Бисер - Яна Гривковская

Н: Что-что?

Я: Ничего.

Н: Я долго спал?

Я: Нет.

Н: Я давно уснул?

Я: Говорю же, нет. О чем ты думал, когда засыпал?

Н: О том, что таких, как ты, больше нет.

Я: Хорошо, что ты умеешь так красиво лгать.

Н: Я очень тебя люблю!

Я: Серьезно?

Н: Сделай очень удивленное выражение лица, не забудь.

Я: Я тоже тебя люблю, несмотря на то, что это самая лживая фраза на Земле.

Н: Да что с тобой такое?

Я: Как ты думаешь, я когда-нибудь умру?

Н: Навряд ли.

Я: Не хочу лежать в земле, там тесно. Хочу в космос!

Н: Космос?

Я: Только не говори, что выделить для меня немного денег из своих тридцати миллиардов для космоса ты не в состоянии.

Н: Тридцати миллиардов? Откуда ты это взяла?

Я: Так про тебя пишут в «Форбсе».

Н: Полная ерунда. Читай лучше «Космополитен».

Я: «Космо»? Это любимый журнал твоих любовниц?!

Н: Я просто так сказал. Честно. Клянусь всеми богами Олимпа. Я больше журналов женских не знаю.

Я: Всё! Мы расстаемся!

Н: Ты случайно не рехнулась часом?

Я: Я рехнулась. Но не случайно.

Н: Чокнутая! Выпей валерьянки!

Тоник обиделся и ушел спать в другую комнату. Шуток не понимает. И зачем надо было уходить? Если он не хотел меня видеть, мог бы просто выключить свет.

Но я особо не расстраиваюсь, он тоже меня достал. Пусть катится колбаской по Малой Спасской, и очень срочно! После его ухода моя кровать освободится от груды бессмысленного мяса, которое постоянно храпит, закидывает на меня ноги, отбирает у меня одеяло, рано встает, хлопает дверьми и носится по комнатам с двойной турбиной, как слон!!!

Ладно-ладно. На самом деле я его очень люблю. Ведь он — мой мир! Он улыбнется, и я засмеюсь! Он загрустит, и я буду плакать! Он прыгнет с обрыва, и я буду по нему скучать!!!

Глава 11

Вздорное наваждение

«— Как тебя понимать?

— Понимать меня необязательно. Обязательно любить и кормить вовремя».

Меня вводят в двери незнакомого помещения, где пахнет котлетами. Передо мной висит огромное зеркало, в котором можно увидеть маленькую девочку с хрупкими косточками. Ее рот, как всегда, приоткрыт, так как из носа уже пятый год текут сопли, щеки покрыты красным налетом после пяти килограммов съеденных конфет «Коровка», а редкие светлые волосы неаккуратно собраны в тугой хвост, обернутый алым бантом, высокомерно возвышающимся над маленькой головой.

«Ну-ка! Подойди сюда, красотулечка! Видишь? Это твой шка-а-а-фчик!»

Меня подводят к ряду маленьких деревянных дверей. На моей дверце нарисован грибок, на остальных — морковки, вишенки и яблочки.

«Переодевай сандалики, красотуль, ты взяла сменную обувь?»

Воспитательница еще раз подтягивает мои колготки ближе к горлу, чтобы на них не свисали зад и коленки, и вводит меня в зал, чтобы познакомить с моими сокамерниками.

Посреди огромной комнаты лежит зеленый истоптанный палас, похожий на грязную лужайку. По нему с высокой скоростью в разные стороны носятся бешеные дети.

В воздухе стоит пряный запах половых тряпок и хлорки. Неприглядность зеленой стены закрывает огромная оливковая доска с неаккуратными разводами мела.

Сверху старательно выведено большими белыми буквами мелом: «Четырнадцатое декабря».

За окнами воет зимняя стужа, злая и одинокая. Она приятно подчеркивает уют этого теплого помещения. Щели окон плотно заклеены клейкой лентой, стекла украшены бумажными снежинками и синей мишурой.

Пару раз споткнувшись о разбросанные запчасти пластмассовых автомобилей и элементы конструктора Lego, воспитательница резко хлопает в ладоши, пытаясь восстановить дисциплину: «Так! Тишина! Тишина в классе!»

Не получив ожидаемого эффекта, она вынимает из ящика металлическую линейку и оглушительно стучит ею по столу: «Внимание! Тишина! Максим! Тебя это тоже касается! Ребята! У нас новенькая!»

Дети неохотно оборачиваются в мою сторону и, не прерывая своей бурной деятельности, начинают на меня невнимательно коситься.

Добрый день, я ваше новое животное, которое пополнит ваш веселый зоопарк.

Не придав большого значения моей растерянности, воспитательница выдает очередную порцию указаний: «А теперь моем ручки и идем в столовую!»

