Под кровью — грязь - Александр Золотько

   – Спасибо, ой, спасибо, – запричитала официантка пронзительным голосом, и бармен вздрогнул.

   – Ладно, будете жить, если ты, – Агеев легко ткнул официантку ногой, – кое-что сделаешь.

   – Хорошо, что скажешь, что скажешь, – руки бордовыми ногтями вцепились в его ноги, – что скажешь.

   Агеев опустил взгляд и увидел, что туфли его покрыты пятнами крови и комочками чего-то еще, белесого и серого.

   – Ноги мне вытри, запачкался, – сказал внезапно севшим голосом Агеев.

   – Хорошо, хорошо, – официантка схватилась за свой фартук, – все вычищу, вылижу.

   Агеев вздрогнул. Да. Вот именно это. Вылижу. Он стволом автомата отстранил руку с фартуком.

   – Вылижи, языком вылижи, чтобы чисто было.

   Официантка замерла:

   – Что?

   – Я сказал – вылижи языком. Вылижи. Языком. Если. Хочешь. Жить. – Агеев чувствовал, как снова волна возбуждения накатывает на него.

   – Миленький, – официантка подняла голову, и Агеев увидел ее лицо, с размазанной косметикой, черными потеками на щеках и дрожащими губами, – как же я?..

   – А если жить хочешь.

   – Я… – официантка всхлипнула.

   – У меня нет времени, – Агеев ткнул стволом автомата ей в лицо. Пусть почувствует запах пороха. И боль. – Ну? Считаю до трех. Раз.

   Если она не сделает этого, он ее убьет. Просто раздавит.

   Растопчет. Она не имеет права противиться его воле. Не имеет.

   – Два.

   Ногой по горлу. Изо всех сил он ударит ее ногой по горлу, и она захлебнется собственной кровью, раз уж не может лизать чужую. Все поплыло вокруг Агеева: бар, столы, трупы.

   Убью. Тело Агеева напряглось, он слегка качнулся вперед, и официантка почувствовала это напряжение. А еще она почувствовала, как теплая струйка крови из-под соседнего столика коснулась ее руки.

   Она поняла, что смерть сейчас склонилась над ней, что еще мгновение, и будет поздно. Ее взгляд скользнул по полу, остановился на лице одного из убитых, у которого выбитый пулей глаз висел на тонкой жилке. И медленно покачивался.

   Официантка задохнулась ужасом и прижалась лицом к туфлям убийцы.

   Вот так, подумал Агеев, и горячая волна прокатилась по его телу. Он может все. Он сильнее всех. Он Солдат.

   Десять выстрелов, один за другим, почти очередью. Десять толчков в плечо, десять пуль, ударивших в тела людей.

   Это было просто. С такой дистанции и по такому количеству мишеней. Первая пуля досталась дородному мужчине во главе стола. Точно между глаз. Лицо исчезло из прицела, и Стрелок перевел прицел левее. Еще один из тех, кого нужно было убрать в первую очередь. Тоже в переносицу.

   Его соседке пуля пробила горло, разорвав при этом ожерелье с бриллиантами. Женщина не упала, а откинулась на спинку стула. В прицел попал чей-то затылок, и Стрелок выстрелил, не задумываясь. Удар бросил мужчину лицом на стол, в посуду. Его соседи слева и справа повторили то же движение. Лицом вниз, на стол.

   Третий из списка попытался вскочить в момент выстрела, и пуля вместо лица попала ему в грудь. Накрахмаленная сорочка взорвалась красным бисером, руки нелепо взлетели, и человек исчез.

   Еще затылок, потом женский висок, высокая прическа. Десятый выстрел. И в этот момент что-то толкнуло Стрелка сзади в плечо, и пуля вместо того, чтобы ударить в спину вскочившего со стула мужчины, попадает в стенные часы, точно в циферблат.

   Он промахнулся! Стрелок оглянулся и увидел рядом с собой рожу Блондина. Он пришел, чтобы посмотреть, как и в кого стреляет Стрелок. Он сбил ему прицел. Он не дал выполнить серию из десяти попаданий, он все испортил.

   Сволочь! Животное! Стрелок со стоном ударил Блондина прикладом, без замаха, неловко повернувшись боком. Приклад скользнул по ненавистной роже, только оттолкнув Блондина.

   – Ты что, охренел, пидор? – крикнул Блондин, отскакивая в сторону и хватаясь за лицо.

   – Это я пидор? – выдохнул Стрелок, выпрямляясь и перехватывая винтовку за ствол, – Я?!

   – Ты чего это?.. – Блондин почувствовал угрозу в голосе и жесте Стрелка и попятился, нашаривая что-то под курткой.

   – Убью, – сказал Стрелок плачущим голосом и замахнулся винтовкой, – убью. Ты понимаешь, что ты сделал?

   – Что? Что я такое сделал? Просто глянуть хотел, – Блондин сделал еще шаг назад и вытащил из-под куртки пистолет, – Не сходи с ума, пришью.

