Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смех понемногу стихает, и Уортхог-старший, глядя на сына, произносит:
— Какая отрада для сердца видеть, что человек пользуется таким уважением и любовью среди своих друзей.
— Ну, я могу это понять, — говорит Уортхог. — Чувство обиды, испытываемое теми, кто не смог найти работу.
Снейк ухмыляется. На прошлой неделе он принял предложение BZW со стартовым жалованьем 15 тысяч фунтов стерлингов в год.
— Утрись, — говорю я, — это ты и Снейк, кого мне жалко.
— Понятно, понятно. Все банкиры — жлобы, — говорит Маркус.
— Ну конечно, это теперь ты так запел, — говорит Уортхог.
— Да, ты думаешь, что, когда фирмачи ходят по университетам, подбирая себе кадры, это проходит для тебя бесследно, но это не так, — говорит Дункан. — Пока они не добрались до тебя, ты — какой-нибудь хиппи, который курит травку и поддерживает сандинистов, а через семестр они выплевывают тебя с портфельчиком и в костюме в полоску.
— С Джошем этого не случилось, — говорит Маркус.
— Может быть, у него оказалось для этого недостаточно личных достоинств, — говорит Уортхог.
— А может быть, он сам срывал свои интервью, потому что понял, какая куча идиотов вы все там в Сити. Может быть, он понял, что в жизни есть что-то другое, кроме как торговать своей индивидуальностью ради наживы, — говорю я.
— По-моему, это честный обмен, — говорит Уортхог.
— Бог мой, он и сам в этом признается, — говорит Маркус.
— Да, потому что не всем из нас посчастливилось иметь отца, в собственности которого находится пол-Радноршира, — говорит Уортхог.
— Я просто считаю, что в жизни должны быть более важные вещи, чем деньги, вот и все, — говорит Маркус. — Мелисса, Анна, как вы думаете?
— Ну да, сейчас они тебе честно ответят, — говорит Уортхог.
Мелисса отрывается от разговора с Анной о девичьем:
— А какой был вопрос?
— Что лучше: пенис или пенсия, — говорит Уортхог.
— И то, и другое. По обстоятельствам, — говорит Мелисса.
— Обязательно что-то выбрать? — говорит Анна.
— Мы говорили по поводу работы, — объясняет Маркус.
— Ладно, пока это не про нас, — говорит Мелисса, поворачиваясь назад к Анне.
— Правильно мыслят, — говорит Маркус.
— Только потому, что девушки могут обойтись без работы. Нужно лишь выйти замуж за того, у кого она есть, — говорит Уортхог.
— Или стать его содержанкой, — говорю я.
— Или вступить в игру, — говорит Уортхог.
— Да, а если они получат работу и сделают там какую-нибудь ошибку или их решат уволить, им нужно лишь поплакать, и все закончится прибавкой к жалованью, — говорю я.
— А наш оргазм продолжается в десять раз дольше, — доносится голос Мелиссы.
— Вот черт! Пожалуй, я изменю свой пол, — говорю я.
— Ты мог бы стать новой Джейн Моррис, — говорит Уортхог-старший.
— Что еще за Джейн Моррис?
— Писатель. Журналист. Прежнее имя — Джеймс Моррис, — говорит он. — Вот чем тебе следовало бы заняться.
— Чем? Отрезанием себе шариков?
— Писательством, дурень ты этакий. Правда, тебе это необходимо. Ты пишешь превосходные благодарственные письма.
— А может быть, у тебя найдется для него работа, отец, — в качестве персонального подхалима? — предлагает Уортхог.
— Журналистика — вот к чему тебе нужно стремиться.
— Вы так считаете?
— А почему ты так испугался?
— Нет, не в том дело, просто… Мне кажется, эта работа из тех, на которые действительно трудно попасть.
— В отличие от инвестиционных банков? — говорит Уортхог.
— Я хочу сказать, что для этого нужно было регулярно заниматься верховой ездой в районе Айсис и Чаруэлл, чтобы завязать как можно больше нужных знакомств.
— Если тебе нужны знакомства, то я с тобой поделюсь — у меня их тьма, — говорит Уортхог-старший.
— Это очень щедро с вашей стороны, но… разве не нужно к таким вещам чувствовать призвание? Придется мне, скажем, писать автобиографию. Получится какая-то чушь, если я, скажем, напишу: «Значит, так. Накачался я как-то „белыми леди“ у своего приятеля, и тут мне его старик говорит, что я пишу очень милые благодарственные письма, ну и смотрите, чем это кончилось в итоге!»
Обыкновенный жиголо
Иногда я печально вспоминаю свою жизнь и думаю: если бы открылась возможность начать все сначала, я прожил бы ее гораздо лучше.
Это относится и к тому году, когда я не учился (работал), а отправился на остров Спеце, где вы меня сейчас и найдете распростертым на пляжном полотенце под августовским солнцем в очках «рэй-бэн» и с полагающимся экземпляром «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». Мне двадцать два года, и будущее кажется таким же прекрасным, как моя золотистая кожа. У меня отличное здоровье, мое тело находится в пике физической формы, я закончил учебу и получил хороший диплом, у меня нет финансовых обязательств, родители любят меня, и я могу заниматься черт-те чем, пока не надоест, потому что впервые в жизни я свободен.
Но, развалившись на купальном полотенце под идеально голубым небом, я не могу позволить себе подумать о том, как я счастлив, что развалился на купальном полотенце под идеально голубым небом, потому что в голову мне постоянно лезут неприятные посторонние мысли, которые часто не помнишь, когда по прошествии лет оглядываешься на свою золотую юность и сожалеешь, что не насладился ею дольше.
Прежде всего мешает неясное общее болезненное чувство протестантской вины: понимаешь, что все это должно кончиться, и лучше бы поскорее, потому что впереди много работы.
Затем сам Спеце. Я попал сюда, поскольку этот остров описан Джоном Фаулзом в «Волхве». Поэтому я рассчитывал найти здесь нечто таинственное и неиспорченное: крохотные белые домики возрастом не менее ста лет, живописную гавань с грубоватыми рыбаками-греками в выкрашенных в яркие цвета лодках и каких-то фантастических колдунов-миллионеров, которые приглашают тебя к себе в дом, и ты сталкиваешься там с таинственными прекрасными женщинами и видишь странные миражи с фашистскими солдатами.
Но Спеце оказался не таков. Это свалка для туристских групп. Я ужасно зол на свой справочник «Lonely Planet», который не постарался сделать это более ясным и не помог попасть на какой-нибудь из десятков других островов, которые до сих пор таинственны и не испорчены, где стоят крохотные белые домики возрастом не менее ста лет, и т. п. Я могу их все представить в своем воображении плывущими в винноцветных морях, дразнящими своей нетронутой прелестью. И всех людей, отправившихся туда и поздравляющих себя с тем, что у них хватило ума не поехать на Спеце.