Разумеется, меня никто не предупредил, что ручки нужно успеть помыть за две минуты, так как потом воспитательница выключит краны и мои ладошки останутся скользкими.

С общим стадом вваливаюсь в столовую. Всюду слышны громкие звоны посуды и озабоченные вопли поварих: они, словно роботы, накладывают еду в треснутые белые тарелки из огромных алюминиевых кастрюль, на которых небрежно выведены большие красные буквы и цифры, указывающие на принадлежность к ценному инвентарю детского сада. В воздухе стоит запах вареных яиц. На столах стоят огромные железные миски с резаным батоном и черствым ржаным хлебом, который не доели дети из параллельной группы. По краям стола разбросаны тарелки с примятым ложкой пюре и котлетами, из которых струится серо-коричневый сок.

Дети послушно рассаживаются по стульям, ибо знают: если они этого не сделают, воспитательница к стульям привяжет.

С неохотой ковыряясь вилками, они начинают имитировать вкусную трапезу.

Внезапно уши закладывает от оглушительного визга нашей воспитательницы: «Так! Витя! Ви-и-ить! Ау! Кому говорю! Да-да, ты. Ну-ка, встань и повтори правило вслух! Быстро!»

Мальчик безотлагательно вскакивает и твердо выстреливает: «Кагда я ем, я глуханем!»

«Правильно! Есть надо молча! Не отвлекаемся!» — обрадовалась взаимопониманию воспиталка.

Мальчик, сидящий рядом с Витей, поворачивается к нему и любознательно уточняет: «Ты не знаис, кто такой глуханем?»

Витя, не прожевав котлету, сердито хмурит брови и лениво отвечает: «Неа. Никто его не знаит».

Тем временем поварихи вовсю контролируют ситуацию, раздавая полезные советы в адрес неблагодарных маленьких змеенышей: «Компотики! Допиваем компотики! Чтобы стаканчики были чистенькими! Кто не допьет, не получит булочку на полдник!»

На дне стакана плавает какая-то земля и куски коричневых сухофруктов. Попробую обойтись без булочки.

Откуда ни возьмись, в зал входит помощница воспитательницы — туристка-кашеварка в бифокальных очках под названием Раиса Захаровна. Расхаживая между столами, она контролирует, насколько добросовестно маленькие едоки съели вкусный обед.

Остановив на мгновение свой гигантский бешеный взгляд из-под увеличительных биноклей на моей тарелке, она сжимает рот в куриную гузку и решительно устремляется в мою сторону. Мамочки! Почему она идет ко мне? Что я сделала?

Резко вырвав из моих рук стакан, она начинает визжать: «Почему не съела котлету?! Ну-ка, ешь! Быстро! Ешь, сказала!»

Дети, завороженные предстоящим спектаклем, немедленно замолкают. Раиса Захаровна накалывает огромный кусок котлеты на вилку и начинает бить ею о мои сцепленные губы: «Открой рот! Открой, сказала!»

В растерянности предчувствую свою безысходность — губы испуганно размыкаются.

«Жуй! Щас же!»

Чувствую на языке отвратительное протухшее мясо, замаскированное мукой и сухарями. Невольно вспоминаю маму. Она никогда так со мной не обращалась. И папа тоже. Хочу к ним. Не знаю, как проглотить все эти слезы — они, не спросив меня, льются сами.

Продолжаю жевать. Вижу шевелящиеся гнилые зубы Раисы Захаровны и темно-розовую бородавку с пучком седых волос у ее верхней губы, объясняющей мне, что я полное ничтожество и мне нет места среди людей…

Открываю глаза.

Лучше бы мне приснился Сайлент-Хилл. Всё, что связано с творожными запеканками, очкастыми завучами и красными гладиолусами на первое сентября, до сих пор навевает на меня священный ужас.

Сад и школа — это такие места, где всегда все неинтересно.

Даже если на уроках показывали бы порнофильмы, их никто бы не смотрел…

Утро

Fuck! На пульте села батарейка. Переключать каналы теперь хожу пешком.

Тук-тук! Приехали маки с овощами!

Курьерам я всегда даю 500 рублей на чай, чтобы они потом ехали в лифте и думали: «Боже, что это за чудесная девушка, которая дала мне так много денег?»

Жаль, что Чудесный уехал на какую-то встречу еще на рассвете. Маков с овощами он сегодня не увидит.

Как человек опытный и культурноразвитый, я никогда не смотрю на мир через розовые очки. Я делаю это через призму канала «Дисней». Мне нравятся мультфильмы, они дарят много положительных эмоций.

Но как научить детей хорошему, если даже дядя Скрудж ходит без трусов?

Мытарства старика Набокова просто ноль рядом с обреченной любовью утки-миллионера к эпатажной Голди! Для многих детей масштаб этой трагедии сопоставим со взрывом в Чернобыле или крушением башен-близнецов…