Лита - Александр Минчин

— Меня чуть не разорвали на куски, — говорит она возбужденно. Все расхватали мои телефоны, и теперь я могу встречаться по уговору и совсем не приезжать… туда.

И тут же она продолжает:

— Одна девочка хочет взять сразу пятнадцать пар и увезти во Львов. И масса других предложений. Многие хотят брать оптом, чтобы еще на этом заработать.

Я думал о своем.

— Алешенька, я хочу, чтобы ты взял еще сто пар джинсов у него. Не бойся.

— Ты с ума сошла? Надо рассчитаться прежде за эти…

— Я к концу недели все закончу, и тогда…

— И тогда ты остановишься.

— Когда у нас появятся свободные деньги, я хочу, чтобы мы обедали где-то, даже в ресторанах. Я не хочу, чтобы ты ходил голодный. Ты ничем не хуже, чем какие-то поляки или французы.

Я посмотрел на нее внимательно:

— Я никогда никому не завидую.

— Я хочу, чтобы у тебя была лучше жизнь, чтобы ты себе ни в чем не отказывал. А ты все время себе отказываешь…

«Ты уже устроила мне лучшую жизнь», — подумал я про себя, но ничего не сказал.

— Для этого нужны только деньги, — продолжала, возбуждаясь, она. — А заработать их пара пустяков. Взять в одном месте, отвезти в другое — это ж совсем нетрудно. Только бы ты был согласен.

— Я не хочу рисковать тобой.

— Мой Алешенька… Риска никакого нет. Я так выгляжу, что никому и в голову не придет…

— А когда ты примелькаешься?

— Хорошо, я буду делать это редко.

Она вдруг улыбается:

— Но большими партиями!

Я смеюсь, а она сжимает мою шею своими тонкими, как лоза, руками.

К концу недели все было продано. Я не верил. Прежде всего я рассчитался с Мареком — за все. И он тут же меня заставил взять новую партию ходового товара. На сей раз…

— Не плати сейчас — это в долг. Трать оставшееся. Хоть почувствуй, что такое деньги и жизнь, которые можно тратить на все, что душе угодно. Развлеки свою девушку, в которую влюблена Вивьен.

Я раздумываю над его словами. Развлекать ее — действовать вопреки. Развлекать виноватую.

И поступая, естественно, вопреки: я покупаю ей в подарок дорогие французские дизайнерские джинсы, единственную пару, шерстяную итальянскую кофту с красивыми рисунками и тончайший свитер из ангорской шерсти.

Вечером я даю ей пакет и говорю, чтобы она померила. Все сшито как будто на нее. У меня неплохой глазомер! Она спрашивает, за сколько это нужно продать. Я, поколебавшись, говорю: это тебе, сувениры. Я даже не хочу это называть подарками. Я не должен ей делать подарков…

Она в абсолютно экзальтированном состоянии — обхватывает мои плечи и зацеловывает мое лицо.

— Алешенька, спасибо, мой любимый!

Лита не хотела брать ни копейки из заработанных денег. Единственный раз не слушаясь, даже не боясь моего гнева. Категорически отказывалась. Требовала, чтобы все деньги были у меня, так как без меня не было бы вообще ничего. И чтобы я распоряжался ими, как хотел. И тратил на что угодно. Но главное — чтобы не морил себя голодом. Папа давал на обед рубль, который я не тратил, а экономил, чтобы пойти с ней в кино. Или еще куда-нибудь.

Теперь мы питались, мы обедали только в ресторанах, часто в «Национале», «Белграде» или «Пекине». Ходили в театры, на эстраду. Ездили только в такси (я сломался). Я пил дорогие коктейли, шампань-коблер, а она апельсиновый сок, сок манго — в баре, в гостинице «Россия», где барменша оставляла специально для меня сигареты «Мальборо».

Часто я брал стоящую без дела машину Марека и подъезжал с ней на Неглинную или к Пассажу на Петровке. Сумки и вещи были в багажнике, она брала две-три с собой и возвращалась, продав, взять еще. Так было меньше риска. И я чувствовал, что, чуть что, смогу выручить ее. Или выдернуть из плохой ситуации. Ей было категорически запрещено продавать мужчинам. Только девушкам, так что риск был никакой, в этом смысле.

Она заканчивала все за час или полтора. Садилась рядом, поджимала ноги и говорила:

— Алешенька, повези меня в такой ресторан, чтобы нас вкусно накормили. Как никогда.

И с замиранием слушала, как я вслух рассуждаю, выбирая-предлагая рестораны и их коронные блюда.

Она была одета с ног до головы. У нее была лучшая косметика. Во многих ресторанах знали, что мы приехали на обед и уедем до того, как начнется музыка или всеобщий бардак. Когда, «напившись», все лезут на всех. Я давал хорошие чаевые метрдотелям, и для нас всегда сервировали стол у окна в углу. Зал мог видеть только ее спину.

