Секта-2 - Алексей Колышевский

Он покачал головой:

– Пустите дверь. Мне нужно ехать. Скажу напоследок вот что: хотите – влезайте в это дело, хотите – нет, но если человек хоть однажды с этим столкнулся, он меняется и уже никогда не будет прежним. Вам действительно все это так важно?

Она всплеснула руками:

– А то нет?! Не было бы важно, разговаривала бы я с вами?! Ведь я же по глазам вашим вижу, что вы знаете что-то, но молчите. Помогите же мне. – Настя, словно в церкви, сложила на груди руки. – Прошу вас…

Он вновь взял ее под руку, отвел в сторону.

– Вы понимаете, во что собираетесь ввязаться? Подумайте! У вас ребенок, немолодые уже родители… У вас вся жизнь впереди, прекрасная и удивительная, а вы…

– Что я?!

– Вы все усложняете, Настя. Речь идет о потусторонних, страшных вещах, которые на самом деле существуют. Целый отдел в моем ведомстве с момента его основания занимается изучением всякой чертовщины, значит, все серьезно, ведь на Лубянке шутить не любят. Я могу вам помочь, но… Взамен я попрошу вашей помощи. Я говорю без обиняков, чтобы между нами все с самого начала было честно. Устраивает вас такой вариант?

Настя, не колеблясь, согласно кивнула. Она ВЕРИТ, вот что самое главное. Мушерацкий, словно делая одолжение, спесиво поджал губы, окатил надменным взглядом ее всю, с головы до ног:

– Ну, получается, что вы сами выбрали свой путь. Если вам все же неймется, то вот вам мой совет: почаще гуляйте в Сретенских переулках. Там как-то поневоле находишь ответы на многие такого рода вопросы. Думаю, там вы встретите кого-то, кто займется вашим делом, так сказать, профессионально. На этом все, честь имею. И, конечно же, до встречи.

Взвизгнул, выворачивая колеса, большой автомобиль, наддал и скрылся за склоненными ветвями тополей, пронесся вдоль переулка, слился с потоком Садового кольца, и остались в пустом дворе Настя и ее маленькая девчачья машинка. Да вот еще кот, изумительно пестрый, с зелеными глазами, которого, впрочем, Настя не заметила, протрусил вдоль стены дома и, воровато оглядываясь, юркнул по своим делам в подвальную щель. Мокрый асфальт не имел никакого запаха. Черный, недавно раскиданный по газону торф, напротив, источал резкий аромат теплой прели, и от него щекотало горло. На месте разворота автомобиля Мушерацкого виднелись пенистые следы шин. Настя, достав из сумки упаковку бумажных платочков, попыталась надорвать ее, но неудачно – даже сломала ноготь. Маникюрными ножницами срезала его под корень, и он упал на асфальт, затаился белым полумесяцем. Она, как зачарованная, долго смотрела на этот полумесяц, и мысли ее витали вокруг последних слов Мушерацкого, больше похожих на какое-то завуалированное напутствие: «Чаще гуляйте в Сретенских переулках…» Подобрав ноготь, Настя убрала его в карман летних, легкомысленно облегающих брюк и, сев в машину, резко включила зажигание. Не оборачиваясь, по-мужски наблюдая в зеркала за тем, что творится позади, аккуратно и не виляя из стороны в сторону, выехала из двора и нырнула в густой поток автомобилей на Садовом, тут же пропав из виду за высоченным бортом какого-то грузовика с надписью «Акваланги и все для подводной охоты».

Сретенка была, как всегда, шумной, и, как всегда, что-то такое на ней строили. Фасады многих старинных домов затянуты зеленой сеткой или клеенкой с нарисованными окнами и косматыми львами: через четыре года здесь будет город-сад, а пока вот, извольте видеть – тряпка во весь дом и тротуар, прикрытый досками. Попадет между ними каблучок – и нет каблучка. Сверху над тротуаром дощатая крыша, за забором веселый прорабский матерок, азиатская гортанная речь. Суетлива и узка Сретенка: машины запрудили ее в три, а кое-где и в четыре ряда. Глазеть по сторонам во время движения не было решительно никакой возможности – аварии только недоставало. Поэтому Настя свернула влево, в какой-то симпатичный переулок, и почти сразу увидела безопасное для стоянки место. Отсюда не заберет эвакуатор, а лихих парней, промышляющих угонами, ее букашка никогда не привлекала. Выйдя из машины и осмотревшись, Настя не заметила ничего такого, на что стоило бы обратить внимание, прислушавшись к совету крючконосого. Никакие колдуны и бабы в ступах и с метлами по улице не шатались. Не зазывали, дергая за рукава и таинственно заглядывая в глаза, экстрасенсы. Нигде не обнаруживали своего присутствия шизофреничного вида тетушки в замызганных белых одеждах, от которых за версту разило редко мытым телом и стойкими морально-инквизиторскими принципами свидетелей Иеговы. Не завывали по углам последователи проходимца Грабового, предлагая воскресить кого угодно за строго определенную, до копейки высчитанную мистическую сумму. Не ходили по тротуарам кришнаиты, распевая песни во славу демона Шивы-многорукого. Никаких чудес, просто переулок: подворотни, дворики с качелями и скамейками, бабушки и дедушки с колясками и посапывающими в этих колясках внучатами. Банально, обыденно и вместе с тем прекрасно. Поэтому Настя отправилась просто бродить, медленно вышагивая, стараясь придерживаться одной ей видимой линии, проведенной вдоль тротуара лишь в ее воображении, и приговаривая: «Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что». Вот уж поистине – авангард русской сказки. Сколько в этой фразе философии, глубины… Но ведь и впрямь существует «оно» – что-то, о чем никто не знает. Ну, или почти никто… Оно лишь не имеет формы, воспринимаемой глазом, его голос не заставляет трепетать барабанную перепонку, а на самом деле оно где-то есть, ходит рядом, и когда с ним нежданно-негаданно встречаешься, то оно вызывает еще больше вопросов, молча, прямо на глазах растворяясь в лунном свете.

