Двери паранойи - Андрей Дашков

В результате общения с Эльвирой я регулярно приобретал новые рубцы и ожоги. Она выжимала из меня соки, но я всякий раз восстанавливался за считанные часы. Это была работа на износ. Впрочем, как оказалось, я еще дешево отделался. Глисту, например, повезло гораздо меньше.

Вскоре взбалмошной сучке захотелось сменить обстановку, и мы перебрались в номер 2-13. Тут интерьер косил под корабельную каюту. Вполне вероятно, что мне грозило когда-нибудь быть вздернутым на рее (я не удивился бы, если бы хозяева «Маканды», получив хорошие бабки за Лолу, ввели бы в прейскурант пункт «удовольствия со смертельным исходом»). Повсюду были разбросаны части такелажа, которые Эльвира использовала совершенно не по назначению.

Теперь меня просто поражают изощренность ее ассоциативного мышления и беспредельные возможности денег. Во всяком случае, в номере была настоящая пушка, бассейн в виде шлюпки, бушприт какого-то парусника, штурвал, который одновременно мог служить приспособлением для колесования, запасы ямайского рома и целые горы конопляных (!) канатов. Широкоэкранный ящик почти непрерывно показывал жесточайшие «порно», заснятые на яхтах в открытом море, – с живыми дельфинами, угрями, рыбьей икрой и медузами…

Впрочем, я не успел в полной мере испытать все прелести корабельного дизайна. Потому что появился номер сорок девятый – один из последних продуктов «агропромышленного» концерна.

Я не удивился бы, даже если сохранил бы способность чему-либо удивляться, – новые запросы Эльвиры были мне хорошо известны. Я как раз торчал в бассейне, когда в номер вошла угловатая шлюха в мини-платье, туфлях на высоком каблуке и с короткой стрижкой – вошла, утрированно виляя тощими бедрами. Большой рот пылал ярко-красной помадой, а в правой ноздре поблескивало колечко. Ресницы были припорошены угольной пылью; розово-фиолетовая мазня на веках затрудняла опознание.

Моя толстушка, наколовшаяся какой-то дрянью, занялась гостем сама, а я, как вы понимаете, без приказа в атаку не ходил. Эльвира не церемонилась, и платье «транса» вскоре затрещало в ее лапах по швам. Гость остался в чем мать родила, если не считать металлических довесков.

Что ж, над ним (или над ней?) неплохо поработали. Стройные ноги, тонкая талия, бедра узковаты, но это на любителя подросткового стиля. Очень мило торчали маленькие остренькие грудки, казавшиеся особенно игривыми из-за колец в сосках. Над пупком тоже болталось что-то блестящее. Да, с кольцами вышел явный перебор. Но, как потом выяснилось, было еще одно, прицепленное примерно над тем местом, где у настоящей женщины находится клитор…

Тут проревела боевая труба, и мне было велено прикрепить нашу новую «подругу» к мачте. Вблизи ее (или его?) физиономия показалась мне знакомой. Простейшую цепочку сопоставлений я выстраивал чрезвычайно медленно. Когда в результате экзекуции с заплаканного лица номера сорок девятого слезла штукатурка, я окончательно убедился в том, что это был радикально модернизированный Глист.

Гнусное дело. Я прожил с ним в одной палате четыре года. Ловлю себя на том, что так и не узнал его настоящего имени. Он мне не нравился, но зачем же калечить созданное природой? Это позволено только дьяволу… На нормального человека подобная встреча должна была произвести кошмарное, гнетущее впечатление, однако я давно не был НОРМАЛЬНЫМ человеком. Глист, впрочем, тоже.

Мы смотрели друг на друга, видя лишь блестящие шарики в глазницах, – и не испытывали никаких чувств, не вздрагивали от воспоминаний и не покрывались гусиной кожей от ужаса. Возможно, для Глиста психическая кома была единственным способом уцелеть, но чего стоило ТАКОЕ существование? Хотя в том состоянии (я знаю это по себе) ничто не имело значения: ни утрата мужественности, ни бесчеловечные надругательства, ни даже смерть.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что его (ее) организм претерпел радикальные изменения. У Глиста сформировались молочные железы и почти совершенный аналог влагалища, но все еще росли волосы на лице (я это заметил, хотя номер сорок девятый был начисто выбрит). Неприятное сочетание. Однако быстрота изменений впечатляет меня до сих пор. И дело не в чудесах хирургии. Здесь попахивало зловещим колдовством. Позже выяснилось, что примерно так оно и было, но я опять забегаю вперед.

…Если Эльвира хотела поймать кайф, наблюдая терзания мужика в женском теле, то, по-видимому, ошиблась. Глист был спокоен, как подбитый танк, поэтому она обрушила на «транса» свою пиратскую изобретательность, заставив его орать и хныкать от физической боли, но вовсе не сожалеть о потерянном безвозвратно.

Я наблюдал за пытками без содрогания. Госпожа трудилась в поте лица. Невинная жертва ее энтузиазма сделалась похожей на раздавленный помидор, а Эльва еще долго пыталась обнаружить остатки мужского естества.

Не знаю, достигла ли она желаемого результата, однако все в этом мире имеет банальный конец. В завершение мне пришлось делать то, чего Глист уже не мог и никогда не сможет. Я плющил Эльву по обычной схеме «пуансон – матрица», а эта тварь откровенно скучала. Иногда даже позевывала.

Круг замкнулся. Боюсь, что на следующем этапе ее самыми близкими друзьями могли стать бордосские доги, ослики и некрофилы вроде того араба-душегуба, тем более что Общество охраны животных сюда вряд ли добралось бы.

Но эта тухлая перспектива исчезла в один момент. А причиной стал блуждающий ангелочек Фариа.

Глаза Эльвиры…

Только что они были двумя черными прорезями в белой морщинистой маске, а ресницы – лапками спрятанных внутри мертвых насекомых…

И вдруг я увидел, как свет пробивается сквозь шлак. Маленькие миндалевидные озера света – они пробудили во мне забытую тревогу, мучительное неудобство. Впервые за много-много дней. Бесцветные, прозрачные глаза Фариа – я вспомнил их, но пока ничего больше…

Номер сорок девятый валялся где-то в сторонке, зализывая раны. Эльвира перестала дышать; ее язык запал в глотку. От губ отлила кровь, и они превратились в сморщенное резиновое колечко.

Я не узнавал свою хозяйку. С ней происходило что-то странное. Прежде она ни на секунду не теряла настороженности, не расслаблялась полностью; ее зрачки никогда не закатывались так сильно, чтобы упустить меня из виду. Но сейчас ее попросту отключили. Сознание исчезло, как исчезает изображение с экрана испортившегося телевизора.

Однако и Фариа не было рядом – он находился в отдалении, неуловимый для охотников из «Маканды». Я стал свидетелем какого-то нового фокуса с проецированием, воздействием на расстоянии. Фокус заключался в кратковременной остановке жизнедеятельности чужого организма, перестройке клеток, переходе материи в свет…