Вдали от рая - Олег Рой

«Верочка, мамы нет и не будет. Она бросила нас и уехала. Видимо, я во всем виноват… Она не захотела жить с нами».

«Мама!..»

«Стой, Верочка! Куда ты бежишь? Пойми, мама не вернется… Она не будет жить с нами вместе. Смирись, мой ангел: ты больше никогда ее не увидишь…»

В ту ночь и на следующий день пролилось много слез. Но когда их родник иссяк, на дне его Вера нашла облегчение. Словно она своей детской интуицией, проникающей глубже разума взрослых, давно понимала: мама больше не любит папу. Поэтому разлюбила и ее – папину дочку… И бросила их обоих. Но как она могла так поступить – просто уйти, молча, ничего не сказав дочке, даже не поговорив с ней!.. Как это ужасно с ее стороны, как жестоко!..

Ну и ладно! Сами проживут! Без нее! Вдвоем… Вера сама будет заботиться о папе. Ох, поскорее бы вырасти! А тогда, может быть, и мама вернется. Когда-нибудь эта предательница все-таки захочет увидеть дочь. Но Вера ей скажет: «Если ты смогла уйти от папы и от меня, значит, никогда не любила. И я тебя не люблю». И мама – старая, некрасивая – пойдет прочь, рыдая так же горько, как рыдала покинутая девятилетняя девочка…

Со временем Вера поняла, что этого никогда не случится. И раз увидеть маму было невозможно, она постаралась ее забыть. Но все-таки она – выросшая, во всем разобравшаяся, все постигшая – иногда жалела, что не помнит маминого лица. Уцелевшие фотографии позволяли представить его черты, но живое ощущение было утеряно.

Единственное, что помнилось отчетливо, – кольцо в виде ракушки с жемчужиной. То кольцо, которое было ей обещано. И которого она никогда уже не получит…

Сразу после того, как мама их бросила, они переехали из Ленинграда, где Вера провела свое так внезапно кончившееся детство, в Москву, на Юго-Запад. Девочка понимала папу, насколько ему тяжело было бы в старой квартире, где каждая вещь напоминала о маме. К тому же дом, куда они перебрались, был новым и современным, и Вере досталась самая большая комната с лоджией и видом на парк и речку Самородинку. Новая школа ей тоже понравилась, в классе девочку хорошо приняли и быстро подружились с ней. Но все равно от переезда в душе остался непонятный горький осадок, то ли обиды, то ли потери…

И еще очень жаль было расставаться с бабушкой. Баба Тося была единственной Вериной бабушкой, родители отца давно умерли. Почему папа разорвал все связи между Верой и мамой, это понятно. Но какое право он имел лишить Веру бабушки? Как бы ни относилась баба Тося к поступку дочери, она не смогла бы ни при каких обстоятельствах разлюбить внучку! Вера была в этом убеждена, хотя после маминого исчезновения больше ни разу не встречалась с бабушкой – папа с тех пор никогда не возил дочь в деревню, куда баба Тося переселилась после смерти мужа. А сама бабуля и раньше-то, даже при маме, никогда не приезжала к ним…

Вера понимала – это из-за того, что папа с бабушкой недолюбливают друг друга. Он никогда ничего о ней не говорил и вообще старался держаться подальше от бабы Тоси. А та хоть и сохраняла всегда в его присутствии язвительную деревенскую учтивость, но со временем Вера стала догадываться: баба Тося недовольна, что дочь ее вышла за такого человека, как папа. Чем-то он ей не нравился. Чем, долго оставалось для Веры загадкой. По ее детскому мнению, лучше человека, чем папа, представить себе было трудно. Конечно, очень хотелось разгадать эту тайну. Однако бабушка, для которой десять заповедей из Библии были священны, никогда не высказала бы прямо причину своего недовольства, ибо, по ее мнению, это значило бы настраивать ребенка против отца. «Почитай отца своего и мать свою», – сказано прямо, и против этого не пойдешь!

Тем более что на внучку неприязнь к зятю не распространялась. Веру баба Тося любила, и та платила ей той же монетой. Девочке очень нравилось бывать у бабушки. Ей приятен был бревенчатый деревенский дом, люб аромат трав, которые бабушка развешивала под потолком; мил вкус крутых, с яичными беловатыми разводами, щей; притягательна загадочность обитого медью сундука, в котором ей разрешалось копаться сколько хочешь и брать на память понравившиеся лоскутки или чудесные старинные вещи, вроде круглого зеркальца с деревянной ручкой или пожелтевших от времени носовых платочков с обвязанными крючком краями… Девочка любила доброе морщинистое лицо бабушки и ее руки – заскорузлые, крупные, но такие ласковые… И ее тихий проникновенный голос, который она не повышала даже тогда, когда Вера шалила. Впрочем, Верины шалости никогда не переходили определенной границы: ей не хотелось огорчать бабушку, которая была так счастлива, когда внученька к ней приезжала.

