Твой час настал! - Федор Шахмагонов

 — Уймитесь и подумайте! А, быть может, он нам нужен? И очень нужен? Кто мы с вами на Московской земле? На чужой земле. Налетчики? Разбойники? Грабители? Или, быть может, мы исполняем повеление короля и открыли военные действия между королевством и Московией? Стоило ли стольких трудов идти сюда и после холодной зимы возвращаться ни с чем? Названный царь Дмитрий нам оправдание, мы возвращаем  царство законному государю и пребываем на московской земле по его зову.

 Из рядов крикнули:

 — Мы для него скурови дети! Другого найдем!

Рожинский возвысил голос, не сказал, а отрубил:

 — Другого и искать не будем! Обида? Какая может быть от него обида, коли он не шляхетского звания?

Тут же Рожинский поскакал с депутацией от коло в Орел, к царской избе. Спешились возле царской избы. У крыльца стоял на страже Меховецкий. Рожинский направился к крыльцу, пан Меховецкий преградил ему путь и крикнул:

 — Царь не желает вас видеть!

Рожинский снял с левой руки перчатку и крест на крест хлетнул ею Меховецкого по лицу. Меховецкий выхватил из ножен саблю. Обнажил саблю и Рожинский. Никто не собирался мешать поединщикам. Богданка прильнул к окну. Он добился своего. Стравил панов. Но даст ли это освобождение?

 Рожинский и моложе и сильнее, да и в поединках навычнее.С малых лет обучался искусству фехтования у итальянских мастеров. Меховецкий не долго продержался, пал, обагряя кровью притоптанный снег.

 Рожинский вошел в избу, спросил с порога:

 — Ну, царик, что будем делать? Удивил ты меня, когда пошел на польские сабли. Есть в тебе, что-то и не жидовское. Могли и зарубить.

 — Жалею, что не зарубили.

 — Не спеши, с этим всегда успеется. Очень больно, когда рубят. Гляжу на тебя и дивлюсь: выволокли тебя из грязи в князи, а ты упираешься, как слепой теленок перед титькой.

 — Это только в глупых сказках всякий портняжка хочет стать царем. Какой я  царь? Не царского я рождения и не по моему нраву быть царем. Вот царь Дмитрий, хотя бы, как говоря и не царского рода, а по своему нраву — истинно царь. Бог даст, придем мы в Москву, казним Шуйского или сам сбежит, неужели вы меня царем поставите?

 — Будешь нас слушать, так поставим!

Богданка рассмеялся.

 — Чему смеешься? — спросил Рожинский.

 — Не обещай мне того, во что и сам не веришь. Богом прошу, не губи меня! Освободи от службы царем. Хоть живым поставь меня на дороге, чтоб уйти мне куда глаза глядят, хоть мертвым брось на расклев воронам.

Рожинский встал. Строго говорить он умел.

 — А теперь слушай! Запомни, содеянного нельзя изменить! Я терплю тебя царем и ты терпи до назначенного часа!

 — Кем назначенного?

 — Теми, кто стоит над народами и царствами, чтобы вырывать, разрушать и насаждать!

 — То слова папы Григория, да он давно умер.

 — Дело его не умерло, и оно вечно. А потому, как ты  вне себе и мыслишь чудно, мои люди будут тебя сторожить и днем и ночью. Отдай свои пистолеты и всякое иное оружие!

Богданка впал в ересь. Отверг он Бога христианского, не хотел верить и в Бога иудейского.

 — Боже! — молился он. — Кто бы ты ни был, Вседержитель или Иегова, помилуй! За что Ты искушаешь меня унижением? Зачем ты хранишь мне жизнь, которая мне не нужна?

 Решил Богданка, что Бог ему не в помошь, осталось самому уйти из невыносимой унижениями жизни. Даже ножа не оставили, чтобы отрезать кусок хлеба. А вот горилкой снабдили в изобилии. Богданка поставил перед собой четвертную бутыль, затребовал соленых огурцов, дабы легче пилось. Слыхивал он, что если горилки выпить сверх меры, то можно сгореть изнутри. С непривычки к горилки охмелел слишком рано, до отравления не добрал, а свалился в глубоком сне. Утром стража обнаружила его под столом.

Были вызваны придворные чины: канцлер Валавский, конюший боярин князь Адам Вишневецкий, окольничий — пан Хруслинский. Послали за Рожинским.

 — Неужто умер? — выговорил Адам Вишневецкий.

Пан Валавский наклонился над Богданкой, повел носом и отпрянул.

 — Пьян он, а совсем не мертвый. Полбутыли вылакал. Такого с ним не бывало. С горя, должно быть, что наши его не изрубили.

Прискакал Рожинский. В сборе все вельможи царского двора. Посмеивались: то ли себя сенатом назвать, то ли царской Думой?

Рожинский предложил:

 — Мой совет, соблюдать с ним царский обиход и не насмешничать. Войдет во вкус, понравится зваться царем. А вот воли ему ни в чем не давать!

 — Ставить ли его в Москве царем? — усомнился Адам Вишневецкий.

