Бойцы анархии - Сергей Зверев

Паршиво я чувствовал себя после этой встречи. Вроде и не в чем себя упрекнуть, а такая гадость на душе, словно подлость совершил. Но не мог я устроиться при нем нянькой! Мы были сыты по горло этой коллекцией человеческих страданий.

Наша группа бежала по тоннелю почти без остановки. А несчастные стонали, кричали нам что-то. Гримасничали уродцы в свете костров – блики пламени прыгали по шелудивым лицам; ворочались и сипели обитатели пещеры, укрытые зловонными хламидами. Проходы разветвлялись; несколько раз мы сворачивали не туда, упирались в тупики, бежали обратно. Выбежали, как из смрадного склепа, на свежий воздух… и кинулись, ошеломленные, обратно. Дождь хлестал как из ведра!

Проливные дожди – не частое явление в Каратае, но всякое случается. Законы пакости никто не отменял. Дорога пролегала метрах в пятидесяти, за дорогой чернел лес, но все это вуалировалось косой стеной падающей воды. Тучи плыли с севера – клочковатые, махровые, без просветов.

Мы стояли под козырьком скалы и уныло созерцали это светопреставление. Стихия неистовствовала, порывы ветра гнули деревья, мотались клочья травы. Спутники потрясенно молчали.

– Может, скоро кончится? – неуверенно предположила Виола.

Мы опустили головы и посмотрели на коротышку.

– У меня нет умных мыслей, – важно заявил Степан, скрещивая ручонки на груди.

Мы перевели взгляды на Парамона. Наш несложный друг выразительно склонил голову, сомкнул ладошки и приложил образовавшуюся конструкцию к щеке. «Твою мать, – ругнулась Виола, – не высыпаемся, что ли?» Делать было нечего – судьба настаивала, чтобы мы провели ночь в юдоли печали и страданий. Наслаждаясь жалобной руганью Виолы, мы вернулись в катакомбы и принялись искать относительно проветриваемое место.

– Ох, не в восторге я, – ворчала Виола, – ох, не кончится это добром. Вы всерьез считаете, что мы здесь выспимся? Да тьфу на вас…

Я отстранялся от тяжкой вони, от забившихся в щели доходяг, от болезнетворных миазмов, витающих в пространстве. Всех не пожалеешь. Неподалеку от разветвления тоннель расширялся, циркулировали потоки воздуха, в этой части подземного коридора было сравнительно свежо. Рядом кто-то ворочался, стонал, коптил «долгоиграющий» факел. Мы почти не разговаривали, о чем тут разговаривать? Натягивали на затылки воротники, обнимали себя за плечи – злые, голодные. Виола в эту ночь ко мне не пришла – пыхтела от злости. И напрасно. Тепло человеческого тела лучше любого масляного радиатора. Я крепко жмурился, упорно пересчитывал прыгающих через гимнастического «козла» баранов. Уснуть, проснуться – какие пустяки. Здесь, по крайней мере, было сухо, и от каменной подошвы не слишком холодило.

– Мы деградируем все больше и больше, – подала утробный голос Виола.

– Ну, конечно, – проворчал я. – У Любомира ты жила в собственном бунгало, спала на кровати с балдахином; педикюр, опять же, каждое утро, эльф с опахалом…

– Михаил Андреевич?.. – недоуменно скрипнула темнота.

Это был не коротышка. И снова холодящее чувство внизу позвоночника. Я приподнялся.

– Кто это? – Голос был знакомый, не скрипи он, как игла по виниловой пластинке.

– Ей-богу, это вы, Михаил Андреевич… – заворочалось вдавленное в угол тело в освещаемой факелом зоне. Привстал неясный силуэт.

– Вечер радостных встреч, – со вздохом прокомментировала Виола. – Ну, итить твою налево, пропала ночь… Одноклассники, одногруппники, однокамерники…

– Ага, – согласился Степан. – Бурные слезы радости, крепкие объятия бывших товарищей по оружию, воспоминания до утра с условной чаркой самогона… Послушай, Михаил Андреевич, а в Каратае есть кто-нибудь, кого ты не знаешь?

Я выстроил баранов на краю спортзала, приказал им передохнуть и пошел на «встречу». Очередного страдальца я долго не мог идентифицировать. Руки-ноги у него вроде имелись, хотя использовал он их не активно. Лица же практически не было – один шелушащийся рубец. Словно мясник наносил удары через равные промежутки – но не с целью разрубить, а чтобы помягче было после готовки. Глаза при этом каким-то чудом сохранились, и даже рот открывался, формируясь в гармошку.

– Я Славик Топорков… вы меня не узнали?..

