Жена Эмиля. Наследник для Зверя (СИ) - Устинова Мария

– Позовите врача!

К нам кто-то подбежал, началась суматоха. Эмиль пронес меня через приемный покой, пахший чистотой и дезинфекцией. Я узнала голубоватые коридоры частной больницы, где лежала на сохранении.

– Что случилось? – я узнала взволнованный голос врача. – Что с ней?

– Отошли воды! – Эмиль говорил тихо, а потом начал кричать, пока врач не попросила его успокоиться.

– Положите на кушетку. Не волнуйтесь.

Я испугалась, что мы вот-вот расстанемся, и крепко обхватила шею мужа. И Эмиль не хотел меня отпускать. Ладонь на моей спине стала четче – я даже сквозь аляску почувствовала. Вопреки здравому смыслу он не хотел слушать врача, обхватил мое скрюченное тело и стоял, прижав к груди. Я только в его руках чувствую себя в безопасности. Только с ним. Он это чувствует. "Не отдам" – читала я в жестах.

– Господин Кац! Вашу жену необходимо осмотреть.

– Маленькая, – прошептал он. – Надо лечь.

Я заныла от боли и страха. Накатила схватка, и я уже не могла сдерживаться, застонала в голос. С каждым разом становилось больнее и конца этому не видно. Каждый раз когда я думала, что больнее уже быть не может, следующая схватка меня переубеждала.

– Надо, родная… Давай.

Эмиль попытался меня уложить.

– Не уходи, – простонала я.

Не хочу быть одна. Не хочу корчиться, звать его, не хочу снова переживать страшную боль в одиночестве. Я вцепилась в воротник парки, пропахшей снегом, кровью и порохом.

– Не уйду, – и сказал врачу. – Я останусь с ней.

Он повторил это несколько раз, прежде чем я убрала руки и позволила себя осмотреть. С меня сняли аляску, промокшее платье, и переодели в просторную рубашку. Эмиль успокоился и расслабленно сел на пол, давая место персоналу, держал за холодную руку. Медсестры и врач мельтешили, но мы смотрели друг на друга, поддерживая зрительный контакт. Тепло, медицинский запах, который раньше я терпеть не могла, снимали напряжение. Эмиль тяжело дышал, волосы растрепаны, а в глазах – смертельная усталость и тоска. Я видела, что он ни о чем не жалеет. Ни о чем с момента нашей первой встречи.

Только сейчас я осознала, что все позади и крепче сжала руку мужа.

– Вам нужна помощь? – пожилая медсестра предложила Эмилю салфетки.

Он непонимающе обернулся, провел у себя под носом и вспомнил про разбитое лицо.

– Мы с женой попали в аварию... У нее отошли воды. Что с ней? – опомнился он. – С ребенком все хорошо?

Врач как раз закончила возить датчиком УЗИ по моему животу.

– Все в порядке, – она лучезарно улыбнулась. – Будем рожать. Вам нужно переодеться.

Эмиль без возражений снял парку, затем кобуру – прямо у всех на глазах и обмотал ремешки вокруг. На фоне больничного запаха я заметила, как неприятно пахнет оружие – металлом, гарью, кожей кобуры. Тяжелые, агрессивные запахи. Никто не возражал, что оружие Эмиль берет с собой – не зря он заключал контракт здесь. На белой сорочке красные брызги, брюки в пятнах от снега. Все терпеливо ждали, пока он наденет хирургический халат, заправит под шапочку волосы.

У меня снова темнело перед глазами, я начала часто дышать и на ухо зашептала медсестра, подсказывая, как правильно. Мне плохо, но я с этим справлюсь. Все позади, мы вместе. И все хорошо. Пусть я не знаю, чем закончился бой в лесу, все ли выжили. Так уж вышло, что жизнь и смерть ходят вместе.

– Госпожа Кац, вы хотите рожать с анестезией?

Я удивилась, что за глупый вопрос?.. А затем поняла, что нет. В моей жизни было много боли и то, что происходит сейчас не самое страшное.

– Пусть всё будет по-настоящему.

Эмиль сжал мою руку, прижавшись к ней губами. Кожа огрубела и стала красной, зудела и болела от холода. Но ничего приятнее этого поцелуя я в жизни не чувствовала. На нас опустилось странное спокойствие, глубокое, как тишина в горах, оно готовило нас к чуду рождения. Оставались считанные часы, прежде чем мы увидим нашего ребенка.

Глава 35

В родильном зале свет был приглушен и глазам стало легче. Звучала тихая музыка, а в соседней комнате оказалась ванна с джакузи. Роды по последнему слову моды. Все за наши деньги.

