Мне нравится все то, что принадлежит другим - Александр Войнов

«Таких надо держать на своей стороне», - предусмотрительно подумал Левша, впервые увидев пришельца.

Новичок ногой распахнул дверь, чуть прихрамывая, вошёл в вагончик, бросил в угол туго набитый вещмешок и уселся на табурет.

- Север любит сильных, а сильные любят пожрать, – заявил он безапелляционно вместо приветствия и, недолго раздумывая, принялся за открытую и разогретую трактористом банку свиной тушенки. Сделав небольшую паузу, он бесцветными, ничего не выражающими глазами посмотрел на лежавшего, на топчане Левшу.

- Ты слышал что-нибудь про одноглазого тигра-людоеда.

Пока Левша собирался с мыслями и размышлял, что ответить пришельцу на этот неожиданный вопрос, на пороге скалой вырос Ероха и, увидев почти пустую банку тушенки, покрылся красными пятнами.

- Вологодский конвой таких шуток ня любя, и ня прощая. Шаг влево, шаг вправо это побег… - прорычал тракторист свою любимую присказку.

Он скрипнул зубами, сжал пудовые кулаки и прыгнул на любителя пожрать.

Когда летящий кулак почти коснулся головы пришельца, тот, не вставая с табурета, легко уклонился, с таким расчетом, что волосатый кулак прошел впритирку с его головой. Схватив одной рукой Ероху за запястье, он без видимых усилий, прижал руку вологодского конвоира к сосновой столешнице.

- Ты слышал что-нибудь об одноглазом тигре?- стеклянным взглядом глядя в глаза трактористу, спросил он тихим, бесцветным голосом.

Слабым на Севере было не место. Левша это понял давно. Он сам был от природы одаренным физически, и постоянными, ежедневными тренировками поддерживал и наращивал ловкость и силу, но такого экземпляра встречал впервые.

«Он опасный не потому, что невероятно сильный,- подумал Левша, лениво поднимаясь с топчана,- а потому, что, к тому же и сумасшедший, помешанный на одноглазых тиграх - людоедах. К такому надо подъехать издалека, на рябой козе».

- Зря, ты Ероха, из-за какой-то тухлой банки тушенки так окрысился на нашего дорогого гостя, - наставительно сделал Левша замечание трактористу, - не будь ты крахом. Среди вологодских мужиков жлобы не водятся.

Ероха, выпучив глаза, что-то промычал и безрезультатно попробовал освободиться от стального захвата.

- Отпусти ты этого мухомора, из-за уважения к Дальстрою,– Левша миролюбиво указал новичку на тракториста, – ты устал с дороги. Иди, ложись спать на топчане. Завтра рано вставать. Он ничего не слыхал об одноглазом тигре. Но, если что-то узнает, обязательно тебе сообщит.

Пришелец с благодарностью и пониманием посмотрел на Левшу, отпустил руку противника, согласно кивнул головой, растянулся на топчане и моментально заснул.

Появление в бригаде такого неуживчивого человека, с явным психическим отклонением, не сулило ничего хорошего.

«С этим типом надо держать ухо востро. Он непредсказуемый и в любую минуту может наломать дров», - решил про себя Левша.

На следующее утро, на удивление, вчерашний неприятный инцидент не имел продолжения, которого Левша ожидал со смутным чувством тревоги.

Новичок, которому бригадир шоферов уже успел прилепить кличку Страшной, встал раньше всех, подрегулировал и заправил бензопилу, и ушел на делянку. Дело свое он знал туго, и к обеду бригада выполнила дневную норму. А к вечеру удивленный нормировщик вывел их бригаде двести три процента.

- Ну, ты Страшной, видать, у «хозяина» на повале не один год пропахал, - одобрительно хлопнул новичка по плечу тракторист.- Вологодский конвой таких уважая. Шаг вправо, шаг влево, и с такими темпами выведешь нас в стахановцы. Если так дело пойдеть, будем висеть на доске почета. А с меня магарыч. Шаг влево, шаг вправо считаю побег. Стреляю без предупреждения.

- Ему нельзя на доску почета, - усмехнулся, работавший на подхвате у новичка, вальщик Федул, - он своей фоткой всех зверей в тайге распугает.

Страшной никак не отреагировал на это остроумное замечание, пропустив его мимо ушей.

Жизнь бригады опять вошла в прежнюю колею и Левша успокоился. И только срывающийся по ночам снег и замерзающие к утру лужи напоминали о приближающихся зимних холодах, и портили настроение.

В конце месяца, при выдаче зарплаты, старый, согнутый в дугу, длинноносый выездной кассир, невзлюбивший Левшу с первой встречи, злорадно ему сообщил:

- А тебя в ведомости нет. Будешь получать по депозиту. Главбух не пропустил на тебя платежку. На тебя сверху запрос пришел.

- И что же там за такой важный запрос? - ухмыльнувшись,небрежно полюбопытствовал Левша.

