Бессмертный воин - Лиза Хендрикс

— Добро пожаловать домой, мой лорд. — Она поместила улыбку на свое лицо, но давешний бесенок вернулся, сейчас же раздражаясь от его тона. — Вы насладились доброй… охотой, правда?

Мужчина прекратил вытирать полотенцем голову и оценивающе посмотрел на нее.

— Нет.

— Ах. Ну, я представляю, что у большинства диких тварей есть… — Она начала говорить, тем не менее, повинуясь здравому смыслу, ухитрившись немного попридержать бесенка. — Место, чтобы пересидеть дождь. — Алейда показала на ворона, который несчастно нахохлился на железной ветви, которая когда — то поддерживала ястреба ее деда. — В отличие от бедной птички, которая выглядит так, как будто сидела на насесте под водопадом.

Бранд высунул голову из туники, которую натягивал.

— Уверяю, миледи, у него был замечательный приют большую часть дня.

— Лучше, чем у нас, — кисло добавил Иво, швыряя полотенце в ожидающую руку слуги. — Где, к дьяволу, та медовуха, за которой ты посылала?

Медовуха, прибывшая в самый короткий срок, оказалась единственной теплой вещью за всю трапезу, включая, к ужасу Алейды, ее супруга. Воин, спаливший своим поведением ее оборонные рубежи за последние две ночи, был холоден, как погода, тратя большую часть времени ужина на беседу с Брандом и уделяя ей внимания едва лишь достаточного с точки зрения вежливости. Не было ни одного случайного прикосновения, которое вызывало трепет ее чувств, ни одного голодного взгляда, превращавшего ее в кисель, ни одного сладкого словечка и озорной шутки, что заставляли ее разум бешено крутиться вокруг мыслей о теле к телу. Был только лишь вежливый, отчасти строгий лорд, который мог быть заезжим незнакомцем. К тому времени, как внесли имбирную коврижку, означавшую конец ужина, Алейда была готова запустить ее в Иво.

В итоге, однако, сэр Бранд быстро откланялся, и Иво склонился к ней. Ну, наконец — то, подумала она прежде, чем он заговорил.

— Я объяснил свои отлучки в той мере, в которой планировал, Алейда. — Он говорил тихим голосом так, что его слова предназначались только лишь для ее ушей. — Не требуй их от меня снова, особенно перед всеми.

— Ты неправильно понял мои первые слова, мой лорд.

— Возможно, но не то, что было потом.

Она открыла было рот, чтобы запротестовать, но обнаружила отсутствия весомого аргумента.

— Допустим. И все — таки я пыталась смягчить свои слова.

— Не слишком успешно.

— Нет, полагаю, нет. — С нижних столов они, вероятно, производили впечатление воркующих голубков. Алейда поддержала ошибочное мнение полуулыбкой, когда напомнила ему:

— На худой конец, вы из — за меня смеялись.

— Что развлекает меня наедине и что я буду терпеть перед своими людьми — две разные вещи.

— Ну, тогда, возможно, Вам стоит составить перечень правил, милорд, так, чтобы я смогла запомнить их. — Алейда отломила кусочек коврижки и начала подносить ее ко рту.

Иво остановил ее, придерживая руку жены так легко, как будто она могла принадлежать совсем крохе.

— Ты поступала хорошо до этого последнего выпада.

Она взглянула вверх и обнаружила веселые искорки в его кремниевых глазах. Необычный трепет удовольствия подавил большую часть раздражения, испытываемого ею в предыдущий момент.

— Моя бабушка, упокой Господь ее душу, часто указывала на мою неспособность остановиться в нужный момент.

— Так это не только лишь я.

— Нет, мой лорд, хотя ты, кажется, делаешь это хуже.

— Я? — До того, как она смогла ответить, он развернул ее руку и отправил имбирную коврижку в рот. Его губы мазнули по кончикам пальцев девушки, и точно также между ними возникло тепло.

— Я кое — что упустил, — прошептал Иво и склонил голову, чтобы кончиком языка слизнуть крошку. Там должно быть оказался еще один кусочек, потому что он снова потянулся, медленно погружая кончик ее большого пальца себе в рот в поисках неуловимого комочка. Он пососал, и ощущение этого пронзило Алейду, мчась по руке через все тело. Она понимала, что он подготавливает ее, намекая, что сделает это позже, в огромной кровати, но не с ее пальцем, а с ее сутью, которая ощущала добычу мужского рта, пульсируя от желания.

Алейда залилась краской от безнравственного нетерпения своей похоти, неспособная оторвать глаз от руки, которая держала ее так сильно, так нежно. Бедная рука. На свету она выглядела намного хуже, чем прошлой ночью, вся разбитая и в синяках. Она наклонилась, чтобы прикоснуться поцелуем к распухшим костяшкам.

— Мой лорд, — голос Бранда рубанул между ними как бродэкс[39]. — Напоминаю, что ты желал поговорить с Освальдом.

За вздох, возможно, за два, Иво стал камнем. Он сидел неподвижным, далеким, каким — то чужим, пугая борьбой в глазах. После чего его лицо прояснилось, и он поднялся.

— Прошу прощения, миледи, у меня есть дела, требующие внимания. Вы же пожелаете удалиться. — Все еще держа ее за руку, он нежно потянул, чтобы поднять ее на ноги и подвести к подножью лестницы.

Стремительность перемены ошеломила Алейду, как и внезапный способ, которым она была отпущена и как дитя отправлена в кроватку. Она стояла там, в дымке возбуждения, пытаясь понять, что случилось, ища глазами в его лице, в манерах какой — то ключ к разгадке. Ее взгляд еще раз остановился на держащей ее руке.

Повреждение на самом деле были хуже, чем она представляла. Ссадина на костяшках была больше, синяки — темнее. Цепочки кровавых вмятин, проходившей по верхней части пальцев точно в таком же порядке, как зубы, прошлой ночью не было. С тех пор он что — то ударил, и жестко, судя по виду. Что — то твердое… Внезапно вся картинка собралась.

— Уот.

Когда Алейда взглянула вверх, в его глазах была истина. Он перехватил ее другой рукой и умышленно медленно согнул ушибленную перед женой.

У нее внутри похолодело.

— Неудивительно, что он никому не сказал о том, кто его ударил.

— Это не твоя забота.

— Моя. Они — мои люди.

— Сейчас они мои точно так же как и твои. Никто безнаказанно не оскорбит мою жену.

— Я не получала никаких оскорблений.

— Получал я. Вопрос закрыт, Алейда. Иди в постель. Мое дело с Освальдом задержит меня ненадолго. Я поднимусь позже.

— Не утруждайте себя, монсеньор. — Она рывком освободила руку. — Вы, конечно же, весьма приятно отдохнете в зале.

Ее ноги сделали только первый шаг, когда он сгреб ее и развернул в своих руках. Поцелуй, которым он прижался к ней, был кратким и безжалостным, демонстрация силы, в которой не было и следа симпатии. Закончив, он прижался губами к ее ушку. Тихое рычание вторило бешенству, которое сотрясало обоих.