Московский миф - Дмитрий Михайлович Володихин

арифметике, астрономии, риторике и богословию, а также словари. Ученики Типографской школы имели возможность ознакомиться с сочинениями Аристотеля, Платона, Демосфена, Катона, Гиппократа, Галена, Гомера, Аристофана, Эсхила, Эзопа, Софокла, Лукиана, Гесиода, Пифагора, Павсания, Геродота, Аммиана Марцеллина, Дионисия Галикарнасского, Диодора Сицилийского, Афония и Гермогена… Они использовали рукописные греческие азбуки, печатные грамматики, разнообразные богослужебные и богословские книги. Последние были собраны в изрядном количестве. Среди них – сочинения Иоанна Дамаскина, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, жития святых, толковая Песнь Песней, сборник «Пчела», толкование литургии и т. п. Учащимся достались также Космографии Герарда Меркатора и хронографы (сочинения по всемирной истории).

Тимофею передали часть библиотеки покойного патриарха Никона. Для него казна приобретала книги в московских торговых рядах и у столичных греков. За книгами даже отправили в Константинополь особую «экспедицию» из двух «московских гречан» – Кирилла Юрьева и Георгия Николаева[49]. По неполным данным сохранившихся приказных документов, школьную библиотеку составляло не менее 500 томов, в большинстве своем – греческих. Таким образом, книжное собрание Типографского училища определенно входило в число крупнейших библиотек всего Московского государства.

Учащимся каждые четыре месяца выплачивалась «стипендия», на которую они могли существовать безбедно. Кроме того, им выдавались деньги на одежду и обувь, подарки. От раза к разу их радовали, например, «калачами». Из средств Приказа Книгопечатного дела и патриаршей казны получали жалованье учителя: сам ректор, а также преподаватели – московский грек Мануил Григорьев (Манолис Григориопулос) Миндилинский, свято-афонский иеромонах Иоаким, известный старомосковский книжник Карион Истомин. Притом ректор получал исключительно высокое для «книжника» жалованье: 50–60 рублей в год. Иеромонах Тимофей, кстати, звал в Москву и своего знаменитого учителя Севаста Каминитиса, но тот не смог приехать…

Бумага, свечи, чернила, книги и мебель – все это также приобреталось для школы государством и Церковью.

Выпускников Тимофеевской школы ожидали разные судьбы. Они становились служащими Московского Печатного двора, патриаршими певчими, занимали различные должности в патриаршей администрации, а позднее – в Славяно-греко-латинской академии.

В годы своего ректорства иеромонах Тимофей пользовался благорасположением патриарха Иоакима. Он попал в число патриарших крестовых священников и занимал келью в доме святейшего патриарха. В октябре 1681 года Тимофею было дано на платье 20 рублей серебром (4–5 его месячных окладов); в ноябре того же года в кельи самого патриарха и Тимофея был куплен «на завес» один и тот же материал, «крашенин лазоревый», более не доставшийся никому из должностных лиц патриаршего двора. Позднее специально для ректора возвели дом – «каменную палатку небольшую». Он даже обзавелся собственным возницей. Из постоянного роста числа учащихся видно, что эти почести оказывались Тимофею не зря: под его руководством школа завоевала у москвичей немалый авторитет.

От Тимофеевской школы оставался один шаг до Академии. Первый русский ректор сделал всё от него зависящее, дабы появилась возможность уверенно сделать этот шаг.

Государь, получивший личный опыт учебы, скорее славяно–латинского типа, нежели славяно-греческого, колебался: всё ли сделано правильно? Туда ли он направил корабль русского просвещения?

Ему нравился ход дел в Типографском училище. Как минимум первое время. По свидетельству Федора Поликарпова (одного из учеников иеромонаха Тимофея), государь Федор Алексеевич и патриарх Иоаким то вместе, то поврозь (!) «… явным и тайным образом едва ли не всяку седмицу[50] в типографию прихождаху утешатися духом о новом и неслыханном деле, учащихся же ущедряху богатно одеждами, червонцы и прочими привилегиями»[51]. Иными словами, учреждение школы, отданной под руководство Тимофея, оценивалось царем как серьезное достижение. Но с течением времени Федор Алексеевич, видимо, усомнился в том, что подобного училища для Москвы достаточно. Патриарх, надо заметить, с неизменной доброжелательностью оказывал покровительство Тимофею и его подопечным. Одаривал их, желал видеть их искусство, а потому звал к себе в Крестовую палату на Рождество и Пасху. Более того, лично посещал училище. А вот о визитах монарха почти ничего не известно. Похоже, постепенно он охладел к собственному детищу.

Впрочем, иной причиной нежелания Федора Алексеевича посещать Типографское училище могла стать его личная драма. Летом 1681 года, произведя на свет царевича Илью, скончалась его горячо любимая жена Агафья Семеновна. А неделю спустя ушел из жизни и ее младенец. Семейное счастье государя рухнуло в одночасье. Какое-то время у него просто не хватало сил на государственные дела, включая поддержку Тимофеевской школы…

Так или иначе, с течением времени Федору Алексеевичу захотелось поставить новый опыт: попробовать в действии и славяно-латинский формат образования. А для подобного училища требовался руководитель совсем иного склада.

В Москве тогда собралась сильная партия малороссийских книжников. Наибольшим авторитетом среди них пользовался ученик Симеона Полоцкого Сильвестр Медведев.

Этот человек когда-то пользовался покровительством А. Л. Ордина-Нащокина – крупного дипломата предыдущего царствования. Когда тот испытал опалу, Медведев принял монашеский постриг. Ему пришлось на протяжении нескольких лет жить на периферии. Но с воцарением Федора Алексеевича он вернулся в столицу. Царь беседовал с ним, выслушал добрые рекомендации от Симеона Полоцкого и объявил свою милость. Еще бы! Когда за человека просит твой учитель, трудно отказать… Медведев какое-то время исполнял обязанности личного секретаря при Симеоне Полоцком. Потом ему досталась высокая должность на Печатном дворе. Затем его возвели в «строители» Заиконоспасского монастыря. А «строитель», по терминологии русского иночества, – вовсе не каменщик и не архитектор, а нечто вроде заместителя или помощника при настоятеле. Монастырский «строитель» отвечает за важнейшие хозяйственные дела. По большому счету Медведев оказался в обители вторым человеком – после настоятеля. Духовные власти доверяли ему вести полемику по религиозным вопросам с иноверцами. Одно время его даже собирались приставить для учительства к царевичу Петру, как это было когда-то с Федором Алексеевичем и Симеоном Полоцким. Но тут уж воспротивился патриарх, ожидавший от Медведева влияния в латинском духе.

По словам историка средневековой русской литературы А. Панченко, «…после смерти Симеона Полоцкого… Сильвестр занял при дворе его место, сохраненное им и в правление царевны Софии Алексеевны – место придворного поэта, проповедника и богослова». От своего покровителя он унаследовал и богатое книжное собрание.

Иначе говоря, Медведев оказался своего рода духовным преемником Симеона Полоцкого.

Именно этой персоне Федор Алексеевич решил доверить прокладку «альтернативного маршрута» для русского просвещения.

В 1682 году школа Сильвестра Медведева начала свою деятельность в том же Заиконоспасском монастыре, где преподавал когда-то Симеон Полоцкий. Ясно, что ей предназначалась роль славяно-латинского училища. Школа умещалась в двух подземных кельях обители, устроенных по царскому указу. Она соседствовала с Типографской школой иеромонаха Тимофея – их разделяло всего несколько домов по одной стороне улицы, – но в духовном смысле отличалась от него разительно.

Затея с медведевской школой