География одиночного выстрела - Андрей Курков

– Живой, – ответил ангел.

– Федьку убило, – скорбно сообщил дезертир.

– Кого?!

– Ну того, что с нами с машины прыгал, ружье еще обломал… – напомнил дезертир.

У ангела нога заболела сильнее, и он опустился на землю.

– Ты чего? – спросил дезертир. – Тоже задело?! Ангел кивнул.

– Ну отдохни пока, я там сейчас разберусь, – забормотал главный дезертир. – Надо ж дальше идти, а то не успеем.

Ангел снова остался один. Хорошо освещенная луною ночь не скрывала происходящего в ней, и видел ангел, как люди поднимали лежавших на земле и сносили их в одно место, как строители-стахановцы стали рыть большую яму у самой дороги, как какая-то баба бросалась на одного лежавшего на земле и не давала двум красноармейцам поднять его, чтобы отнести к остальным лежавшим. Все видел ангел, но понять причину обрушившегося на них бедствия не мог. Не могла это быть карающая рука Божия потому, что Господь милостив. Не мог это быть и дьявол, потому как ударяет он выборочно. Нет, не мог понять ангел: откуда взялся этот каменный дождь, остановивший их шествие, словно бы нарочно не желавший их вхождения в Новые Палестины.

А ночь тем временем отступала. Из заземных глубин всплывали первые лучи. И звезды тускнели, и будто небо втягивало их в себя, в свою синюю ткань, пропадали они совсем, и на их месте ничего не оставалось.

Ветерок поглаживал кроны леса, шелестя листьями. Пели птицы. Плакали, уже почти беззвучно, женщины и старухи, сидевшие на земле рядом с мертвецами. Уставшие, дрыхли на опушках лесных оставшиеся в живых и среди них – Архипка-Степан.

Все было хорошо на земле, и с природной точки зрения – красиво. Посреди поля возвышался черный камень-скала с пообтесанными боками – пришелец из миров потусторонних и непонятных. Может быть – осколок потухшей и застывшей звезды, может быть, что-нибудь другое. А вокруг него большими градинами лежали сотни таких же черных округлых камешей размерами от детского кулака до медвежьей головы.

Восходило солнце, и лучи, уткнувшись в эти каменные градины, заставляли рождаться новые и совершенно незначительные тени, и только тень от камня-скалы ложилась на землю широко и могла бы укрыть собою до двух десятков человек – положи ты их там в рядок, а то и в два ряда.

Ангел спал, но боль от ушибленной ноги пробиралась и в сон, и вот уже снилось ему, как ноет нога и как он, пытаясь идти куда-то – наверно, в те самые Новые Палестины, мучается и оплачивает страшной болью каждый шаг, сделанный в желанном направлении. И не видит он из-за этой боли ничего и никого вокруг, думая и беспокоясь лишь об одном: как бы не отстать от других, как бы не потеряться. А на деле идет он в полном одиночестве и единственная спутница его – боль – страшна и мучительна, но никак не отделаться ангелу от ее присутствия.

А тем временем солнце вставало все выше, укорачивая тени. И стали один за другим просыпаться оставшиеся в живых: и красноармейцы, и крестьяне, и строители. И стали они собираться вместе и говорить о трагическом происшествии, пытаясь найти причины или каким-либо иным способом объяснить смерть товарищей. И не могли они этого сделать так, чтобы все были согласны с объяснением.

А ангел все спал. Тень от высокой ели, укрывавшая его, еще не была подрезана солнцем.

– Архипка! Где Архипка? – спрашивал громко мужичок в грязном, замазанном высохшей глиной ватнике.

– Ну что? – ответил Архипка-Степан осипшим голосом, видимо простудила его охладившаяся ночная земля, на которой он спал.

– Пошли! – сказал мужичок. – Там тебя требуют. Надо решать, как там хоронить наших и что дальше делать.

Архипка-Степан подошел.

– Вот он, пропустите Архипку! – звонким голосом перекрыл разговаривавших людей малорослый горбун. – Пусть он решает!

Архипку пропустили в середину и тут же стали засыпать вопросами, но хор вопросов был настолько спутанным, что беглый колхозник, знавший путь в Новые Палестины, озадачился и ни слова не говорил.

– Вы вот что, по одному давайте! – сказал он, когда хор затих.

– Хоронить как? С ружейным залпом или искать попа для отпевания? – быстро проговорил один из красноармейцев.

Архипка-Степан задумался глубоко. Потом сказал:

– Надо и с залпом, и с отпеванием, чтобы все было по-людски.

– А закапывать? Всех разом или построим здесь кладбище? – прозвучал следующий вопрос.

