Миф о вечной любви - Лариса Соболева

После столь беспрецедентной наглости у обоих челюсти отвалились, а ржание раздалось уже в пользу Саньки – раунд она выиграла, приставалы вразвалочку отошли.

– И вот еще что! – крикнула Санька им вдогонку, те обернулись. – Эти ручки гайки закручивают крепко, ими же руководит трезвая голова. Они же умеют держать монтировку и махать ею при необходимости, так что близко подходить не советую, а то нечаянно… ну, вы поняли, да?

Дружный хохот резко оборвался, потому что к девушке шел Сам Самыч. Безусловно, она не пожаловалась на приставал, а поставила его в известность, что две машины дотянут до следующей осени, а с третьей пора распроститься.

– Сама и займись ремонтом, – сказал Михайлов.

– Ладно. С завтрашнего дня, хорошо? До свидания, Михал Михалыч… – Санька подхватила кожаную куртку и сумку, решив одеться на улице. – Спасибо вам.

– Я отвезу тебя.

– Вы?! – Его заявление смутило ее. – Я могу сама… Мне неудобно.

– В моей машине? – изумился он довольно естественно, давая понять, что принял ее «неудобно» в лоб. – Странно, мне казалось, она очень удобная. Держи ключи и подожди меня.

Когда Санька ушла, Михайлов, сунув руки в карманы брюк, оглядел гараж, там царила исключительно рабочая обстановка, его будто не видели. С трудом он налаживал работу в этом неблагополучном коллективе, а сектор ответственный, как-никак автобусы людей возят. Настоящие мастера в дефиците, имеют собственные мастерские и узкую специализацию – кто по ходовой части, кто с карбюраторами работает и так далее, Михайлову приходится брать людей по остаточному принципу, а это не дело. Но настроен он был жестко, пора с этим кончать. Он опустил голову и, не повышая тона, невыразительно сказал:

– А докажите, что вы мастера классом выше сопливой девчонки. Три автобуса стоят, пять на маршрутах, людей возите на честном слове. Зимой было три аварии, да, никто не виноват, кроме погоды, – немножко подморозило. Но вы и я знаем, почему водители не справились с управлением. Вы копались в моем вороном, но завела его она, так что не вздумайте ей вредить, я все равно узнаю.

Ответа он дожидаться не стал – еще чего, прошествовал прямо к выходу. В машине разговорился минут пять спустя, удостоив Саньку похвалы:

– Молодец, указала на место моим негодяям, я обхохотался.

– Вы умеете смеяться? – вытаращилась она.

– Конечно. Молча. Ну, говори, что тебе сказали в прокуратуре, ты же вернулась расстроенная и молчаливая.

– Мне показалось, вы сердиты…

– Конечно, я был зол. Прождал полчаса.

– Я же извинилась. И что значат полчаса по сравнению с жизнью Глеба, моей сестры и ребенка, который может не родиться? Дед… то есть следователь… не дает мне свидания с Глебом, я же не жена.

– Положим, свидание я тебе устрою, через знакомых. Что грозит Глебу, если его вину докажут?

Она тоже задала этот вопрос…

– Высшая мера, – грозно сказал дедушка следователь. – В нашем государстве она ограничивается пожизненным сроком. Нет, если адвокат постарается, то лет двадцать пять выбьет, но он должен хорошо постараться, внучка.

Как он выговорил «внучка»! Будто неприлично ругнулся. Следователю Санька не понравилась, а почему? Что она ему сделала? Когда б не тяжелейшая ситуация, пристала бы к нему, потребовала объяснить свою неприязнь. Но, услышав о сроке, который грозит Глебу, она покрылась испариной от ужаса. Если Глеб навсегда попадет в тюрьму, все равно что умрет. Жанна узнает правду, ведь скрыть не удастся, ребенка не будет, а сестре уже тридцать четыре. Может, у нее это последний шанс родить.

– Пожизненный? – повторила Санька, глядя на дедушку, отвернувшего от нее холеное лицо. – За что?

– За двойное убийство с особой жестокостью.

– Но Глеб этого не делал.

– Неужели? Откуда ты взяла?

– Глеб сказал, что он этого не делал. – Дед посмотрел на нее с жалостью. Чтоб рассеять его сомнения, Санька поднажала: – Не убивал Глеб. Он не мог, понимаете?

Ни черта он не понял! Усмехнулся, глядя на нее, как на дырявый валенок, потом, держа перед Санькой ладони, чтоб она видела их целиком и полностью, принялся загибать свои корявые пальцы с аккуратно подстриженными ногтями:

– В ночь убийства он как раз дежурил. Алиби на момент убийства у него нет. В гараже найдено полотенце с его потожировыми следами, стакан с отпечатками Нефедова, два его окурка. Недостаточно?

– Нет, – робко, но убежденно повторила Санька. А вот голос у нее срывался немножко. – Даже если вы тысячу предметов найдете и все они будут принадлежать Глебу, не он убил тех людей. Тем более женщину! Тем более так страшно!

– Женщину убийца убрал как свидетельницу, которая в ненужный час спустилась в гараж. Убрал тем, что держал в руках, то есть арматурой. Кстати, мотив у Глеба есть, он сам это признал.

– Мотив? Какой?!

– С Рудольфом Хоруженко он враждовал со школьной скамьи. Не спорю, Хоруженко с ним обошелся подло, из-за него Нефедов провел в колонии два года, Рудольф отнял у него невесту…

– Невесту? А… – вспомнила Санька. – Олеся, да? Жена этого… Хоруженко.

– Именно. Так что мотив убедительный.

– Недавно она пригласила Глеба на свидание в парк, они встречались в кафе… «Сосенки», кажется.

– Зачем пригласила?

Дед прищурил один глаз, как будто на мушку брал, а Санька опомнилась, ведь она не чаи гоняет с подружкой, поэтому решила почем зря не болтать:

– Не скажу. Вдруг вы используете мой рассказ против Глеба?

Сразу же пожалела о вылетевших словах, могла бы более корректно отказаться. Не следует торопиться, надо думать, как и что отвечать. Последствия не заставили себя ждать, дед просто надулся:

– Вон как… Тогда, внучка, прошу на выход, – и ладонью на дверь показал. – Больше нам говорить не о чем.

Раз выгоняют, надо слушаться, иначе следователь окончательно рассердится и в следующий раз в ее сторону даже не посмотрит, а Санька непременно вернется сюда. Она дошла до двери и вдруг! Санька отчетливо увидела отчаянное и растерянное лицо Глеба перед тем, как его затолкали в машину; увидела счастливое и капризное лицо сестры, придерживающей едва обозначившийся животик – как после этого уйдешь? Санька очень старалась, чтоб в ее речи не было оскорбительных нот:

– Я, конечно, для вас никто, вам на меня плевать, но за свою семью я постою. Больше некому. Вы не хотите слышать, что Глеб не виноват, значит, засадите его. И убьете сразу трех человек: Глеба, мою сестру и ребенка, которого ей сохраняют в больнице. Вам их не жалко, это же не ваша семья. А мне жалко. И я докажу, что вы не того арестовали, раз вам безразлично, что станет с нами всеми.

– И эта туда же, – вздохнул Юрий Петрович, правда, беззлобно, скорее изумленно. – Небось ни одной книжки не прочла, а указывать старшим научилась, или это от природы тебе дано?