Меня чуть не вырвало на этого экземпляра. Предатель Топорков, спевшийся со Стрижаком, застреливший славного парня Хижняка, когда над ним нависла угроза разоблачения; сбежавший, невзирая на наши попытки его догнать… В прошлом году я готов был разорвать изменника голыми руками. Вытащил засранца из грязи, дал ему приличную работу, нянчился с ним полгода – каким неопытным, зеленым прикидывался! Этакий мальчик-колокольчик. А в трудный час явил свою двуличную суть…

– Слабых обижать нехорошо, – угрюмо напомнил коротышка. – О, черт, а ведь я знаю этого красавчика. Мы по лесу за ним бегали. Он так артистично косил под хорошего парня…

– Степан, и ты здесь… – вспомнил моего спутника Топорков. – А вы отлично сохранились, ребята… И девушка с вами симпатичная…

– Спасибо, нам уже говорили, – холодно сказал я. – Послушай, Топорков, а может, просто прикончить тебя? Все равно ты не жилец. И душа моя, наконец, успокоится, и твои страдания закончатся. Ты ведь не рассчитывал, что я возьмусь тебя жалеть?

– Да мне плевать, Михаил Андреевич… – Порубленный «бифштекс» не выражал эмоций. – Бог меня уже наказал… Не поверите, мне совершенно фиолетово, проснусь ли я завтра. Ну, прикончите, если вам от этого легче станет…

Вся злость куда-то схлынула. Я смотрел на изувеченного подонка и ничего не чувствовал. Обычный кусок говорящего мяса.

– Пожрать дадите? – забросил удочку Топорков.

– Кончилась жратва, – буркнул я. – Да и была бы – не дал.

– Да ладно вам, Михаил Андреевич… Простите подлеца на закате его дней… Ведь, если вдуматься, я не успел причинить вам особого вреда… Ну, поставлял информацию Стрижаку, ну, в Хижняка выстрелил – я просто испугался, что вы меня уже вычислили…

– Предал ты нас, Славик, предал, – покачал я головой. – Как последняя сука, предал.

– Вы путаетесь в формулировках, Михаил Андреевич… – Топорков сипло засмеялся. – Я не был предателем, я был агентом внешней разведки, а это разные вещи, согласитесь… Именно для этого меня забросили в Каратай, снабдив легендой об участковом… Я же на гэбэшника учился, два года в Приморском крае работал по линии контрразведки… Всего лишь работа, Михаил Андреевич, вы должны понимать, а не обижаться. Стрижак был моим куратором, я выполнял его указания… Да, если хотите, я был одним из тех заговорщиков, которых мы так старательно ловили… И Стрижак тоже… Да, мятеж провалился, но мы рассчитывали подкопить силы, пойти другим путем…

– Взорванный Каратай – работа твоих патронов?

– Боже упаси, Михаил Андреевич, как вы могли подумать… Наших боссов интересовал только бизнес в Каратае, алмазные месторождения, контроль над порталом в распадке Бушующих Духов… Их оттеснили от кормушки, их это не устраивало, они хотели свою долю, прижать Благомора и тех, кто с ним повязан на материке… То, что случилось, – это дичь, ей нет логического объяснения… Послушайте, Михаил Андреевич, а как там с нашими? Как Шафранов, Корович, ваша девушка? Я так часто вас всех вспоминал, ведь я серьезно к вам привязался…

Я чуть не дал ему по роже. Хватило бы удара, чтобы спровадить эту мерзость в мир большой пустоты. Почему я сдержался? Он не дождался ответа, начал монотонно повествовать, как провел этот год, как добрел после бегства до какой-то замшелой деревушки, где его приютила в обмен на услуги сексуального характера пожилая, но ненасытная вдова. Как прожил у нее почти три месяца, прячась в подполе в минуты роковые, как в деревню нагрянула банда – а он и не знал о событиях в урочище…

Я посоветовал ему написать мемуары и отправился спать. Соседство с гаденышем не вселяло никакого комфорта. Топорков вздыхал, ворочался – и уснул, скотина, раньше меня…

Пробудился я от криков и назойливой мысли, что жизнь вливается в привычное русло и со сном можно попрощаться. Подземелье оглашали крики. Я протрубил подъем.

– Топорков, колись, что это такое? Кому там не спится?

Топорков уже не спал, беспокойно ворочался.

– Ох, беда, Михаил Андреевич, банда Точеного, кажется, нагрянула… Обыкновение у них такое – днем дрыхнут, ночами колобродят, пьяные, укуренные… Давно их что-то не было… Они в округе промышляют, раньше частенько наведывались – жрачку забирали, девчонок к себе уводили – не очень страшных и не совсем больных… Особенно новенькие их забавляли. Случалось, что и возвращали, наигравшись… Особо не лютовали, без нужды в людей не стреляли, Гуськов с ними как-то договаривался… Ох, мать честная, их месяц, наверное, не было – что с нас взять? Еды хрен, женщины – сами видели какие…

Крики приближались, подошвы сапог с металлическими набойками стучали по каменному полу, как подковы.