Долг ведьмы (СИ) - Шагапова Альбина Рафаиловна

В первые секунды после пробуждения проблема не кажется настолько страшной, каковой казалась перед сном. Человеческий мозг щадит своего носителя от безумия, даёт привыкнуть к окружающей действительности, осознать, что он всё же жив, а это не так уж и мало, ведь после сна, он наиболее уязвим. Но это лишь в первые минуты. Затем, весь ужас произошедшего возвращается вновь, вот только, окунуться в сон и заставить себя думать, что после пробуждения будет всё иначе, уже нет.

— Дура! Ты — самая настоящая дура, Илона, — эта мысль приходит в голову первой, стоит мне открыть глаза и оглядеться.

Источник гадкого гудения находится сразу. Трупп, уже начинающий разлагаться, что не мудрено на такой-то жаре, окутан зелёным облаком мух. Внутренности вновь сжимаются в рвотном спазме, однако извергать больше нечего, и я какое-то время, отвернувшись в противоположную сторону, гляжу на занавеску зелёных лиан. Мысли ворочаются неуклюже, медленно, словно жирные улитки. Думаю о том, что нужно бы похоронить Анатолия, но нет лопаты, думаю о том, куда двигаться теперь, вперёд или назад. Понимаю, что ни того, ни другого делать не хочется, а хочется спать и пить. Открываю рюкзак, отпиваю несколько глотков из пластиковой бутылки. Цепляюсь взглядом за рюкзак однокурсника. Ему он уже без надобности, а мне пригодиться. Подтягиваю к себе, беззастенчиво роюсь. Две бутылки воды, печенье, нож, спички, чемоданчик с муп лодкой внутри. Перекладываю вещи в свой рюкзак, поднимаю с земли палку, поворачиваюсь в ту сторону, откуда мы пришли. Мысль о возвращении соблазнительна, наверняка, мы не успели уйти слишком далеко. Холодный душ, апельсиновый сок, чистая одежда и Молибден.

— Ты — расходник, ты- мусор! — раздаётся в заторможенной жарой голове, а память услужливо подкидывает искажённое болью лицо Светланы, желтоватое свечение, исходящее от ладоней преподавателей, прозрачные гробы с неподвижно лежащими в них людьми. Поворачиваюсь в гудящую мухами сторону.

Ну уж нет! Сырьём для изготовления игрушек для богатеньких уродов я быть не желаю. Катись ко всем чертям, Данила Молибден, и прощай! Решительно надеваю на плечи, изрядно потяжелевший рюкзак, бросаю впереди себя клубок и, опираясь на палку, иду дальше.

Спустя несколько минут, тело однокурсника остаётся позади.

Жара, мелкие противные насекомые, лезущие в нос, глаза и рот, тяжёлая, почти ничего не соображающая голова. Кажется, пейзаж вокруг не меняется, те же сплетённые гибкими ветвями между собой, деревья, разлапистые заросли папоротника, солнце проникает сквозь полог листвы горячими пальцами, крики птиц и каких-то зверьков. Хотя нет, изменения всё же ощущаются, но не в окружающей действительности, а в моём теле. С каждым шагом боль в ногах усиливается, а в ботинках становится липко и влажно. Ноги стёрты в кровь, что весьма опасно при такой жаре и в данных условиях.

Сажусь на землю, снимаю ботинок. Да, кожа на подошве лопнула в нескольких местах. Длительные пешие прогулки не для таких неженок, как я. Меня и в школьные походы никогда не брали. А вот сестрица моя была профи. Знала, как правильно установить палатку, как грамотно разжечь костёр, какие ягоды и корешки можно есть, а какие не следует, отлично разбиралась в грибах, любила рыбалку, и даже, пару раз, собиралась отправиться с друзьями на охоту. Однако я не отпускала, претворялась больной. И Полька, извинившись перед компанией бесшабашных дураков, разгружала рюкзак, швыряла на антресоль сапоги и оставалась за мной ухаживать. О! Это были чудесные дни. Я точно знала, что никто из её развесёлой компании нас не потревожит, Полька была в безопасности, и мы могли целый день смотреть фильмы, играть в шахматы или просто болтать обо всём на свете и ни о чём.