 Рожинский махнул рукой и заключил:

 — Мы еще не дошли до Москвы, медведь в берлоге, не содрали мы с него шкуру, чтобы делить. Мне надобно идти в Кромы и вести своих сюда. При нем я оставляю своего жидовина. Упаси Бог его обидеть, не видать вам тогда жалования и нечем будет продовольствоваться.

Богданка не умер, но отравился изрядно. Отпоили огуречным рассолом и кислым молоком. Пришел в себя ночью. На столе в поставце мерцал огонек свечи. С тихим потрескиванием горел фитилек ломпады у икон в углу. Под полом точили мыши. Все привычно. Все по земному. Стало быть, жив, не отмучился. Не угоден Богу его отход от жизни. Какому Богу? Приподнялся. Спустил с полатей ноги, собираясь встать. Из темного угла раздался голос.

 — Ожил, государь?

Голос незнакомый, выговор еврейский.

 — Выйди на свет! — потребовал Богданка.

Свеча догорала. Не разберешься, кто перед ним. Сам назвался:

 — Зовут меня Моше. Далеко ты зашел. Раввин, который к тебе приходил в Пропойске не пошел. Дальняя для него дорога. Прислал меня. Я от него, а потому знаю, что он тебе говорил в Пропойске.

 — Знаешь? — вскинулся Богданка. — Что он говорил? Я начну, а ты продолжи. Он говорил: «... и сказал Господь, с сего днея Я начну...» Продолжай!

Моше продолжил:

 — И с сего дня «...Я начну распространять страх и ужас перед тобой на народы под всем небом; те, которые услышат о тебе, вострепещут и ужанутся тебя!»

— Говоришь верно! Только никто передо мной не трепещет, все унижают. Хожу я под смертью, и никакой я не царь.

 — Избрало тебя, могилевский сирота, Провидение. Подумай сам, кто возвысил тебя, у кого есть на это сила и власть? Быть бы тебе прислужником в корчме. И то — хорошо бы! Еще того хуже — быть бы тебе холопом разорившегося пана. Кто навел на тебя, сироту, бернардинцев? Они приобщили тебя к грамоте, коей редко кто из иудеев обладает. Быть бы тебе толмачем и рыться в древних книгах. Но тебе предназначалось иное. Не чудо ли, что тебя берет толмачом к себе московский царь и приближает без меры? Это ли не перст указующий на необыкновенную твою судьбу? Принять бы и тебе смерть, когда убивали царя Дмитрия, так кто же, как не Господь, Бог твой, надоумил тебя бежать?

 — Всех чудес совершенных надо мной не перечтешь! Не выводи меня в цари. Царь здесь князь Рожинский, а я им нужен до поры.

 — Дивлюсь я на тебя! И на латыни, и на древнем греческом книги читал, да не вычитал, что цари пребывают на троне не по своей воле, а по воле тех, у кого сила. Равно для тебя безразличны все паны, что хороводятся возле тебя. Не ты их орудие, а они твое стадо в свершении Господних предначертаний. Ты идешь добывать свою исконную землю руками глупых гоев.

 — Моя исконная земля? О чем ты говоришь?

 — Исконная земля иудея не там, где он родился и не там, где он по нужде пребывает, а там, где царствовали его предки.

 — Иерусалим?

 — Твои и мои предки владели не Иерусалимом, а землей, что ныне зовется Московией, а еще и Русью. Сие хранит память посвященных, а ты ныне посвященный и тебе надлежит  это знать. То великое царство распространилось по великой реке Итиль, которое ныне зовется Волгой. Там, где эта река втекает в Хвалынское море, ныне — Астраханское ханство. Этой землей владели воинственные племена — хозары. Они умели воевать, но Бога не знали. Мы принесли им веру в нашего Господа Бога. Они приняли нашу веру и возвысили свое царство превыше всех иных. Их город Итиль стал очагом всего иудейского народа рассеянного по разным землям. Их воевода Пейсах, дабы охранить и возвеличить наше царство, покорил русов и заставил их, как своих рабов, платить дань. Наше царство процветало над всеми иными царствами. В Итиль стекались товары со всех земель, со всех царств, даже и из Поднебесной империи, что отстояла на много дней пути на верблюдах. В удаче смертные забывают о Боге, а Бог ревнив. Он допустил в Итиль русского князя, прозванного барсом за свое умение подкрадываться к жертве. Он разрушил наш город, и наши люди вновь рассеялись по чужим землям, чтобы в бедах и страданиях их души вновь обратились к Богу. Мы долго ждали, мы терпеливо ждали у врат нашей давней земли и молились, чтобы Господь Бог вернул нам нашу землю. Ныне сошлось. Замутилась русская земля, замутилось московское царство в ожидании царя, коего поставить волен только Бог своей властью, а не людским хотением. Иди и исполни, не навлекая на нас Господний гнев. Тебе даны все знаки избранника судьбы и Бога. Не гневи Господа, Бога твоего, когда он указует тебе путь, ибо гнев его будет ужасен для тебя.