Понял Архипка-Степан, что нелегкое это дело – пользоваться уважением у сограждан. Будь он простым беглым колхозником, никто бы не задавал ему таких трудных вопросов и уж тем более не требовал на них обязательных ответов.

– Давайте я помогать ему буду! – вдруг предложил толпе малорослый горбун, продвигаясь поближе к Архипке.

– А ты кто ему такой? Брат, что ли?! – недружески спросил один из строителей-стахановцев.

– Я счетоводом был, – ответил горбун с неподдельной гордостью за свое прошлое.

– Ну пусть Архипка решает – хочет он тебя в помощники али нет! – уже покладистее сказал кто-то из красноармейцев.

– Пускай, пускай будет! – с радостью ответил Архипка-Степан.

– Ну так давай, помогай живее! – сказали после этого горбуну-счетоводу.

– А что там за вопрос был? Про то, как закапывать? – переспросил горбун. – Ну так я думаю вот что: надо рассортировать покойников на три ямы, так чтоб красноармейцы к красноармейцам, строители к строителям, а колхозники к колхозникам. Потом пересчитать их и закопать в общих, чтоб было понятно, кто где лежит.

– Дело говорит! – поддакнул кто-то из колхозников.

– А баб? – спросил кто-то. – Баб куда закапывать? Они ж все крестьянские…

– Да нет там баб! – ответил кто-то другой.

– Как нет? Что, ни одной не убило?! – удивился вслух кто-то третий.

Красноармеец сходил к мертвецам, проверил и, возвратившись, подтвердил:

– Не, нет там баб, одни мужики. Народ пожал плечами от удивления.

– Ну че, копать будем?! – призывно спросил горбун-счетовод. Строители взяли в руки лопаты и привычно, будто под фундамент яму начали рыть, взялись за работу.

Ямы углублялись прямо на глазах. Земля была мягка и податлива, да и до удивления легка, из чего строители сделали вывод, что совсем недалеко уже осталось до Новых Палестин.

Проснулся ангел. Встал. Огляделся вокруг и, увидев работающих строителей, подошел к ним.

– А ты где был? – окликнул его главный дезертир, тоже наблюдавший за рождением братских могил.

– Спал, – ответил ангел.

– Счас похороним, закопаем этих, тогда можно будет еще поспать до темноты, а ночью уж наверняка на место придем. Как думаешь?

– Придем! – ответил ангел уверенно по причине того, что сам твердо верил в достижимость Новых Палестин.

Ямы вскоре выкопали и все разом пошли сортировать мертвецов.

И тут выяснилась еще одна озадачившая всех вещь – среди убитых не оказалось ни одного колхозника. Было это красноармейцам и строителям как-то неприятно, и косились они на крестьян с явно выраженным во взглядах неудовольствием.

– А может, они своих ночью закопали, по-людски? – предположил вдруг красноармеец Трофим, тяжко переживавший гибель своего товарища Федьки.

– Да нет, не хоронили мы никого… – отвечал кто-то из крестьян.

– А над кем же ваши бабы всю ночь выли? – тут же спросил, как к стенке поставил, другой красноармеец.

– Да над вашими и выли! – ответил кто-то из крестьян. – Вы ж без баб пошли, над вами ведь и повыть некому, случись что!

Этим словам, казалось, поверили, и зависла над полем тишина тягостная, какая возникает порою на осенних кладбищах.

В этой тишине рассортированных мертвецов поднесли к двум ямам, и выяснилось, что красноармейцев погибло одинадцать человек, а строителей восемь, и в числе этих восьми был и бригадир, знавший письменные секреты строительства коровников и жилых домов.

– Надо бы митинг провести, как положено… – неуверенно, но очень упрямым голосом сказал красноармеец Трофим. – Чтоб боль нашу высказать.

Красноармейцы зашумели негромко и одобрительно. Крестьяне промолчали, так как не знали они о природе митингов ничего. Собрания были им известны, а митингов в колхозах еще не проводилось.

– Ну тогда я начну! – осмелевшим голосом заявил красноармеец Трофим, и тут же народ отодвинулся от него, образовав круг, в центре которого и остался красноармеец. – Я говорить не мастак… Трудно мне говорить, но очень жаль мне товарища своего Федьку, погибшего прошлой ночью за правое дело… И хоть не знаем мы, кто наших товарищей убил, но я от имени Красной Армии перед лицом народа клянусь найти и отомстить врагу, сделавшему это грязное дело.

Договорив, Трофим ушел из середины человеческого круга, и осталась эта середина пустая. А люди траурно молчали, думая о погибших.

– Пусть кто из строителей скажет! – негромко произнес мальчишка-красноармеец, на гимнастерке которого блестел орден.

В середину человеческого круга медленно вышел немолодой рабочий.