- Какая- то неразбериха с твоим паспортом,- протирая очки, неохотно ответил кассир. Нам запрещено об энтом распространяться, - и, понизив голос, тихо добавил,– главбуха обвиняють в «мертвых душах». Как у Гогола. По паспорту ты три года, как помре.

- Вы, уважаемый, что-то напутали, – усмехнулся Левша. - Энто Гогуль помре, а не я. И не три года назад, а еще в прошедшем веке. И энто его надо обвинять в «Мертвых душах», а не главбуха. Я главбуха знаю как честнейшего человека, а Миколай Васильевич своим длинным, острым носом всегда лез куда не надо, и никогда не внушал мне доверия. Видать, еще тонт был проходимец и лихоимец.

- Энто ты следаку объяснять будешь, когда за тобой прикатят, – зло, как гадюка-медянка, прошипел кассир, - кто из вас раньше преставился, Гогель или ты. А мне голову не морочь. Я здесь и не таких беглых повидывал.

Не оказалось в ведомости и Страшного.

- А ты, соколик, и месяца не проработал, – успокоил его кассир, – получишь все в конце квартала. Целее будуть.

«Соколик» потер ладонью шрам на лице, добродушно улыбнулся кассиру, которому от этой улыбки почему - то стало не по себе, и, кивнув Левше в сторону двери, вышел из прокуренного вагончика.

- Кажется, брат лихой, нам обоим нужно срочно становиться на лыжи. Иначе нам удачи не видать, - сказал он негромко вышедшему вслед за ним Левше. – Есть предложение. Пошли, потолкуем, как дальше жить в этом преступном мире.

- И что же это за предложение, которое подскажет как выжить в этом непростом мире? - Поинтересовался Левша.

- Расскажу по порядку, - не торопясь начал Страшной.- Год назад я прибился в этих краях к «черной» старательской артели и ушел вверх по Безымянной речке мыть золотой песок. Через месяц, когда нежданно пришла ранняя зима и речка стала замерзать, артель распалась. Получив свою долю фарта, вдвоем с местным старателем старовером, знавшим эти места, как свою ладонь, мы, через непролазную тайгу, ушли к подножью горного хребта за лучшей долей.

Проводник был там всего один раз. И то недолго. А бывалые люди ему говорили, что в тех местах, на ручье, золото почти на поверхности залегает. Но взять его трудно. А если и возьмешь, то долго не удержишь. И ничего, кроме беды это золото не приносит. Ходили слухи, что тамошние старатели нашли крупный самородок, но не смогли его поделить и сгинули все, ни за понюх табаку. Да и не подступишься к этому ручью. Летом болота размерзаются, и не пройдешь. Гнус ходит тучами и заедает, никакой накомарник не спасает. А зимой грунт не удолбишь. В общем, картинка вырисовывалась мрачноватая. Но мы, все-таки, решили рискнуть. Потому, как терять было нечего.

Добрались мы туда в конце ноября, когда лед на ручье был около полуметра, грунт промерз и того глубже, а снега местами навалило по пояс. Хорошо, что хоть избушка от прежних старателей сохранилась. Да и не избушка это была вовсе, а неказистое строение из двух десятков бревен. Толстые бревна, под косым углом, вкопанные в землю упирались в вертикальную стенку горного утеса, создавая под собой треугольник жилого пространства. Торцевые стены были завалены кусками горной породы, замазаны глиной и речным илом, а стыки между бревен прежние хозяева законопатили мхом. Окон не было. а дверью служил узкий, низкий лаз на уровне земли, который на ночь изнутри закрывали валуном, а днем завешивали мешковиной. В дальнем углу примостилось подобие русской печи, занимавшей треть жилой территории.

Дня три мы обживались и приводили эту нору в порядок. Печка долго не хотела разгораться и противно чадила, наполняя жильё гарью и дымом. Но, так или иначе, в норе было теплее, чем на улице.

Покончив с новосельем, мы с напарником принялись за старательское ремесло. Мороз придавил за тридцать, и это была каторжная работа. На берегу ручья утром мы складывали поленницу дров, обкладывали её хворостом и еловыми ветками, и поджигали. Костер горел до обеда, а грунт прогревался всего на один штык. Размороженную землю и гравий в мешке тащили в нору и, при свете керосинки, промывали в лотке. За день намывали граммов около десяти. Не больше. Но это было лучше, чем ничего.

За месяц мы прокопали одиннадцать полуметровых шурфов, но на жилу так и не наткнулись. Напарник как-то притих. сник и упал духом. Ночью у него поднялась температура, он ворочался, стонал и заснул далеко за полночь.

- И, вырастет на той ниве вместо пшеницы волчец, а вместо ячменя куколь,- поутру сонно пробормотал напарник и отказался заготавливать дрова для костра.- Проклятое здесь место. И золото проклятое. Сон мне нынче приснился. Рассказывать не хочу, что бы ни сбылся. Но, кажется, не выкарабкаться нам из этих краев. И золото не найти, а то, что найдем, не удержать, Продукты кончаются. Надо на дорогу оставить. Снегу навалило. Назад будем идти неделю.