Паразиты сознания. Философский камень. Возвращение ллойгор - Колин Генри Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди никогда не задумывались как следует над тем, что жизнь у них так тщетна из-за того, что рассредоточен и несфокусирован «луч» внимания — хотя, повторяю, секрет этот вот уж сколько веков лежит на поверхности. А примерно с тысяча восьмисотого года за работу берутся паразиты и делают все от них зависящее, чтобы отвлечь людей от открытия, которое с наступлением века Бетховена и Уордсворта стало абсолютно неизбежным. Утаивания они добивались преимущественно тем, что подспудно формировали в человеке привычку к скучливому безразличию, склонность к пустому времяпрепровождению. Человека внезапно посещает грандиозная идея, ум у него на минуту фокусируется. И в этот момент в действие вступает привычка. Желудок у человека начинает урчать, требуя пищи, глотка сетует на жажду, и вязкий шепот принимается вкрадчиво при этом вещать: «Давай-ка вначале удовлетворим телесные потребности, а там уж можно будет сосредоточиться на деле с удвоенной силой». Человек подчиняется, и посетившая его идея безвозвратно уходит в забвение.
Момент, когда человек внезапно натыкается на мысль, что его внимание представляет собою «луч» (или, по Гуссерлю, когда «сознание намеренно»), и является моментом истины, моментом постижения секрета. Единственно, чему человеку остается еще научиться, так это как свой «луч» «поляризовать». Навыки телекинеза и указывают в какой-то мере на то, что «поляризация» уже имеет место.
Так вот, братья Грау совершенно случайно открыли, каким образом, подыскивая «лучам» соответствующую фазу, можно использовать умы друг друга на манер рубиновых лазеров. Понятно, «асами» в этом деле их назвать было никак нельзя: около девяноста девяти процентов энергии они растратили впустую. Но и единственного остающегося процента им оказалось достаточно, чтобы безо всякого видимого усилия сдвинуть глыбу весом в тридцать тонн. Этого процента им хватило бы и на пятисоттонный блок, окажись такой перед ними в ту минуту.
* * *
Вспоминая сейчас ту ночь на четырнадцатое октября, когда неожиданно грянула катастрофа, я не могу с уверенностью сказать, кто конкретно был виновен в том, что паразиты получили сигнал предупреждения. Мне кажется, что это был Жорж Рибо, — странноватый, маленького роста человек, попавший в наш круг через поручительство Джоберти. Рибо был автором ряда книг о телепатии, магии, спиритизме и пр., с названиями вроде «Затерянный чертог», «От Атлантиды к Хиросиме». Он же был создателем журнала «Les Horizons de L’Avenir»[8]. Наверное, несправедливо будет утверждать, что Джоберти выказал непроницательность, остановив выбор на этом человеке. Рибо был личностью с развитым интеллектом, хорошим математиком. Его книги свидетельствовали о том, что он очень близко подошел к догадке о существовании паразитов разума, но нельзя не отметить и того, что они были излишне спекулятивны и порой не всегда научны. Говоря об Атлантиде, он вдруг перескакивал на ядерную физику, с обрядов первобытных племен на кибернетику. Веский аргумент насчет эволюции он смазывал на нет совершенно огульным «фактом» из спиритической литературы, в одной и той же сноске приладил слова и ученых и душевнобольных. В Диярбакыр Рибо приехал специально, чтобы встретиться со мной — маленький человечек с тонким нервическим лицом и пронзительно-черными глазами. Мне сразу показалось, что из всех, кого мне уже довелось встречать, этот, при всем его уме и знании, наименее надежен. Его суетливые, никчемно поспешные манеры внушали чувство, что по сравнению с остальными этот человек как-то менее устойчив, нестабилен. Вслух эту мою мысль высказал Райх, заметив: «Ему не хватает индифферентности».
В тот вечер, часов в десять, я работал у себя в комнате за письменным столом. Совершенно неожиданно я вдруг почувствовал то самое «знобящее» ощущение, что возникает при появлении паразитов. Ощущение было точно таким же, как тогда, в квартире на Перси-стрит. Успев сообразить, что это, вероятно, какая-то очередная «профилактическая» с их стороны проверка, я поспешно упрятал свою теперешнюю сущность в прежнюю оболочку и переключился на решение шахматного этюда. Мыслил я нарочито медленно, на каждый ход затрачивая не меньше минуты, хотя на деле мог перескочить к итоговому решению мгновенно. Остановившись где-то на середине, я дал своим мыслям отвлечься и поднялся принести себе фруктового сока (алкоголь я уже не употреблял, соответствующее возбуждение мог запросто вызывать теперь мгновенным умственным сосредоточением). Затем я сделал вид, что утерял нить рассуждения, и с терпеливым усердием начал обдумывать все ходы заново. Примерно через полчаса я зевнул и допустил, чтобы ум у меня утомился. Все это время я чувствовал на себе их пристальное наблюдение, причем из более глубокого слоя сознания, чем тогда на Перси-стрит. Год назад при аналогичных обстоятельствах я бы даже не испытал перемены в самочувствии — настолько скрытным было это наблюдение, исходящее вовсе откуда-то из-за порога сознательного или подсознательного восприятия.
Уже минут через десять после того как улегся в постель, я наконец почувствовал, что они меня оставили, и тогда подумал, что бы они могли мне сделать, если б решились «атаковать». Ответить на это было затруднительно, но силу я в себе ощущал достаточную для того, чтобы отразить исключительно мощный натиск.
В полночь раздался звонок телекрана. Звонил Райх; он был явно чем-то встревожен.
— Они к тебе не наведывались?
— Наведывались. Оставили с час назад.
— А меня вот только что, — сказал Райх. — Это был первый случай, когда я ощутил их присутствие по-настоящему. Ощущение мне не понравилось. Они сильнее, чем мы предполагали.
— Не берусь о том судить. Наверно, это было что-то вроде очередной проверки. Ты успел от них оградиться?
— О да. Я, к счастью, корпел над теми надписями к «Абхоту», так что мне оставалось лишь поусерднее на них сосредоточиться и соображать вполсилы.
— Позвони, если нужна будет помощь, — сказал я. — Мне вот думается, может,
