Московский миф - Дмитрий Михайлович Володихин

Злоупотребления приказных людей и особенно введение грабительского налога на соль вызвало волнения столичного посада. 1 июля 1648 года посадские люди, оттеснив охрану государевой кареты, передали челобитную с жалобами на особенно нелюбимых приказных людей. Царь выслушал и, не объявляя своего решения, отправился дальше. Однако государев поезд задержался, и на этом месте началась драка. На следующий день правительство повело с посадом переговоры. Высокомерный тон аристократов, выдвинутых переговорщиками, только озлобил народ. На третий день столица бушевала. Восставшие разносили по бревнышку дворы «сильных людей», прежде всего чиновников-взяточников. Кое-кого из них правительство выдало на расправу, до других бунтовщики добрались сами, казнив их страшной смертью. Хуже всего было то, что мятеж никак не стихал. Бунтовское пламя пылало в Москве на протяжении многих дней. И даже уговоры духовенства – вплоть до патриарха Иосифа – не возымели действия. На стрелецкие полки в деле подавления мятежа положиться было нельзя: многие стрельцы, недовольные худой выплатой жалованья, сами оказались среди восставших. В 1680-х – 1690-х еще полыхнут устрашающие стрелецкие бунты…

Волнение в Москве стало утихать только после раздачи денег стрельцам и значительных уступок правительства. Главные приказные лихоимцы, уцелевшие во время буйства мятежных толп, оказались смещены с должностей. Более того, восставшие добились обещания привести в порядок законы и смягчить судопроизводство по задолженностям перед казной.

Эхом Соляного бунта по десяткам русских городов прокатились волнения и беспорядки.

А полтора десятилетия спустя, когда правительство занялось разорительными финансовыми махинациями, грянул Медный бунт. Сам царь Алексей Михайлович оказался в шаге от разъяренной толпы. И карали мятежников с из ряда вон выходящей свирепостью…

Весной 1682 года Москву потрясло грандиозное восстание стрельцов, заставившее вспомнить огненное горнило Смуты. Вновь, как при Самозванцах, а потом – как при великом Соляном бунте, содрогнулось здание российской государственности. Страшная трещина прошла от подвалов до крыши.

Стрелецкое восстание – самое масштабное изо всех, какими кипела русская столица с XVI столетия по XX. Все ужасы «бунташной Москвы» выразились в нем с наибольшей силой и полнотой. И все три основания русской мятежности видны в нем с необыкновенной отчетливостью.

Аристократическая интрига?

На месте.

Осознанное и разумное сплочение народной массы, с которой поступают жестоко, оскорбительно, несправедливо?

В полный рост!

Ее же дикое, немилосердное беснование после первых успехов бунта?

И без этого не обошлось.

Москва бунташная – чудовищна. Не приведи Бог оказаться на улицах Москвы, когда там пляшет мятежное пламя.

Незадолго до смерти царя Федора Алексеевича заволновались столичные стрельцы. Хворый царь физически не мог уследить за всеми важными делами. И, как это нередко бывает, рядом с человеком, устремленным к масштабному реформированию, угнездилось немало пошлых корыстолюбцев. Их упущения по службе, а больше того, стремление присваивать себе жалованье подчиненных, привели к печальным последствиям.

Из сообщений датского посла известны следующие обстоятельства: «Началось это их дело[56], как нетрудно проследить, еще при жизни покойного государя [Федора Алексеевича], да еще имеются точные сведения, заставляющие думать: а не было ли оно [восстание] основной и главной причиной его смерти? Приблизительно за два дня до его кончины один стрелец был бит кнутом из-за того, что он в воскресенье, будучи послан на какую-то стройку (которую их царские величества хотели как можно скорее завершить), работал там слишком медленно. Кроме того, был также посажен один офицер, который ими командовал, а с ним и еще несколько стрельцов. Но их товарищи не только избежали наказания, но и начали громко кричать, что служба их стала невыносимой, ибо их принуждают даже воскресенья лишать святости[57] и что нужно найти способ от этого избавиться. Призывы эти, какими громогласными поначалу они ни были, потом удалось подавить… Однако всеобщее сочувствие этому делу оказалось настолько фатальным для покойного царя, что он уже на следующий день стоял на пороге смерти».

Итак, царя, и без того находящегося в полуживом состоянии, дурные известия привели в расстройство. А оно в свою очередь окончательно лишило его сил для борьбы с болезнью.

Другой датчанин 19 мая 1682 года докладывал из Москвы о тех же событиях, но несколько подробнее и с иными акцентами. По его словам, кровавая трагедия стрелецкого бунта «…произошла в большой мере из-за недовольства стрельцов, так как они очень часто должны были выполнять для знати тяжелую работу (причем не освобождались от нее в выходные и праздничные дни), в частности должны были работать на своих полковников, принуждаемые к этому с неимоверной жестокостью; в особенности жаловались стрельцы полковника С. Грибоедова. Они на прошедшей Святой неделе были вынуждены добывать за городом камень, известь и другие материалы для строительства его нового дома и привозить на его двор, вследствие чего стрельцы, возмущенные этим положением, а также и сокращением своего жалованья (из которого полковник всегда что-нибудь отнимал), передали 25 апреля его царскому величеству Федору Алексеевичу жалобу (при этом он еще был жив, но уже очень слаб), для чего они избрали из своей компании нужное лицо, чтобы подать эту жалобу в Стрелецкий приказ, которая была вручена думному дьяку П. П. Языкову, управлявшему приказом вместе с Ю. А. Долгоруким. Передавая жалобу, он сказал князю, что с ней приходил пьяный стрелец и при вручении ее произносил много нецензурных слов о Долгоруком и других, а тот ответил думному, что пьяного стрельца утром необходимо привести к съезжей избе и высечь кнутом для примера другим… На другой день стрелец, отдавший жалобу в приказ, пришел и спросил думного, что последует в ответ на все их просьбы, а тот ответил ему, что по его царского величества указу его накажут за этот бунт и высекут кнутом перед съезжей избой для примера другим, и дал распоряжение осуществить это дьяку стрелецкого приказа. И стрелец, взятый под охрану двумя судебными служителями и палачом, как только сорвали с него платье и дьяк зачитал приговор, закричал своим товарищам, другим стрельцам: “Братья, я с вами всеми одобрял эту жалобу и требовал ее подачи, почему же вы допускаете, что я буду так оскорблен?!” В ответ на это некоторые из пришедших стрельцов бросились на палача и двух служителей, избили жестоко их ногами и выручили таким образом своего собрата. Дьяк (который из страха не слезал с лошади), при виде этого ретировался так быстро, как мог, и сообщил думному о случившемся…»

Таким образом, у стрельцов были серьезные причины к возмущению. Их обирали, их заставляли работать на командиров, отвлекая от собственных промыслов, притом не позволяли отдохнуть даже в воскресные дни. Надо удивляться еще тому, что мятежные настроения разгорались медленно, а не