Калейдоскоп - МаксВ

Енот повозил хвостом по полу.

– Похоже, что один ты и любишь, – сказал Окунев, и выпрямился.

Повернувшись к столу, он снова взял в руки папку, принялся просматривать анкеты:

«Серёга Пажитнов?… Нет, его на Земле невеста дожидается. Андрей Скоробогатов?… Тоже не подойдёт – Андрюха мечтает вернуться в технологический институт, как только служба по контракту закончится. Олег Старых?… Олегу скоро пора на пенсию. Все уши прожужжал мужикам рассказами о том, как уйдет на покой и будет выращивать помидоры в огородике».

Окунев положил папку на место.

Значит, приговариваю людей к смерти… Бледные губы на пергаментном лице Амалии едва шевелились, когда она произносила эти слова. Посылает их на верную гибель, а сам сидит тут в полной безопасности.

Можно не сомневаться, что все в ангаре так говорят, особенно теперь, когда еще и Дима не вернулся. Нет, в лицо-то не скажут. Не скажет даже следующий, кого он вызовет сюда, чтобы сообщить, что пришла его очередь.

Но их глаза будут достаточно выразительными.

Он опять взял папку. Пажитнов, Скоробогатов, Старых. Есть и другие, да что толку.

Все равно он больше не в силах – не в силах смотреть им в глаза и посылать их на смерть. Дилемма, мать её...

Павел наклонился и нажал кнопку внутренней связи. Послышался лёгкий треск, и раздался голос:

– Слушаю вас, Павел Сергеевич.

– Соедините с Петренко пожалуйста.

Ожидаясь соединения, он слушал, как Ворила чавкал батоном. Бедняга, видать, зубы совсем плохи...

Раздался ответ:

– Петренко слушает.

– Амалия Сергеевна, приготовьте физиоконвертер к отправке двоих.

– А вы не боитесь, что у вас скоро совсем никого не останется? – грубо спросила Амалия, – Уж лучше посылать по одному, так экономичнее, и удовольствие растянете.

– Не хамите, я этого не люблю, и займитесь своей работой. Повторю – два организма, один из них – енот, – сказал Окунев.

– Енот?

– Да. Ворила.

Нескрываемая ярость сделала её голос ледяным:

– Своего собственного друга! Который столько лет с вами…

– Вот именно, ответил Окунев, – Ворила расстроится, если я его брошу.

Глава 3

Глава 3

Это была не та Каверна, которую он знал по видеоизображению на мониторе. Он, конечно же, ожидал, что Каверна окажется другой, но не настолько. Ожидал, что очутится в аду, где хлещет аммиачный ливень, курятся ядовитые пары, ревет и лютует ураган. Где мчатся, крутятся облака, ползет туман и темное пространство секут чудовищные разряды энергии.

И он совершенно не предполагал, что кислотный ливень окажется всего-навсего легкой красноватой дымкой, стремительно летящей над пунцовым ковром жестких каменных прутьев. Ему в голову не приходило, что зигзаги грозовых разрядов будут ликующим фейерверком в ярко светящемся куполе над головой.

Ожидая Ворилу, Павел поочередно напрягал свои мышцы и дивился их упругой силе. Совсем недурное тело… Он усмехнулся, вспомнив, с каким состраданием смотрел на игрецов, изредка мелькавших на мониторе.

Очень уж трудно было представить себе живой организм, основу которого взамен воды и кислорода составляют аммиак и водород, трудно поверить, чтобы такой организм мог испытывать ту же радость и полноту жизни, что человек. Трудно вообразить себе жизнь в бурлящем котле Каверны тому, кто не подозревает, что для здешних существ это инфернальное пространство отнюдь не бурлящий котел.

Ветер теребил его ласковыми пальцами, и Павел оторопело подумал, что на земную мерку этот ветерок – свирепый ураган, ревущий поток смертоносных газов силой в двадцать баллов.

Сладостные запахи пронизывали его плоть. Запахи?… Но ведь он совсем не то привык понимать под обонянием. Словно каждая клеточка его пропитывается лавандой. Нет, не лавандой, конечно, а чем-то другим, чего он не может назвать. Несомненно, это лишь первая в ряду многих ожидающих его терминологических проблем. Потому что известные ему слова, воплощение мысленных образов человека, отказывались служить игрецу.

Люк в ангаре открылся, и оттуда выскочил Ворила. То есть, уже преображённый Ворила.

Он хотел окликнуть енота, нужные слова уже сложились в уме. Но не смог их вымолвить. Он вообще не мог сказать ни слова – говорить-то нечем!

На короткий миг всю душу Окунева обуял сосущий ужас, панический испуг, потом он схлынул, но в сознании еще вспыхивали искорки страха.

Как разговаривают игрецы? Как…

Вдруг он физически осознал присутствие Ворилы, остро почувствовал теплое, щедрое дружелюбие косматого зверя, который был рядом с ним на Земле многие годы. Он вдруг явственно ощутил, что енот на секунду сам целиком переселился в его мозг.

И тут, на бурлящем гребне вторгшейся в сознание волны дружелюбия всплыли слова:

– Привет, дружище.

Но нет, это были совсем не слова, это было нечто лучшее, чем просто слова. Прямо в сознание транслировались мысленные образы, несравненно богаче оттенками, чем любые слова.

– Здорово, Ворила, – отозвался он.

– Как же мне хорошо, – сказал Ворила, – Будто я снова мелким дитёнышем стал. Последнее время так было противно, спасу нет! Ноги не сгибаются, зубы почти все выпали, да и оставшиеся шатались еду грызть просто невозможно. Попробуй погрызи сухую корку такими зубами. И блохи вконец одолели. Раньше, в молодости, я их и не замечал. Одной больше, одной меньше…

– Погоди, Ворила, – В голове у Окунева всё спуталось, – Ты говоришь со мной!

– Само собой, – ответил енот, – Я всегда с тобой разговаривал, да ты меня не слышал. Сколько раз пытался тебе что-нибудь сказать, но у меня ничего не получалось.

– Кажется, иногда я понимал тебя, – возразил Павел.

– Да не очень-то, – возразил Ворила, – Может, и понимал, когда я просил есть или пить, но не больше.

– Прости, дружище, – виновато ответил Окунев.

Стоявший против него игрец вспыхнул яркими искрами:

– Да не кайся! Уже простил. Спорим, я первый до скалы добегу.

Только сейчас Павел увидел вдали, в нескольких километрах от них, скалу, она переливалась какой-то удивительной хрустальной красотой под сенью многоцветных облаков.

Он заколебался.

– Так это вроде далеко…

– Да ладно, чего там, – и Ворила сорвался с места, не дожидаясь ответа.

Павел побежал за ним вдогонку, испытывая силу своих ног, выносливость незнакомого нового тела. Вначале нерешительно, но возникшее вдруг чувство сменилась изумлением, и он помчался во