитрий Евграфович напрягся.

Далеко, у станции метро «Площадь восстания», мелькнул силуэт. Отсюда плохо различимый, но Мышкин определил безошибочно: в толпе монстров появился человек. Мало того – женщина.

Она приближалась медленно, плавно, и скоро он увидел ее совсем отчетливо. При каждом шаге развевались длинные легкие волосы редкого серебристо-матового цвета.

Теперь он хорошо видел и ее легкое платьице, ситцевое, в серых закрученных узорах, похожих на морских коньков. Точно такие закрученные коньки были на древнем платье у бабушки Мышкина и на наволочках. И у женщины, которая все ближе, ситец тоже не китайский, а явно русский, ивановский, легкий и тонкий, сквозь него просвечивает убийственными выпуклостями и плавными линиями натуральная женская фигура. Фидий или Пракситель, а может, и сам Лисипп не прошли бы мимо такой натуры – божественной, по представлениям древних греков. И грудь… нет, это не грудь. Две ядерные боеголовки с идеальными обводами. Защиты против таких нет и никогда, сколько существовать человечеству, не будет.