Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно.
Слава тебе, Господи. Большое спасибо. Глядя на уходящих девушек, я начинаю думать, что эта сцена будет преследовать меня месяцами, если только… чем-нибудь можно утихомирить эту непокорную кость. Попробовать вспомнить какой-нибудь скучнейший урок греческого в школе? Вообразить французский поцелуй со своей бабушкой? Постараться сконцентрироваться на страничке из «Дзен и искусства ухода за мотоциклом»?
Нужно попробовать.
Они путешествуют в сосновом лесу, и Пирсиг входит в подробные и неинтересные детали того, какие ощущения вызывают сосновые иголки, как выглядит лес и как…
Эврика!
* * *Девушки сидят за круглым столиком, курят сигареты и с удовольствием разглядывают молодых официантов. Я сваливаю комплект их тяжелых пляжных принадлежностей у их ног.
— Дзен утомил? — спрашивает Шарлотта.
— Да, несколько, — отвечаю я, плюхаясь на стул напротив них.
— Что будешь пить? — спрашивает Сара.
— Э-э… спасибо. Кока-колу.
— Колу? — говорит Шарлотта презрительно. — Уже почти пять часов.
— Я знаю, но если я выпиваю до вечера, то просто засыпаю.
— Ну тогда самое время. Мы пьем узо. Ты любишь узо? — спрашивает Шарлотта.
— Да.
Шарлотта машет бармену. Показывает пальцами: три.
Сара пододвигает ко мне «Мальборо».
— Спасибо, у меня свои, — говорю я, доставая свою «Голден Виржиния». Нужно показать немножко независимости.
Шарлотта внезапно оживляется.
— Посмотри, дорогая, он полностью экипирован, — с хохотом говорит она Саре. — «Дзен и искусство», миленький браслет местных мастеров на лодыжке, табак для самокруток…
— Мне просто нравится его вкус.
— Надеюсь, ты не обижаешься, — говорит Шарлотта.
— Нисколько.
— Но я хочу тебя еще кое о чем спросить, — продолжает она. — У тебя там, в рюкзаке, нет еще случайно «Игрока в кости» или «Игры в бисер», а может быть, того и другого вместе?
— Ни того, ни другого.
— Черт! — говорит Шарлотта.
— Йес! — говорит Сара, ударяя кулаком воздух. — Твоя очередь платить, милая, — добавляет она, когда официант ставит на стол три бокала, кувшин воды и большую тарелку каламари.
— Чин-чин, — говорит Шарлотта, чокаясь бокалами.
— Посмотри на бедняжку, — обращается Сара к Шарлотте, жалостливо глядя на меня, — он совсем смутился.
Я обращаюсь за помощью сначала к сигарете, затем — к едва разбавленному узо.
— Мне совсем не нравится «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». По-моему, это чепуха. И по-моему, совершенно несправедливо записывать меня в стандартные евротуристы, когда вы ничего обо мне не знаете. Как знать, может быть, я очень умен и талантлив, только что окончил Оксфорд и вот-вот добьюсь славы и успеха.
— Это правда? — спрашивает Шарлотта.
— Во всяком случае в части, касающейся Оксфорда.
— Он прав, дорогая, — говорит Шарлотта Саре. — Мы были очень несправедливы.
— Не горюй, лучше съешь каламари, — говорит Сара.
— Да, попробуй каламари, — соглашается Шарлотта. — Это должно быть приятным разнообразием после помидоров и черствого хлеба. — Она поддразнивающе щиплет меня за руку.
— На самом деле вы правы, — говорю я. — Позволить себе здесь каламари я не могу.
— Милая, мы обязаны укрепить здоровье этого мальчика.
Назад в город мы возвращаемся автобусом. Шарлотта втискивается на соседнее со мной сиденье, и я не чувствую прежнего смущения, потому что теперь мы друзья, и я не жалкий мальчик в компании взрослых, а кроме того, я пьян.
Я раскрываю перед собой «Дзен» — не особенно вчитываясь, а просто чтобы куда-то смотреть, — а Шарлотта смотрит в свою книгу. Думаю, она тоже только делает вид, что читает. Как и у меня, у нее немного хриплый голос из-за того, что она много говорит и непрерывно курит. Мне кажется также, что она немного удручена. Мы неплохо поладили друг с другом, но после этой поездки на автобусе уже не увидимся. Завтра они улетают домой, а сегодня у них запланирован долгий ужин у местного богача.
— Слушай, а он умеет вызывать призраки немецких солдат и все такое прочее? — спрашиваю я.
— О, господи, и ты тоже из-за этого приехал?
— Боюсь, что да.
— По-моему, совет по туризму на Спеце в неоплатном долгу перед Джоном Фаулзом.
— По-моему, его можно привлечь к судебной ответственности за осуществление незарегистрированной в законе о профессиональных занятиях деятельностью.
Вот еще одна причина, по которой мне будет не хватать моих новых друзей. Они начитанны. Не приходится объяснять им мои шутки.
И обе они, как я могу теперь официально подтвердить, проведя с ними вместе добрых два часа и совершенно беззастенчиво разглядывая их во все глаза, очень привлекательны. Особенно Шарлотта. Шарлотта, длинная загорелая рука которой касается моего тела и слегка подталкивает в такт неровностям дороги. Чудесно. Даже слишком. Боюсь, что так мне может потребоваться снова сосредоточиться на «Дзене».
Проблема, однако, в том, что Шарлотта лишь усугубляет положение. Теперь она закрыла свою книгу, и ее рука как-то соскользнула вниз, к моему бедру, и улеглась на моей ноге чуть ниже шорт. Случайно она туда попала или умышленно — сказать трудно. Она не совершает никаких движений. Просто лежит там. И если она так хочет, то я не собираюсь ей препятствовать. Однако книжку придется прижать к себе поплотнее.
Теперь рука двинулась вверх. И снова так незаметно, почти неощутимо, что трудно поверить в осознанность этого движения. Иначе, мне кажется, оно могло бы шокировать хозяйку руки. Поскольку теперь рука зашла так далеко под шортами, что кончики пальцев коснулись нежной кожи с внутренней стороны бедер. Как я ни сопротивляюсь, но ничего не могу сделать: я вдруг сильно напрягаюсь. Рука отступает назад.
«ЧЕРТ! — мысленно кляну я себя. — Черт, черт, черт, черт, черт».
Я чувствую теплое дыхание у своего уха и мускусный запах табака, смешанного с алкоголем.
— Извини, я должна была спросить раньше, — шепчет Шарлотта. — Ты сильно будешь возражать, если я попытаюсь тебя соблазнить?
Я пытаюсь сглотнуть.
— Нет. Нисколько.
— Спасибо. — Она медленно наклоняется ко мне, нежно целует в уголок рта и, улыбаясь, отстраняется.
В блаженном состоянии я выхожу из автобуса. Мне все еще с трудом верится в происходящее. Время от времени я смотрю, чтобы убедиться, действительно ли это женская рука, которую я чувствую в своей, и не сбежала ли она с тех пор, как я проверял в последний раз.
Изумленный и послушный, я позволяю ей вести меня по улицам, мимо вертящих шеями владельцев кабачков, уже зазывающих на ужин, бледных толстых детишек, стаек грязных шлюх и загорелых парней, через узкие улочки, где в дверных проемах домов таятся мрачные старухи и тощие кошки рыщут в канавах.