Судить буду я - Рауль Мир-Хайдаров

На презентации Сухроб Ахмедович обратил внимание, как много новых, незнакомых людей появилось на поверхности общественной жизни в Ташкенте, независимых, с иной манерой поведения, раскованных, тщательно и модно одетых. В большинстве своем это новый слой предпринимателей, коммерсантов, бизнесменов, людей, прежде державшихся в тени, незаметных, особо не претендовавших на власть и положение в обществе. Но едва для них появился маленький просвет, шанс - они объявились тут как тут, мгновенно заняв ключевые позиции в экономике, финансах, и всем сразу стало ясно, кто отныне будет иметь власть в республике. А ведь раньше человек у власти не мог возникнуть из ниоткуда, вдруг, следовало пройти много должностных ступеней, причем не хозяйственных, административных, а прежде всего партийных. И все было ясно кто за кем стоит, откуда корни, кого куда двигают - выходило, что подобная расстановка сил, незыблемая иерархия ушли навсегда. Вот какой вывод сделал он в первый же вечер на свободе, правда, вечер необыкновенный, где наглядно демонстрировалось: кто есть кто.

Порадовался Сенатор и своему давнему решению, когда он рискнул выручить Шубарина и ценой жизни двух людей, охранника и взломщика по имени Кащей, выкрал из прокуратуры республики дипломат со сверхсекретными документами Японца, касавшимися высших должностных лиц не только в Узбекистане, но и в Москве. Выходило, поставили они тогда с Миршабом на верную лошадку - Шубарин, не принадлежавший к партийной элите, а друживший с ней и финансировавший ее, как никогда упрочил свое положение, став банкиром, и в новой прослойке относился к ключевым фигурам. А судя по собравшимся со всего света гостям, вышел он и на международную орбиту, значит, у Сенатора появлялся шанс попробовать себя и в новой, предпринимательской или коммерческой, сфере, если не удастся отвоевать прежнее место. Уж ему-то Артур Александрович не должен отказать, обязан по гроб жизни, да и миллионы, взятые у хана Акмаля в Аксае, могут пойти в дело. Можно их прокрутить через банк два-три раза, вот тебе и удвоение, утроение капиталов. Вот что значит вовремя рискнуть и помочь нужным людям.

Да, шансы Сенатору на свободе вроде светили радужные, но... оставался жив и на своем посту прокурор Камалов. Он-то, Ферганец, ни на минуту не смирится с поражением, для него он был и остается только преступником, и от своего прокурор не отступится, такая уж порода, кремневая, не характерная для Востока. И прежде чем строить планы на будущее, стоило разобраться с Камаловым раз и навсегда, иначе вновь окажешься в наручниках, тут обольщаться не следовало. То, чего не удалось сделать Миршабу, теперь придется решать ему самому, на ничью прокурор никогда не согласится.

Конечно, он догадывался, что положение у Камалова ныне не то, что раньше, для многих радикалов, которыми буквально кишит каждая отныне суверенная республика, человек, назначенный из Москвы - а прежде прокуроры республики утверждались прокуратурой страны, - виделся чем-то вроде прокаженного. Не способствовало его популярности среди "демократов" и то, что он некогда преподавал в закрытых учебных заведениях КГБ. Догадывался Сенатор, что пост Генерального прокурора страны (а так, видимо, будет называться должность Камалова в связи с независимостью Узбекистана) приобретает новое качество, становится важнейшей государственной должностью, и могучие кланы наверняка уже обратили внимание, что в этом кабинете оказался чужой, пришлый, которого самое время спихнуть с кресла, многим он тут уже стал поперек горла. И этот вариант не следовало сбрасывать со счетов - тогда бы проблема разрешилась за счет чужих усилий, только нужно знать, где полить бензином и вовремя поднести горящую спичку, но по этой части они с Миршабом имели опыт. Камалов без своего поста не представлял бы опасности, в таком случае пусть живет и здравствует, но если он каким-то образом закрепится - говорят, в Верховном Совете он многим депутатам по душе, - тогда остается один путь...

Но теперь, после трех покушений подряд, застать Камалова врасплох вряд ли удастся, случай исключался, и он наверняка знает, что за ним идет целенаправленная охота. Возможно, прокурор даже знает, кто выдал лицензию на его отстрел, но, догадки к делу не пришьешь, нужны факты, свидетели, суд. А до суда в наше время довести дело не простое, он это понял после неожиданной смерти Артема Парсегяна в подвалах местного КГБ. Да, Камалова теперь заманить в ловушку трудно, он всегда начеку, даже в больнице, и там выстрелил первым. Хотел Миршаб на другой день по горячим следам добить Камалова в палате среди дня - опять не получилось: тут вмешался в события вездесущий полковник Джураев, он заставил выделить особую, безоконную комнату прокурору и выставил под видом медпоста охрану. Тесное сотрудничество этих двух людей становилось опасным, Джураев, давно работавший в органах, конечно, лучше других знал расстановку сил в республике, ее тайную жизнь, кто есть кто и на что способен, и наверняка часто консультировал прокурора, большую часть жизни прожившего в Москве и за границей. О частых визитах начальника уголовного розыска республики в здание прокуратуры на Гоголя докладывал Газанфар, попавший в сети Сенатора и Миршаба из-за ловко подстроенного крупного картежного проигрыша.