«Ласточка моя, касаточка, – слышала она иногда в полусне бабушкин шепот. – Красавушка моя ненаглядная, Веронька. Глазоньки-то зелененькие, волосики-то шелковенькие. А с годами-то еще лучше станешь… Муж-то от счастья себя не вспомнит, на руках тебя будет носить…»

В деревне все было совсем не так, как в городе, – и жизнь другая, и люди другие. Девочки, с которыми дружила здесь Вера, сильно отличались от ее одноклассниц и приятельниц по ленинградскому двору – вроде и ровесницы, а кажутся как-то старше, и ведут себя и рассуждают почти как взрослые, и разговаривают совсем о другом. Однажды Вера услышала, как подружка с презрением отозвалась о соседке: «Старая дева!» Вера не поняла смысла, спросила, что это значит, и девочка снисходительно объяснила, что так называют женщину, не вышедшую замуж. «Значит, не выйти замуж – очень плохо и стыдно», – решила для себя Верочка. И когда бабушка в очередной раз заговорила, укладывая ее спать, о будущем женихе, спросила взволнованно:

– Баба, а вдруг у меня не будет никакого мужа? Вдруг я не выйду замуж и стану старой девой? Как же я тогда?..

Бабушка Тося тихо засмеялась. Смех у нее был особенный, какой-то ласковый, молодой и совсем не обидный.

– Не тревожься, Верочка. Будет у тебя суженый, непременно будет. И не абы какой, а самый лучший, самый хороший-распригожий. Я тебе обещаю… Только ты будь хорошей, доброй девочкой – и все у тебя сладится.

Вера тогда уснула успокоенной. С тех пор перспектива стать старой девой больше ее не тревожила.

На фоне переезда баба Тося вместе с мамой отошла в область преданий. Словно обе женщины одновременно перестали существовать. Отец никогда не упоминал о бабушке, а Вера сначала все не решалась спрашивать его о ней, а потом решила, что это уже и ни к чему – наверняка старушки нет в живых. И лишь четыре года назад она получила казенную открытку, в которой скупо сообщалось о смерти бабы Тоси. Оказывается, она жила совсем рядом, в подмосковной деревне, и умерла всего лишь в прошлом месяце! Открытка шла долго из-за особенностей российской почты, успеть на похороны не удалось… Однако Вера все же, пусть с запозданием, отправилась в ту деревню, отыскала кладбище и навестила одинокую могилку, на которой обнаружились криво сколоченный деревянный крест и большая фотография, спрятанная от дождей чьей-то заботливой рукой в офисную пластиковую папку. На фото баба Тося выглядела точно такой же, какой запомнила ее внучка: то ли с годами совсем не изменилась, то ли фотографию старую взяли…

«Бабушка, – обратилась к этому незабытому лицу Вера, – как видишь, я теперь взрослая. Со мной все в порядке. Напрасно ты ругала папу: мама меня бросила, а он – вырастил, дал мне все, что мог. Я красивая, как ты и предвещала. Только вот мужа, который бы на руках носил, у меня нет. Ни мужа, ни детей. А мне уже под тридцать…»

И горько усмехнулась:

«А ведь ты мне обещала хорошего жениха, помнишь, бабушка? Что ж ты не исполняешь своих обещаний?»

И тотчас, резко повернувшись на каблуках, пошла по аллее прочь. Не потому, что это глупо – ожидать ответа от фотографии на могиле. Скорее наоборот: на какую-то безумную секунду померещилось, что этот ответ она сейчас получит. И он ей не понравится. Она ведь тоже обещала бабушке, что будет хорошей и доброй девочкой. Так что если кто и не сдерживает своих обещаний, то это она – Вера.

Бабушка часто цитировала Библию. Что она процитировала бы в данном случае? «Ворожеи не оставляй в живых»?

Вера торопливо уходила по кладбищенской дорожке. Впервые в жизни у нее возникло чувство, что бабушка на нее сердится…

Глава шестая, в которой молодой сельский врач постигает тайны колдовской науки

Арина была не первой женщиной в жизни Волковского: трудно было бы студенту-медику до таких лет сохранить целомудрие. Но такую женщину он изведал впервые. Ее горячая страсть так же сильно отличалась от ласк бывших подруг, как отличается только что выпеченный, с поджаристой корочкой, душистый деревенский ржаной хлеб от черствой и заплесневелой городской булки. В любви Арина была неутомима и, как ни странно, очень красива. В минуты близости ее обычно невзрачное лицо удивительно преображалось, а уж тело… О таком женском теле – ловком, гладком, тугом, с полной, но крепкой грудью, теле юной девственницы, грезит каждый мужчина. Дмитрию оставалось только недоумевать, как женщине, по деревенским меркам уже почти пожилой, удалось сохранить такое тело. Ведь Арина, как поговаривают в деревне, дважды рожала… Болтали также, что дети ее – мальчик и девочка, живущие на выселках у какой-то старухи, – были прижиты не от мужа. А муж, как шептались кумушки, был никчемный, запойный пьяница, и Арина своими руками спровадила его на тот свет, напоив каким-то отваром.