Я мечтала погрузиться в ванну и остаться в темноте. Ждать нашего сына в молчании, в отсутствии мыслей, так, как и должен рождаться человек.

После леса и долгого плена нужно было принять душ. Конечно, в приемном покое мне об этом не сказали, но наверняка подумали и заметили нестыковки. После двух недель заключения я не такая ухоженная, как прежде. У меня обмороженные ступни и руки, пальцы сбиты и ободраны. В зале было тепло, но я так и не отогрелась.

– Я хочу помыться.

Акушерка подготовила ванную, а Эмиль помог раздеться и забраться туда. С каким удовольствием я вытянулась в теплой воде… Больно и приятно одновременно, до скрюченных пальцев, когда вода залила обмороженную кожу, царапинки и ломящие от холода и схваток кости.

Я протяжно застонала, с ног до головы меня охватила запоздалая дрожь. Какое мучительное удовольствие… Я закрыла глаза, затылком ложась на бортик ванны, вернее, на подушечку, которую акушерка успела подложить под голову, бережно убрав мои длинные волосы. Она хотела меня обмыть и намочила под душем мочалку, но муж забрал губку.

– Я сам, – губа дернулась, словно он боролся с бешенством. Ко мне никто не имеет права прикасаться.

Она профессионально улыбнулась и оставила нас наедине.

– Маленькая…

Эмиль склонился над ванной. Прикосновение губки, от которой пахло клубничным гелем для душа, было настоящим наслаждением после холода и жизни в лесном доме. Бережно, как драгоценную, он обтер меня, смыл пену, сгоняя ладонью со скользкого тела. Отмывал от холода, боли, плена. От собственной вины. Теплая вода приглушала боль.

– Прости. Прости, что не уберег.

Он ткнулся губами в висок. От воды пахло свежестью и клубникой, а от него – холодом и кровью, которую он кое-как стер салфеткой. Ему нужен душ и отдых, но Эмиль целовал меня, задыхаясь из-за отекшего носа. Целовал с упоением от виска до подбородка. Он редко бывает нежным, но ни один мужчина не ласкал меня с такой страстью. Не сексуально жадной, другой. Так целуют от страха разлуки, от желания жить – от счастья. Из-под века выкатилась слеза – он поцеловал и ее. Целовал влажные щеки, закрытые глаза, брови, пока я не обхватила шею и не повернулась к нему.

Наши губы оказались рядом. Обветренные, просоленные от моих слез. Изо рта Эмиля пахло кровью. Судьба тех, кто выходит за таких мужчин. Судьба бандитских жен. Любить, бояться, хоронить мужей… Как будут хоронить женщины тех, кто сегодня был с Эмилем.

– Прости меня, – повторил он, искренне, устало. Словно перед казнью признавался в содеянном. Я по тону поняла, за что извиняется – за те фото.

Наши губы были рядом, в рот проникало его измученное дыхание, касалось губ. Это мука – дышать им, любить и страдать. Снова пошла схватка, и я застонала, запрокинув голову. Эмиль приобнял меня, подложил под затылок ладонь, чтобы я не ударилась. Я не открывала глаз, здесь не на что смотреть. Все, что нужно, я почувствую: теплую воду, руки мужа, поддерживающие меня, и ласковый шепот. Его я ощущала кожей, слышала, как ему больно за меня.

– Дина… Любимая.

Я повернулась на шепот. Он, как путеводная нить в темноте, вытаскивал меня из царства боли. После каждой схватки, когда казалось, что теряю сознание, я шла на голос и возвращалась к нему. Из-под ресниц смотрела в лицо, искаженное страхом. Эмиль первым коснулся моих губ и наше рваное дыхание сплелось во что-то одно.

Ты зря боишься. Зря волнуешься. В моей жизни было много страданий, но боль, выкручивающую меня сейчас, нельзя с ними сравнивать. Это другое. Это созидание. Я расслабленно лежала в теплой невесомости и его руках, не отвечала на поцелуй, но не отворачивалась. Полностью погрузилась в себя.

Эмиль устал, промок, ноги затекли, а колени болели, но он не отпускал меня. В самые сложные моменты он всегда был рядом. Любил, ненавидел, но был. Вопреки всему, иногда даже собственной воле. Он то целовал измученное лицо, то убирал прилипшие мокрые волосы. Иногда казалось, что он страдает сильнее меня – от усталости у него дрожали мышцы. Я чувствую его так же, как себя. Может быть, и он мою боль ощущает?