– Аккуратней, девушка!

Настя не заметила шедшего ей навстречу старика и от неожиданности замерла, не в силах отвести глаз от этого весьма забавного и необычного человека, встретившегося ей на воображаемой линии. Старик был удивительно косматым и бородатым, а волосы его, совершенно белые, в великом множестве произраставшие из головы, сливались в одну цельную литую копну, в стог, оставляя место лишь для пронзительно голубых, совсем не старческих глаз и губ, не слишком полных, но и не узких, не ярких, но и не столь блеклых, какие обычно встречаются у стариков в солидном уже возрасте. Одет он был в выцветшую джинсовую рубаху, мешком висевшую на худых плечах. Старик предпочел заправить ее в брючки, очень узенькие, по моде битломанов-шестидесятников из прошлого столетия. Брючки эти, на последнем издыхании, то есть чуть ли не ниже бедер, придерживал ремень, весь в дырочку и с огромной пряжкой, на которой было крупно написано заглавными буквами слово «БЛЯХА». На ногах у старика были красные кроссовки с эмблемой одной из конюшен автогонок «Формулы-1».

– Вы меня чуть не сшибли! А мне, пню древнему, много ли надо? Не ровен час, упаду, ан возьмет что-нибудь изнутри, оторвется, вот я и помер. А пока что-то не хочется. К тому же вот так, прямо на улице, причиняя хлопоты незнакомым людям. Так и вижу, как они проходят мимо, и какой-нибудь ушлый тинейджер, ловко обшарив мои карманы, с радостным воплем завладевает уже ненужным мне бумажником и мобильным телефоном.

– Извините, я не хотела, – ответила вежливая Настя и хотела пройти мимо, но старик, похоже, решил затеять беседу. Уселся на ближайшую лавочку и жестом пригласил Настю присоединиться:

– Иногда, чтобы найти что-нибудь нужное, неплохо присесть и осмотреться. Подумать, куда идти прежде всего, с чего начать искать… – довольно чистым голосом не сказал даже, пропел старичок и вдруг добавил: – Сретенка, она славится колдовством, милая девушка. Вы ведь за этим здесь? Вам этого надобно? Ну-ну, смелее. Не станете же вы утверждать, что чуть не сшибли меня, выискивая на земле, ну, скажем, вчерашний день, что вам точно не под силу, или якобы потерянную вами брошь с редким минералом «пуп Вельзевула», которой у вас отродясь не было?

Пахло от него, против ожидаемого запаха старости, каким-то особенным, очень свежим сильнейшим ароматом апельсиновой цедры, и Настя, словно завороженная белым стариком, опустилась на скамейку рядом с ним.

– Продолжайте, прошу вас, – тихо молвила Настя, – я люблю сказки. Мне как раз очень хочется их послушать, а вы так хорошо подходите на роль сказочника. Вы кто? Сумасшедший профессор с философского факультета? Я встречала там подобных вам ярких индивидуальностей. Только не говорите мне, что вы Гэндальф Белый, а то я пошлю вас в неприличное место и тотчас уйду. Не люблю выживших из ума геронто-толкиенистов и всяких хиппи с плетеными фенечками на седых причинных местах.

– Хиппи до моего возраста не доживают. Гораздо раньше они попадают в такое место, где много папиросной бумаги, конопли и спичек. Называется хиппи-пэрэдайз. – Старичок захихикал. У него была забавная манера: при смехе он выставлял перед собой скрюченные, очень худенькие, все в синих венках и пятнышках руки и тогда напоминал какого-то не то в высшей степени странного петуха небывалой породы, не то паука, до того руки его одновремено походили и на куриные лапы, и на противные паучьи конечности, беспрестанно во время смеха находящиеся в движении. Вид их был неприятен и вызывал брезгливое желание отвернуться. Настя так и поступила и даже закрыла глаза. «Что за бред? Какие-то колдуны со Сретенки, этот ненормальный из КГБ или как они там сейчас называются? А уж старикашка-то, седой, как…»