Лита - Александр Минчин

— Актрисы!

— А если серьезно?

— В последнее время никакие.

— Набили оскомину?! — Она улыбалась.

Я оценил ее жемчужину.

— Что вы, я не очень популярен у дам.

— Ну уж не прибедняйтесь.

Я начал медленно наливать оставшееся вино в бокалы: ей — полный, себе — наполовину.

— Могу доказать.

— Доказывайте. — Она обняла полный бокал ладонями.

— Возьмем вас, например…

— Неудачный пример: вы мне нравитесь. У вас красивый профиль. И видна порода — в лице.

Я слегка погрузился в кресло.

— Вы всегда так свободно и раскованно выражаете свои чувства?

— А вы хотите, чтобы я краснела и смущалась, когда говорю правду? То, что думаю?

— Все всё скрывают. Не принято говорить откровенно…

— Я не все. И потом, это невинный дружеский разговор.

— А что же из себя представляет «винный вражеский» разговор?

— Такого слова нет. Вы все-таки любите играть словами?

— Я люблю играть в слова. Хорошо, вернемся вспять.

На подносе нам принесли чай.

— Что такое «невинный» в вашем понимании?

— Это когда мужчина и женщина не идут в кровать.

Прямая девочка, интересно, кто были учителя.

— А в чем здесь вина?

Она задумалась, на минуту.

— Не могу с вами не согласиться. Я согласна.

— Тогда почему невинный?

— Это фразеологизм такой.

— А что такое фразеологизм?

— Устойчивое словосочетание. Алеша! Вы меня сейчас запутаете. С вашей игрой в слова.

— Со словами.

— А какая разница?

— Никакой.

— Ай! — Она махнула рукой. — Опять играете. Давайте лучше выпьем. А то чай…

— Как оригинал не греет душу и нужны вариации! Разница вообще-то есть, чисто стилистическая. Но она незаметна тем, кто…

— Не любит русского языка!

— Что-то в этом роде.

— Выпьем за это кафе. Где тихо и уютно, — странным голосом сказала она.

— Я вижу, вам все время тишины не хватает. А почему за кафе?

— Я всегда буду помнить его. Здесь мы провели наш первый вечер.

— Почему провели? Мы проводим. Я не знал, что вы можете быть сентиментальной.

— Это не сентименты. Это, скорее, предчувствия. Из области предчувствий… — и добавила: — Я многое могу. Нужен только правильный дирижер.

Она выпила, изящно держа бокал. Я заметил то, на что не обратил внимание сначала: у нее были красивые деликатные руки. Как выточенные. Я представил, как эти руки, как она берет в эти руки…

И вздрогнул. Невероятно стесняющаяся официантка подошла к столу:

— Простите, вы мне дадите свой автограф?

Я наблюдал, молча, за ее руками. Виктория взяла протянутую ручку и быстро привычно расписалась.

— Вы моя любимая актриса! Спасибо.

— Пожалуйста.

Официантка переступила невидимую нить в обратно и спросила:

— Вам открыть вторую бутылку?

— Мы возьмем с собой, — сказала Вика и посмотрела мне в глаза.

— Желание дамы…

— Я согрелась.

— Счет, — попросил я.

Позже я подаю ей дубленку с капюшоном, она закутывается в шарф, и мы выходим на воздух. Я иду расстегнутый, как всегда.

— Вам не холодно? — Она передергивает плечами, глядя на мою фигуру.

Я провожаю ее домой. Их дом рядом с гостиницей «Украина». Большой подъезд, высокие ступени.

— Хотите подняться?

Я смотрю на свои плоские японские часы.

— Уже поздно.

— У нас не спят допоздна.

Я протягиваю ей завернутый пакет. Она смотрит вопросительно.

— Передайте это вашей маме.

— От кого?..

— От старого поклонника.

Она берет пакет в руки и благодарно наклоняет голову.

— Когда вы мне позвоните?

Я слегка обалдеваю от ее sancta simplicitas![1]

— Я не хотел навязываться…

— Тогда завтра, в шесть. Спасибо за… Мне очень понравился этот вечер.

И она, взглянув на меня, повернулась, поднялась, опять повернулась и скрылась за массивной дверью подъезда.

Я в раздумье бреду по набережной. Холодина, надо купить зимние сапоги. Я все хожу в осенних. С прошлого сезона. А сезоны меняются…

Я просыпаюсь поздно и удивляюсь, что мне дали выспаться. Вспоминаю… Хорошее название: «Дамы на сезон». В доме никого нет. Холодно, выбираться из-под пледа совсем не хочется. Я погружаюсь в глубину и думаю и вдруг вспоминаю, что не помню, где у меня номер ее телефона.