Так рассуждал Сенатор в долгую бессонную ночь после возвращения с презентации, но какие бы планы ни строил, всем упиралось в Камалова, и, засыпая под утро, он решил первым делом встретиться с Газанфаром, может, он, работающий в прокуратуре, подскажет новые уязвимые места Ферганца. Но утром, выезжая из ворот собственного дома в старом городе, он увидел прогуливающегося напротив в тени столетних ореховых деревьев человека. Одет он был для Ташкента несколько странно - в сияющих шевровых сапогах и, несмотря на жару, в темном, несколько великоватом, дорогом костюме, новом, но давно вышедшем из моды. И вдруг Сенатора осенило - да это же Исмат из Аксая, он некогда доставлял его из резиденций хана Акмаля в горах прямо к этим воротам, чтобы доложить потом Шубарину по телефону, что ваш друг дома и за дальнейшую его жизнь аксайский Крез ответственности не несет. Да, это был Исмат, Сенатор даже услышал знакомый скрип добротно сшитых сапог. Понятно, человек, приехавший так издалека, караулил его не случайно, и Сухроб Ахмедович, остановившись, пригласил гонца в машину. Отъехав от дома, они обменялись приветствиями, и Сенатор спросил, почему не позвонили по телефону и назначили встречу.

- Сабир-бобо не велел, - ответил кратко Исмат и добавил: - Ваш телефон может прослушиваться.

Видимо, следовало остановиться и где-то побеседовать основательно, в машине; несмотря на открытые окна, стояла духота, и он предложил заехать в чайхану. Ему и самому вдруг захотелось посетить какую-нибудь старую, махаллинскую чайхану. Одна такая на Чиготае, с хаузом, с клетками перепелов, развешанными на склонившихся к воде ракитах, часто снилась ему в тюрьме, туда он и направил машину. Поутру чайхана оказалась почти пустой, лишь несколько седобородых старцев в одинаковых зеленых тюрбанах, означавших, что они совершили хадж в Мекку, занимали красный угол в ковровом зале. "Вот уж кто признателен перестройке и Горбачеву, - подумал вдруг Сенатор о мирно беседующих стариках. - Раньше хадж к святым местам мусульман не мог им присниться даже в самом фантастическом сне, а тут сразу трое из одной махалли". Но мысль на результатах перестройки не задержалась, ее перебил запах самсы, уминаемой двумя молодыми людьми на айване, у входа. Глянув на гостя, который наверняка прилетел первым рейсом из Намангана, он понял, что Исмат еще не завтракал, да ему самому вдруг захотелось самсы с бараньими ребрышками и курдючным салом киракучкаров, он знал, что тут, напротив чайханы, в переулках, торгуют не только свежим бараньим мясом, конской колбасой - казы, шашлыками из печенки, но и пекут самсу в уйгурских дворах. Чайханщик, наверняка перехвативший, взгляд посетителя, протягивая поднос с чайником и горкой парварды на тарелке, с улыбкой спросил:

- А может, самсы слоеной, прямо из тандыра, к чаю подать? - И получив заказ, тут же направил крутившегося во дворе мальца в соседний дом.

В чайхане они задержались больше часа. Заканчивая трапезу, Исмат неожиданно достал из внутреннего кармана пиджака железнодорожные билеты и, отдавая их, сказал:

- Это на завтрашний поезд Ташкент-Наманган, два места в вагоне "СВ", мы знаем, вы любите ездить один в купе. - Видя, что Сенатор собирается возразить, он добавил: - Сабир-бобо настаивает на немедленной встрече, и я должен это передать, хотя понимаю, что у вас могут быть дела дома, в Ташкенте, но это приказ, и не обижайтесь на меня, я человек подневольный...

Доставив Исмата в аэропорт - у него уже имелся обратный билет на дневной рейс, - Сухроб Ахмедович направился к Миршабу. Делать визит в Аксай тайным, как некогда, не было смысла; и ситуация изменилась, и он представлял теперь лишь самого себя, и партбилет ныне в расчет не принимался. Хотя, подъезжая к зданию Верховного суда, он подумал, что и рекламировать поездку в Аксай не следует; если выбрал тактику невинно пострадавшего и хочет вернуть себе кабинет в Белом Доме - лучше не обнаруживать до поры до времени связь с ханом Акмалем.