Долг ведьмы (СИ) - Шагапова Альбина Рафаиловна

— Уродство, знаете ли, никого не прельщает, — буркнула я, уже собираясь уходить. Да пошла она со своими тряпками к такой-то матери!

— Глупая! — прыснула портниха, не испытывая ни грамма смущения. — Это можно сделать твоей фишкой, если, конечно, ты хочешь привлечь своего принца. Итак, начнём!

Ведьма уселась за стол, придвинула к себе лист бумаги и принялась рисовать. Я же, как заворожённая смотрела на то, как голубая, с мягким отблеском ткань, шевелится, перекручивается, сгибается, разгибается, разделяется на половины, сходится вновь, постепенно превращаясь в готовое изделие.

Всеобщее состояние веселья захватывает меня сразу же, как мы с Олесей оказываемся во дворе. Разноцветные фонарики, всевозможных форм и размеров, летающие в воздухе, задорная музыка, сладости и напитки, мужчины в элегантных костюмах, женщины в ярких нарядах. Где-то в толпе веселящихся мелькнула Милана в в ярко- рыжем платье, словно объятая пламенем. В кругу преподавательниц что-то живо обсуждает Натабелла затянутая в спортивный костюм, правда не в чёрный, а в тёмно-фиолетовый, но тоже с блеском.

— Принарядилась, — фыркает Олеся, глядя в сторону физручки. Подставляет ладонь, на которую доверчиво усаживается светящаяся белка-фонарик. Несколько подобных зверушек мишек и зайчиков летает неподалёку. — И не надоело ей штаны таскать. Уж вся академия на её задницу налюбовалась, уже никому не интересно, а она всё продолжает телеса обтягивать.

— Интересно, а розовый костюмчик у неё есть, или жёлтый какой-нибудь? — смеюсь я, поддерживая подругу, а сама продолжаю искать взглядом Молибдена. В толпе преподавателей его нет, в толпе студентов нет тоже.

Мы с Олесей берём по рожку апельсинового мороженного, усаживаемся на лавочку возле фонтана, брызгающего во все стороны разноцветными струями.

— А бежать отсюда никто из первокурсников не пробовал? — задаю я вопрос, надеясь на положительный ответ. Со стыдом ловлю себя на том, что хочу услышать об охранных заклинаниях, магических ловушках и страшных псах, стерегущих выход за территорию.

Ох! Какое же вкусное это мороженное. Нежное, как крем, мягкое с кусочками освежающего, чуть кисловатого фрукта.

— Почему? Пробовали, конечно, — отвечает Олеся, вытаскивая из сумочки салфетку и протирая пальцы. — Их никто не искал даже. Хочешь — беги, если жизнь немила. Корхебельские джунгли это тебе не парк аттракционов в городе. Густые заросли, хищные цветы, змеи, москиты и дикие животные. Далеко ли ты уйдёшь?

— А ты пыталось? — звучит гораздо резче, чем я этого хочу. Всматриваюсь в лицо подруги, не обиделась ли? Не заподозрила ли в чём-то? Но нет, Олеся так же безмятежна.

— Пыталась, — подруга снисходительно усмехается, протягивает мне салфетку, и я беру из её рук белый бумажный квадратик. — Когда мой парень понял, что не сдаст экзамены, мы решили убежать. Взяли у коменданта общаги умную лодку, выдрали из учебника «Истории возрождения магии» карту острова, набрали воды, еды и отправились в путь.

Олеся вытягивает из сумочки длинную сигарету, чиркает зажигалкой, затягивается горьковато-ванильным дымом.

— А потом передумали?

— Ага, передумали. Как попали под обстрел хищных цветочков, так тут же рванули обратно. Андрей так экзамены и не сдал, а вот я сдала.

Последняя фраза произносится зло, и я уже готовлюсь к тому, что подруга встанет и уйдёт, но Олеська продолжает курить. Затем, вскакивает, хватает меня за руку и тянет.

— Ты чего это? — не понимаю я.

— Ковры самолёты привезли! — кричит она, ускоряя шаг, и мне ничего не остаётся, как хромать следом за ней.

Почему-то, ковёр-самолёт представляется мне чем-то маленьким и невзрачным, как те коврики, что вешаются в квартирах на стену для звукоизоляции. Пыль, проплешины, невнятный рисунок. Однако, когда я вижу произведение магического искусства, моё мнение резко меняется. Сразу же возникает желание провести ладонью по светящемуся ворсу, утонуть в нём пальцами. Погладить, машущую хвостом рыжую кошку, поймать разноцветную бабочку, трепещущую крылышками, растянуться на поляне, усыпанной пушистыми жёлтыми одуванчиками.

— Рассаживаемся, друзья! — тараторит худощавая ткачиха с тяжёлой длинной косой, достающей до самых ягодиц. — Только обувь снимайте! В пыльных тапках не пущу.