Встаю, ищу, но не нахожу. Звоню Максиму, но его нет на работе. Ровно в шесть вечера я стою перед консьержкой и говорю:

— Вы не могли бы позвонить и попросить Викторию Богданову спуститься.

— Ходют тут всякие, — ворчит консьержка.

— Я не всякий, — говорю я, — я — разный.

Ей это нравится, и она, спустившись с «высоты», звонит наверх.

Вика снисходит в длинной юбке и черной гарусной кофте.

— У вас еще и дар: вы предчувствуете события?! — Она совершенно не удивлена, что видит меня в своем подъезде. Как будто я там стою скульптурой, к которой она привыкла.

— Это как?

— Мамуля хочет вас пригласить. Она готовит одно из двух коронных блюд — большие чебуреки.

— За что такая милость?

— Сказала, что «сто лет не пила такого вкусного вина».

Хотя я догадываюсь, что причина совсем другая.

— Но она совершенно не понимает в винах!

(Подтверждает, не понимая, Вика мое «непонимание».)

— Я не одет.

Она осматривает меня с ног до головы, спокойно.

— На вас модные джинсы. По-моему, вы одеты. Голый мне представляется несколько иначе.

— Надо купить цветы, шампанское.

— Цветы сейчас даже вы нигде не купите. Шампанское она не пьет. Зато — сюрприз — есть две бутылки токайского вина. Вас всегда так долго надо уговаривать?

— Да, — честно признаюсь я.

Она берет меня трогательно за руку и заводит в лифт.

— Куда идет молодой человек? — раздается скрипучий голос. Как из подвала.

— На крышу, — смеется Вика, — поправлять цветные гирлянды на транспаранте.

— Это полезное дело, — соглашается консьержка, — хоть один рабочий парень появился.

— О вашей личной жизни касательно вас — она сказала «ходют тут всякие»…

— Она это абсолютно всем говорит. Пуля просвистела мимо, — шутит, улыбаясь, Виктория.

— А что на транспаранте написано?

— «Коммунизм был, есть и будет!»

«Как мудро, — думаю я. — Как просто и мудро!»

Мы поднимаемся на девятый этаж, и она звонит в массивную обитую дверь. Нам открывает женщина, улыбку которой знает вся страна. Мы стоим в коридоре, залитом ярким светом и уставленном стеллажами.

Она рассматривает меня в упор и говорит:

— Я — Зоя Богданова. А вас как зовут, молодой человек?

— Алексей.

Она переглядывается с Викой. И что-то они там читают в глазах друг у друга. У меня плывет в голове, что я рядом с такой актрисой.

Наконец, они кончают чтение глаз и обращают свои взгляды ко мне.

— Раздевайтесь!

— Раздевайтесь.

— Заходите!

— Простите — что раньше?

Знаменитая актриса поворачивается и говорит:

— Я вас хочу поблагодарить за замечательное вино.

— Вам понравилось?

— Я еще не пробовала, но уверена, что оно замечательное.

Я гляжу на Вику.

(Он скромно улыбнулся: это была старая классическая московская интеллигенция, в лексическом словаре которой не было отрицательных слов или понятий. Для гостей. Интеллигенция, которой уже не осталось: ее либо уничтожили, либо она вымерла. И он почувствовал себя уютно. Совсем тепло, как давно не чувствовал себя дома, и расслабленно.)

— Викуля, где гостю будет удобней — в зале или на кухне, она же столовая?

Квартира была большая. Это определялось по длинному просторному коридору и широкому холлу.

— На кухне, конечно, — ответил я за «Викулю».

— Я там жарю чебуреки. Вы любите их? У меня особенные… А Вика будет мне помогать и вас развлекать!

Мы прошли на кухню, хотя это действительно напоминало столовую — с финским гарнитуром. Раскатанное тесто, ароматно пахнущее, лежало на вспомогательном столике. Мы сели за большой округлый стол.

— Голубушка, ты рано села. А обслуживать гостя, ладно уж меня?! Желаете аперитив? — Она смотрела добрым взглядом мне в глаза.

— Это что такое?

— Аперитив — это…

— Алеша! Мамуля, он прекрасно знает, — Виктория укоризненно-насмешливо смотрела на меня.

— Простите… — Я склонил голову.

— Что вы, я люблю шутников!

— А что есть на «аперитив»?

— Это Викуля у нас заведует баром, я в этом не понимаю ничего. Знаю, что есть все!

«Заведующая баром» улыбнулась.

— Я не знал, что вы распоряжаетесь спиртным…

— Есть деликатес: водка, настоянная на красной калине.

— Стопку, пожалуйста.

— Большую или маленькую, хрустальную или серебряную?