Ты меня предал - Анна Шнайдер

ней жениться? — спросила Любовь Андреевна однажды вечером, когда Павел мрачно курил на балконе её квартиры спустя пару недель после ухода от Динь. Мать терпеть не могла курильщиков, и каждый раз, когда он коптил небо, кривилась и демонстративно уходила. А теперь стояла рядом и ожидала ответа.

— На ком?

— На этой своей любовнице.

Настя… Павел заставил её уволиться из клиники. Просто сказал, чтобы сваливала и занималась чем хочет, а он будет давать ей на жизнь сумму, равную её зарплате. Так было лучше, чем видеть эту подлую девку каждый день. Павел серьёзно опасался, что однажды не выдержит и просто придушит её.

Отцовство он собирался признать, участвовать в жизни ребёнка… Вот на это Павел никак не мог решиться. С одной стороны, ребёнок не виноват, а с другой — это же придётся общаться и с Настей. Может, проще откупиться от неё?

Хотя на самом деле Павлу хотелось общаться со своим малышом. Но он мечтал о ребёнке от Динь — они вместе мечтали — а забеременела от него Настя. И это… убивало.

— Нет, не собираюсь, — всё же ответил матери, затушив сигарету. Повернулся и продолжил, усмехнувшись: — Ей это нафиг не сдалось, нужны только мои деньги. Вот деньгами и буду её поддерживать.

— А ребёнок? — нахмурилась Любовь Андреевна.

— Ребёнок… — вздохнул Павел, качнув головой. — Посмотрим. Решу, когда родится. Если вообще родится, а то у его мамочки такой беспечный ветер в голове…

Эти слова оказались в итоге пророческими.

Как выяснилось впоследствии, Настя вела не слишком праведный образ жизни. Пренебрегала посещениями врачей — за двадцать четыре недели она была в консультации лишь дважды, — не сдавала анализы, ходила по ночным клубам на здоровенных каблучищах. Только что не пила и не употребляла дурь, но и того, что она делала, оказалось достаточно.

И однажды ночью Павла разбудил внезапный звонок.

— Алло? — прохрипел он в трубку, силясь продрать глаза. Даже не посмотрел, кто звонит, просто схватил телефон.

— Паш, я рожаю…

Несколько секунд Павел не мог сообразить, кто это говорит и о каких родах идёт речь, он же стоматолог. А вспомнив, выругался.

— Твою… У тебя какой срок?!

— Двадцать четыре недели… — провыла в трубку эта бестолочь. На заднем плане слышалась громкая ритмичная музыка. — Я упала тут, в клубе… И воды отошли… Мне скорую вызвали…

Павел потёр ладонями лицо. Спать хотелось просто зверски, ещё и утром на работу, но бросить Настю в такой ситуации он не мог. Даже несмотря на то, что не чувствовал к ней абсолютно ничего положительного. Это же надо: попёрлась в какой-то клуб посреди ночи, беременная! Совсем на голову больная!

— Напиши или позвони, в какой роддом тебя повезут, я тоже подъеду, — буркнул он мрачно. — Всё, пошёл одеваться.

Телефон пиликнул пришедшим сообщением через десять минут, когда Павел уже выходил из квартиры, оставив матери записку на кухонном столе — решил не будить.

А ещё через несколько часов он, сидя в приёмном покое роддома, узнал, что у него родилась дочь весом шестьсот грамм и ростом… двадцать девять сантиметров.

Такие сухие слова, написанные на карточке, сфотографированной и присланной Павлу Настей — но сколько за ними было боли. Бессонных ночей, тревог и злости. На себя, что не проследил за Настей, на неё — за то, что слишком беспечно относилась к беременности, считая, что уж у неё-то точно всё будет в порядке, на врачей, которые не могли сотворить чудо и спасти заведомо обречённого ребёнка.

Павел видел Соню лишь однажды — крошечная, красно-синяя, вся в датчиках и с трубочкой в носу, она произвела на него неизгладимое впечатление. Как же ему было жаль её, ни в чём не виноватую, но заранее нелюбимую — и им самим, и Настей. Павел был уверен, что она оставила ребёнка только для того, чтобы сосать из него деньги, иначе вела бы себя по-другому. По крайней мере до родов.

После родов Настю как подменили. Она бегала к Соне в перинатальный центр каждый день, как на работу, переживала, трясла врачей, плакала. За две недели Настя умудрилась постареть на несколько лет, потерять половину волос и превратиться из холёной красотки в замученную несчастную девушку, которую Павел уже просто не мог ненавидеть. Хотя и сочувствовать, понимая, что она сама виновата, он тоже не мог.

— Знаешь, я всё-таки не буду брать грех на душу, — сказала Настя в тот вечер, когда позвонила Павлу сообщить, что Соня умерла. — И так уже… Наверное, из-за этого всё так и случилось, что я неправильно себя вела изначально.

«Само собой», — хотелось сказать Павлу, но он промолчал. Слишком горько звучал голос Насти. Удивительно, что так бывает, но она умудрилась полюбить собственного ребёнка только после его рождения.

— Соня — не твоя дочь, — огорошила вдруг Павла Настя, и он моментально забыл о жалости. Похолодел, покрылся ледяным потом и проскрипел в трубку, как простуженный старик:

— Что?..

— Соня — не твоя дочь, — повторила Настя и неожиданно разрыдалась. — Прости, я… Меня бросил парень, а тут так удачно, корпоратив… Я была беременна от него, это он не предохранялся, а ты… презерватив был целый! Я сказала, что от тебя, потому что у него-то денег не было! Подумала — а вдруг выгорит хоть что-то… Прости, прости, пожалуйста!

Павел молчал, слушая извинения Насти.

В его душе словно кружился пепел. Всё сожжено, всё потеряно… А всё почему?

Потому что Настя — шваль. А он — идиот. Поверил, не подумал, что о таком можно врать…

— Не звони мне больше, — выдохнул Павел резко и бросил трубку.

В тот вечер он вновь начал пить…

Дина

Вместе со сроком моей беременности увеличивался и страх её потерять, хотя раньше мне казалось — куда уж сильнее? Я и так постоянно чувствовала дичайшее напряжение оттого, что в глубине души считала: всё в итоге будет так же, как и всегда, то есть — плохо. Десять лет безуспешных попыток наложили определённый отпечаток на мою личность, да. Наверное, этот момент нужно было проработать с психологом ещё до беременности, но я по-прежнему не могла себя заставить делиться личным с незнакомым человеком. И боролась со своими страхами сама.

Как ни странно, но делать это мне помогал Павел. И во время нашего брака, и теперь. Хотя я не очень хорошо понимала, как именно это работает сейчас. Возможно, привычка воспринимать мужа, точнее, бывшего мужа, как опору и поддержку, шла из нашей совместной прошлой жизни, возможно, было и что-то ещё. Я предпочитала не анализировать. Но страх действительно