— Лу! И ты здесь! — визжит подруга, бросаясь на шею девчонки с косой. И в этом визге я чувствую столько искренности, столько неподдельной радости, что становится обидно. Мне никто и никогда так не радовался, даже сестра. Да и не было у меня ни подружек, с которыми можно посплетничать, поплакать и посмеяться, ни парня. Всю свою жизнь я посвящала Полине, и требовала от неё того же.

— Олеська, садись скорее! — смеётся та. Ощущаю себя немного лишней, но продолжаю удерживать на лице улыбку.

— Не уронишь?

— Обижаешь! — ткачиха шутливо грозит тонким пальчиком. — Это изделие самой принцессе переправят. Но прежде чем коврик отправится во дворец, я хочу прокатить на нём старых друзей и преподавателей.

На ковре уже сидит не малое количество народа. Здесь и Лидия, и Милана, и Стас и даже Анатолий. Отвожу взгляд от его глаз-буравчиков, но всё равно чувствую, как они ввинчиваются мне под кожу.

— И далеко можно на нём улететь? — спрашиваю подругу, нарочито весело и беспечно, чтобы отгородиться от вопрошающего взгляда Анатолия. Нет, после окончания полёта нужно подойти к нему и всё сказать. Чего это я, в самом деле, как вор прячусь? Мне не должно быть ни стыдно перед ним, ни неловко. Ведь это моё право, бежать с ним или остаться здесь. Скажу ему, что не вижу причин так рисковать, что я привыкла к острову и учёба не так уж мне претит.

— Нет, это не транспортное средство, скорее просто игрушка, развлечение. — отвечает Олеся, обводя пальцам крыло бабочки цвета фуксии. — По дворцу на нём летать можно, по саду. Ну, ещё гонки на коврах устраивают в столице. Иначе, я бы первая отсюда свалила ещё на первом курсе.

Дальше, мне уже не до разговоров. Ковёр кружит над островом-тарелкой. Одна половина тарелки светится огнями корпусов академии, жилых домов преподавательского городка, а другая темна, словно покрыта чёрным шоколадом. Торчат, облитые жидким серебром луны, пики скал. И по всюду волнующееся, бескрайнее, зеленоватое море. Визг, восторги, протяжное пение, бутыль вина, передаваемая по кругу. Делаю несколько крупных глотков, передаю следующему. Ветер треплет волосы, щекочет лицо тонкими, тёплыми пальцами с привкусом морской соли. Пять кругов над островом, и наш ковёр опускается. Пассажиры встают, ищут свою обувь, расходятся.

Олеся и ткачиха Луиза, располагаются в одной из беседок, обсуждая прошлогодние экзамены, каких- то выпускников, вспоминают Андрея. Я же, чувствуя, что подругам не до меня, и моего присутствия они не замечают, отправляюсь гулять по кипарисовой роще.

Пряно пахнет хвоей, в беседках и на скамейках, установленных вдоль дорожек, хихикают парочки. В роще музыка не так слышна, и сверчки беззастенчиво дают свой концерт. Пройду до конца аллеи и отправлюсь к пляжу. Да, к танцующим не присоединюсь, но хотя бы постою, посмотрю на кружащиеся в танце пары, и может, встречу наконец-то Молибдена. Он увидит меня в моём новом волшебном платье, возьмёт за руку, и скажет:

— Не дрейфь, Мелкая, я поведу, а ты просто следуй за мной.

И мы закружимся, под переливы музыки, под шелест, набегающих на берег волн, в свете магических, летающих повсюду фонариков и зелёного ока луны…

— Как ты долго, — раздаётся хриплый голос, который я по началу не узнаю. Крепкие руки втягивают меня внутрь тёмной беседки.

Пытаюсь завопить, но на рот ложится чья-то ладонь. Узнаю его по запаху. Лайм и морская соль, а ещё коньяк. От Молибдена пахнет коньяком и отчаянием, безнадёгой. Беседка густо увита лозами винограда, и лунный свет едва пробивается сквозь сплетения зарослей. Пытаюсь выбраться из железной хватки, потребовав объяснений, но губы, сухие и горячие впиваются мне в шею, и я начинаю медленно таять. По телу прокатываются сладкие волны жара и прохлады одновременно, сердце пропускает несколько ударов и принимается колотиться с бешеной силой. Все остальные мышцы — напротив, становятся мягкими, податливыми. А мужские руки продолжают скользить, проходятся по спине, зарываются в волосы, очерчивают контуры губ. Эти прикосновения собственнические, настойчивые, но невероятно нежные и такие желанные, везде. Хочу что-то произнести, задать какой-то вопрос, но язык словно заморожен, и я не могу вымолвить ни слова. Да и нужны ли здесь слова? Мы взрослые люди, мы давно знаем друг друга, с самого детства. Так к чему ходить вокруг да около, если нам обоим хочется одного и того же?