   – Что ты наделал?

   – Мне насрать, что я наделал. Только двинься – выстрелю. В лобешник схлопочешь пулю. Или по яйцам. Понял? И даже не думай ко мне подходить. Брось ружье.

   Стрелок разом ослаб, руки опустились, винтовка выпала. Он присел на корточки и сжал голову руками.

   Он промахнулся. Он промахнулся из-за этого ничтожества, из-за этого кретина, который только и может, что тыкать ножом или стрелять в упор, с расстояния нескольких сантиметров. Интересно ему стало, идиоту.

   Блондин с опаской посмотрел на присевшего Стрелка. Совсем крышей поехал. Что теперь с ним делать? Может и, вправду, пришить? Влепить сейчас пулю, как обещал, и уйти. Блондин медленно стал поднимать пистолет, но тут справа, совсем близко, что-то зашуршало, пискнуло.

   Блондин включил фонарик, который сжимал в левой руке и вздрогнул. Ему показалось, что та баба, бомжиха, которую он пришил, шевелится. Твою мать.

   Шевелились тряпки на груди убитой, свет фонарика отразился в мелких красных бусинках. Крысы.

   Крысы прибежали на запах свежей крови и, пока люди тут сходят с ума, устроили себе небольшую пирушку. Блондин вскинул руку с пистолетом и трижды нажал на спуск. Вот вам, крысы. Две пули попали в крыс, сидевших в тряпье на груди убитой, а третья ударила в ее лицо.

   Стрелок вскочил, ему показалось, что стрелял Блондин в него. Вскочил и увидел, как мертвое лицо разлетелось на осколки, на брызги и лоскутки.

   Он замер, не в силах отвести взгляд.

   – Бежать надо, какого черта, – крикнул Блондин, – что мы тут возимся?

   Бежать. Да, действительно, нужно бежать, подумал Стрелок. Бежать. Забрать винтовку и бежать.

   Он присел, нащупал оружие у себя под ногами и встал.

   Блондин бросился в темноту чердака, освещая дорогу прыгающим лучом фонарика, к дальнему выходу. Стрелок побежал следом. Сейчас нужно бежать. Нужно успеть уйти до того, как сюда нагрянут. А с этим кретином он разберется потом, после всего этого. И не исключено, что для него он сделает исключение и убьет его не на расстоянии. Лицом к лицу.

   Точно так же, как сам Блондин сейчас расстреливал крыс.

   Нина и Лина. Лина и Нина. Обе блондинки, обе крашенные, обе молодые, обе с глазами, прозрачными до самого затылка. Глазами, не замутненными интеллектом.

   И гадом буду, подумал Гаврилин, если им есть хотя бы по семнадцать лет. Если у них что и есть, так это личики и фигурки. Вполне достаточно, чтобы сделать себе карьеру.

   Только ни Лина, ни Нина карьерой пока не озабочены. Они озабочены досугом. Ровесники надоели, скукота страшная, даже поговорить не с кем. Родители не мешают, но заняты своим бизнесом. Клубы замучили, там с серьезным человеком не познакомишься. Хорошо еще, что Центр досуга открылся. Красиво, совсем по западному и безопасно. Так классно.

   Гаврилин молча кивал, пока подружки излагали ему свои жизненные проблемы, время от времени вставляя в разговор глубокомысленные «серьезно?», «действительно» и «вот это правильно». Ай да Маша, ай да умница. С таким сопровождением у него точно не будет времени скучать. Как там она сказала? Пошлепаешь по попкам?

   Очень даже ничего себе попки. Когда Гаврилина показывал, как правильно держать кий в момент удара, обе эти попки по очереди весьма впечатляюще прижимались к его уязвимым местам.

   Когда под его чутким руководством Нина (или Лина?) забила первый в своей жизни бильярдный шар, Гаврилин удостоился поцелуя в губы. Если это товарищеский поцелуй благодарности, подумал он, переводя дыхание, то, что же тогда поцелуй взасос?

   Кии двигались как попало, шары носились по сукну стола, как молекулы в броуновском движении, девочки наперебой тянули Гаврилина к себе для того, чтобы он помог им правильно прицеливаться, и радостно бросались ему на шею, когда ему все-таки удавалось направить кий, куда нужно.

   Девочки были в восторге и выражали этот восторг так бурно, что вынырнувший из боковой двери Алик предложил перейти в самую дальнюю комнату, именуемую аппендиксом.

   – Там вам никто не будет мешать, – сказал Алик девушкам, продемонстрировав свой коронный удар навесом.

   – Если что – прошу считать меня членом профсоюза, – сказал Гаврилин, двигаясь вслед за девушками.

   – Главное, это чтобы они оценили твое членство, – буркнул Алик, – не тушуйся, а Маша сейчас занесет вам пару коктейлей поковарнее. Для дам.