Мы заказывали самые изысканные кушанья и салаты. Она была почти безразлична к еде, ей нравился сам процесс: как я заказываю, меня слушаются, ухаживают за ней, предлагают необыкновенные десерты, которых нет в меню.

Она поражала злачные места своей одеждой и фигурой. Видавших, казалось, всех и вся, абсолютных красавиц и повелительниц Москвы. Но таких они не видели. Она была уникальна.

На курсе поражались ее одежде, количеству платьев и кофт, которые она носила. Хотя я заставлял ее «наряжаться» в институт «скромно». И она старалась. Но самое «скромное» — когда это итальянское или французское — выглядело впечатляющим и броским. А Ирка говорила:

— Интересно, кто это так разодевает Литку?! Я бы полжизни отдала, чтобы узнать.

Наконец-таки я снял «ношу» с души, пригласив Марека с Вивьен в дорогой загородный ресторан «Архангельское».

Пятого октября был день рождения Литы. Она хотела встречать его только со мной. Но я уговорил ее, что должен быть праздник. Вивьен надарила ей кучу диоровской и ланкомовской косметики, которая ей очень нравилась. Я надел ей на шею жемчужное колье, извлеченное из черной бархатной продолговатой коробки.

Она была потрясена, схватила и начала целовать мою руку, в накрашенных глазах появились и выступили слезы.

Марек подарил ей шелковый изящный платок «от Шанель».

Мы заказали вазы разной икры, осетрины, крабов, семги, запеченную на вертеле оленину, медвежатину и какую-то не пробованную дичь. Фазан, то ли куропатки. Мы привезли свои вина, водку и шампанское. И устроили пир! Мы гуляли до пяти утра, единственные в усадьбе. Марек купил цыганский оркестр, игравший только для нас, по нашим заказам. Вивьен обожала цыганщину. И я впервые танцевал с Литой. Под восхищенный, заалевший взгляд Вивьен. Лита прекрасно выглядела в обтягивающем белом тонкой вязки платье фирмы «Диор».

Марек отвез нас к себе, дав ключи от квартиры.

Казалось, мы прошли опасный поворот. И с этими вечерними развлечениями я перестал думать и ломать себе мозги: о мести, суде, наказании. Это все осталось, только ушло куда-то вглубь и затаилось, затихло, как лава под пеплом вулкана.

В пятницу я вернулся домой раньше, шел дождь, был ветер, и не хотелось никуда идти. Едва я переступил порог, как раздался звонок.

— Это говорит следователь Гондоренко. Вы Алексей…

— Это я.

— Хочу побеседовать с вами о деле, переданном мне для доследования. Тут много неясного, пропущенного, странного, и я думаю, беседа с вами восполнит кое-какие пробелы. Если вы не возражаете, так как я понимаю…

— Когда?

— Когда вам будет угодно. Чем скорее, тем лучше. Скажем, в понедельник в одиннадцать утра.

Он уже знал, что я учусь во второй половине. Если это можно было назвать учебой. Моя голова была забита… Литой и ее делом. Уголовным делом. Как говорят в просторечии, я общался с девушкой, которая являлась причиной и была замешана в уголовном деле. Как мило. Говорят в народе.

Следователь назвал комнату и попрощался. Не успел я повесить трубку, как в дверь позвонил папа.

— Гулящая душа! Блудный сын вернулся. Уверен, что пропадал в четырех стенах института, грыз гранит науки, а не…

— Пап, пощади хоть сегодня.

— А почему сегодня особый день и я не должен «пилить» тебя?! Ты что, куришь, Алексей?

— Нет, я не курю. Тебе показалось.

Зачем еще его расстраивать. Все это напоминало мне старый анекдот: молодая девушка лежит между двух мужчин, голая, курит, задумчиво выпуская дым в потолок, и говорит: «Бедная мама, знала бы она, что я курю!»

Я делал гораздо хуже, чем курил, — встречался с Литой.

В шесть вечера я ложусь спать и укрываюсь с головой пледом. Позже вечером звонит Лита, папа в балете, я беру трубку.

— А-алеша, я пишу для следователя конспект, посоветуй, что и как…

— Ты должна писать правду, одну только правду, патологическую, но правду.

— Саша говорит, что я должна все расписать так, чтобы не было никаких сомнений в их вине. Вплоть до того, что они затащили меня в машину и принудили ехать в ресторан. Уже тогда задумав…

— Ты должна писать правду. Только, как все было, досконально, а не приукрашивать!.. И преувеличивать.

— Хорошо, я напишу, как ты говоришь, только не волнуйся.