Дочь Эйтны - Карин Рита Гастрейх

и мучительном пути их любви, но никогда он не сталкивался с полным и болезненным разрывом всякой близости. Отсутствие привязанности Эолин преследовало его, как тени Потерянных Душ, грызло его сердце и истощало его магию. Он чувствовал себя рассеянным и усталым, постарел раньше времени.

«Это пройдет, — успокоил он себя, усаживаясь за длинный дубовый стол, возвышавшийся над залом Совета. — Как только Рёнфин будет побежден и последний заговор против трона будет прекращен, как только маги будут возвращены на свои места, я верну сердце Эолин».

Слуги поставили вино и зажгли свечи.

Заходящее солнце бросало в окна темно-красный свет. Ржание лошадей и крики мужчин доносились со двора внизу. За стенами города мерцали факелы над огромным лагерем, где под знаменами Мойсехена и Селен собрались наемники. На столе перед ним внимания короля ждала стопка посланий.

Акмаэль кивнул своему писцу. Молодой маг сел рядом и приготовил перо.

Внимание Акмаэля вернулось, пока он читал и отвечал на каждый отчет. Его мускулы напряглись, а пульс синхронизировался с сердцем горы — хищное осознание, которое часто приходило к нему накануне битвы. Он чувствовал, что внутри живет дух его предков, огромный каменный дракон, готовый вырваться из своего основания и поглотить всех врагов в дыму и огне.

Завтра они отправятся на запад, в Римсавен, чтобы соединиться с силами, которые лорд Бортен призвал из Моэна. Оттуда армия Акмаэля продолжит свой путь к Селкинсену в надежде встретить врага до того, как он осадит этот светлый город.

«Мы добьемся победы. Я обеспечу сыну трон, даже если это лишит меня жизни».

Акмаэль давно научился чтить свою смертность. На войне смерть могла прийти к любому, даже к королю. И все же перспектива не вернуться с поля боя никогда не тяготила его так, как теперь. Тень Преисподней зависла рядом, дразня края его зрения, насмехаясь над ним, как холодный нож в спине.

«Если бы только Эолин дала мне еще одну ночь до нашего отъезда».

Если бы только он мог быть уверен в ее любви.

Он продиктовал ответ каждому из своих капитанов, поздравляя их с их усилиями, давая дальнейшие инструкции и заверяя их, что подкрепление скоро будет под рукой.

Молодой писец, хотя и компетентный, оказался плохой заменой Эолин, Акмаэлю не хватало ее задумчивого взгляда и нежной мудрости, неизменной проницательности ее совета, нежности ее руки на его руке.

Как могло так резко и неизгладимо ощущаться отсутствие одного человека?

Закончив с отчетами Селкинсена, Акмаэль перешел к следующему набору писем, менее громоздкому по размеру. Из стопки выпал листок сложенной бумаги с невзрачной печатью. Акмаэль попытался вернуть его на место, а затем остановился, его внимание привлекла знакомая магия, покалывающая пальцы, женская по своему характеру, хотя он не мог определить ее происхождение.

Озадаченный, Акмаэль сломал печать, выпустив странный металлический запах. Он развернул записку и узнал почерк ученицы Эолин, Мариэль, прошитый дрожащими нитями раскаяния.

— Милорд Король, — начала Мариэль. — Я молю богов, чтобы это письмо дошло до вас, несмотря на то, что многие хотели бы увидеть его уничтоженным…

Дрожь охватила руки Акмаэля.

Я пишу в спешке и раскаянии, зная, что я слишком долго хранила правду…

Страх стал призрачными пальцами вокруг его сердца, и инстинкт подсказывал ему, что ему следует прекратить читать. Но он этого не сделал.

…Так что с горестным сердцем я, Мариэль, Высшая Мага и Воительница Моэна, подтверждаю, что одиннадцать лет назад, в дни, предшествовавшие вторжению сырнте, я участвовала в древних обрядах, которые провела со мной моя наставница, Мага Эолин, которая велела мне и моей сестре Сирене, ныне покойной, привести к ней рыцаря нашей гвардии по имени Бортен, чтобы она могла использовать его для своих удовольствий…

Зрение Акмаэля дрогнуло. Его сердце остановилось.

…и там, под второй луной Бел-Этне, мы подготовили ночь Короля, как и положено, с вином, песнями и чувственными наслаждениями. Когда огонь его мужественности ярко вспыхнул, Мага Эолин пришла к нам и обняла его своей плотью, позволив Духу Леса поглотить их, пока она не воззвала к небесам: «Твой сын, мой лорд! Твой сын будет королем!».

Письмо смялось в кулаке.

— Мой Король?

Акмаэль поднял взгляд, пораженный, увидев, что писец все еще здесь. Брови молодого человека были нахмурены.

— Это плохие новости, мой Король?

Внезапно Акмаэль встал, дерево резко заскрежетало о камень, когда он оттолкнулся от стола.

— Оставьте меня.

Маг поспешил подчиниться. Слуги и стражи вскоре последовали за ним.

Беспокойный, как волк в клетке, Акмаэль в одиночестве расхаживал по комнате, и шаги эхом отдавались от пола. Он остановился перед очагом и поднес письмо к тлеющим углям.

Сожги это.

Одно горячее дыхание этого голодного пламени обратит признание Мариэль и все предосудительные обвинения в пепел.

Сожги сейчас.

Акмаэль выпустил записку.

Сквозняк подхватил лист бумаги. Он отлетел от огня и остановился у его ног.

Слова Мариэль глядели на него, выкрикивая свое безмолвное послание, в которое невозможно было поверить, и все же они питали единственное сомнение, которое уже поселилось в его сердце, как шип.

«Что, если она сказала правду?».

Бортен два года служил капитаном стражи Эолин в высокогорьях Моэна, в то время, когда Акмаэль был занят молодой и трудной женой Тэсарой и укреплением своего правления.

Какой мужчина не влюбился бы в Эолин?

И какая мага отказалась бы от мужчины?

Акмаэль заткнул уши, пытаясь заглушить голос своего мертвого наставника Церемонда, чьи предупреждения теснились в его памяти, как резкие крики вороны:

Они неспособны к верности, вне всякой дисциплины или контроля.

Огненные годы войны они навлекли на Мойсехен, настраивая наш народ друг против друга, проклиная нас разделением и кровопролитием, сжигая поля, опустошая города, оставляя за собой бездомных сирот, И с какой целью? Чтобы ваш отец не носил корону, назначенную ему богами!

— Мы со всем этим покончили, — резко сказал Акмаэль. — Мы поднялись над войнами прошлого и начали новое будущее. Эолин никогда бы…

Разве я не учил тебя, что их хитрости нет предела? — Церемонд материализовался рядом с Акмаэлем, его янтарные глаза светились под затемненным капюшоном, костлявая рука сжимала рябиновый посох. — Разве я не говорил тебе, что они ползают, как бархатные змеи, под самыми нашими ногами? Какое у тебя глупое сердце! Это их последняя месть. Они выиграли свою войну с иллюзией любви. Они заканчивают твой род с принцем-бастардом.

— Нет! — голос Акмаэля прервался на этом слове. — Она пришла ко мне по собственной воле, отдала свою магию без оговорок и сожалений.

Смех Церемонда был насмешливым и жестоким.

Мага не отказывается от магии. Она