Достаю бинт, обматываю с начала одну ногу, затем другую. Рядом со мной откуда-то сверху приземляется какой-то камешек, затем второй и третий. И только после нескольких попаданий непосредственно мне в плечо и макушку, мой, затуманенный мозг начинает подавать сигнал бедствия. Кто-то чем-то кидается сверху, причём, непосредственно в меня, о чём свидетельствует хулиганистый, словно насмешливый визг. Поднимаю глаза, на одной из веток сидит мартышка, рыжеватая, лопоухая, с длинным хвостом. Чуть подаль от неё, вторая, третья носится по веткам. Все три визжат, метая в мою сторону снаряды. Нужно убираться, ведь обезьянам всё равно, чем бросаться. Они способны запустить не только ягодой с ветки или засохшей какашкой, но и чем-то поувесистее.

Встаю, стараюсь идти быстрее, однако больная нога цепляется за сучки, и торчащие из земли корни. А мартышки продолжают резвиться. В шею, голову, спину летит какая-то мелочь. Наклоняюсь, чтобы уберечь лицо от обстрела, но это помогает мало. Стайка обезьянок меня преследует целенаправленно, а калибр снарядов становится всё крупнее. Камешки, ветки, орехи, куски кала. Меня гонят, наверное посчитав угрозой, ведь животные никогда не станут нападать просто так, только ради защиты или насыщения. Но, от этой мысли мне не легче. Удары всё болезненнее, обезьян наверху всё больше. Они везде, качаются на лианах, прыгают с ветки на ветку, мелкие, крупные, рыжие и коричневые. Верещат и повизгивают. В затылок ударяется нечто крупное. Тупая боль оглушает, ослепляет, и я валюсь на подушку густой травы. В нос ударяет пряный травянистый дух и запах свежей мертвечины. Наверное, неподалёку сдох какой-то зверёк. Теряю сознание всего на несколько секунд, так как в чувства меня приводит новая боль. Видимо, мартышек моё падение не обмануло, и мёртвой они меня не сочли, так как кидать в меня разной пакостью продолжили с новой силой. Ползу вглубь каких-то зарослей, стараясь не думать, что и там, в раскидистых кустах кудрявых и ажурных, словно кружево, меня тоже может поджидать опасность, и вполне возможно, посерьёзнее хулиганистых мартышек. Да и от клубочка, оставшегося лежать на земле, тоже уходить нежелательно. Ползти неприятно. Земля, несмотря на изнуряющую жару, влажная и липкая, в колени и локти впиваются камешки и ветки, да и не столько во мне силы, чтобы тянуть своё тело на локтях и пузе, да ещё и с приличной ношей за спиной. Спрятавшись в зелени кустарников слежу за суетой обезьян. Те, с начала, продолжают прыгать, визжать, словно чувствуя, что я нахожусь неподалёку, затем, постепенно расходятся.

Выбираюсь из своего укрытия, грязная, вспотевшая, обессиленная. Иду дальше. Куда? Зачем? Несколько раз останавливаюсь, делаю пару глотков из бутылки, но облегчения не ощущаю, всё так же хочется пить. А вот печенье так и лежит не распакованное, аппетита нет совершенно. В голове крутятся обрывки из недавно прослушанных лекций, каких-то песен, цитаты прочитанных книг. Хаотично, без всякой системы информация мечется в сознании бесформенными разноцветными пятнами. От гадкого, назойливого гнуса даже не отмахиваюсь, сил нет.

Моё движение вперёд останавливает предупреждающее шипение. Прямо передо мной, свернувшись кольцами лежат несколько крупных, чёрных, с жёлтыми продольными полосками змей. Одна из них, самая крупная, с раздутым жёлтым капюшоном, уже готова броситься в мою сторону. Её напряжённая верхняя часть, прямая как палка, неоднозначно свидетельствует об этом. По телу пробегает противный озноб, пытаюсь сглотнуть, но слюны нет, во рту сухо и горько, чувствую, как от ужаса, древнего, унаследованного далёкими предками, трясётся нижняя челюсть, а вдоль позвоночника стекают холодные капли пота. Прячу за спину палку, чтобы не спровоцировать начало змеиной атаки, отступаю назад.

— Ухожу! Ты видишь, я ухожу, — уговариваю я рептилию, отступая дальше и дальше.

Змея сдувает свой капюшон, расслабляется и вновь ложится, принимая форму кольца. Я же забираюсь в кусты. Ничего страшного, пройду параллельно тропе. Обойду змей и вновь вернусь. Но параллельный путь оказался не столь комфортным. Поваленные деревья, с торчащими во все стороны ветками, булькающие, зловонные болота, с начала небольшое, в которое я едва не наступаю, чуть дальше — широкое, подёрнутое тонкой желтоватой маслянистой плёнкой.