Пирамида - Борис Бондаренко

И когда они сделали последние эксперименты, обработали результаты и увидели, что это действительно конец — самый что ни на есть настоящий, долгожданный, — они с каким-то недоумением переглянулись. Ольф засмеялся, поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся.

— Все, Матильда, конец. Ася! — заорал Ольф. — Конец!

Это было в воскресенье вечером, они сидели у Дмитрия — квартиры, как и обещал Дубровин, они получили еще осенью, — Ася возилась на кухне и с испуганным лицом выглянула оттуда:

— Что конец?

— Работе конец! — Ольф обнял ее и чмокнул в щеку. — Совсем, понимаешь?

Ася взглянула на Дмитрия, тот улыбнулся и кивнул, и она облегченно вздохнула, оттолкнула Ольфа:

— Фу ты, психопат. Я уж думала, случилось что.

— Случилось, Асенька, случилось, — засмеялся Ольф. — По этому случайно случившемуся случаю не мешало бы случайно выпить. Субсидируй, доцентша! Ты же у нас самая богатая! — по привычке поддразнил он ее.

— Тебе бы только выпить, — заворчала Ася.

— Асенька, да ведь случай-то какой, а? И опять же, случившийся совершенно случайно! — продолжал дурачиться Ольф.

Они, конечно, на радостях «поддали» в этот вечер, а на следующее утро пошли к Дубровину.

Дубровин молча просмотрел результаты и довольно хмыкнул:

— Недурно, весьма недурно. А что вы такие кислые? Перебрали, что ли?

— Есть маленько, — нехотя сказал Ольф, — да не в этом дело.

— А в чем же? Работой недовольны?

— Относительно, — буркнул Дмитрий.

— А-а… Тоже правильно. Подкузьмили вас американцы, да что делать, друзья мои, такова сэ ля ви.

Дубровин перенял это выражение от Ольфа и с удовольствием употреблял его, особенно когда хотел поддеть их.

— Не журитесь, у вас все впереди. А кроме того, это действительно неплохо сделано, честно говорю. Сами знаете, на комплименты я не слишком щедр, так что оцените. Ну-с, а теперь быстренько, но не спеша сработайте статью, и чтобы через неделю она лежала у меня на столе.

И через неделю статья лежала на столе Дубровина. Он торопился и, не читая, сунул ее в портфель.

— Мне некогда, голубчики, завтра уезжаю на две недели в Швейцарию, а потому — коротенько. Неделю вам на похмелье, на отсыпание, на догуляние, а потом будьте добры за работу.

— За какую работу? — с отчаянием спросил Ольф.

Дубровин, не обращая на него внимания, продолжал:

— Составьте подробнейший отчет со всеми причиндалами — графиками, таблицами, диаграммами и прочей дребеденью — и отпечатайте в трех экземплярах, на отличной бумажке. В общем, все как полагается, чтобы получился приличный кирпич в приличном переплете. Приложите все свои публикации, месячишка через два и эта появится, так что капиталец у вас будет. В начале июля намечено остепенить вас, — значит, за месяц до этого бумажки должны быть в порядке.

— Как это остепенить? — опешил Ольф.

— Обыкновенно, — невозмутимо сказал Дубровин, убирая со стола бумаги. — Докторов вы не заслужили, а кандидатов — в самый раз.

— Да разве кандидатов дают без официальной защиты? — удивился Дмитрий.

— Вообще-то нет, но у нас, в виде исключения, это можно.

— И мы, стало быть, и есть эти исключительные личности? — повеселел Ольф.

— Вроде того… Понимаю, что скучно такой работенкой заниматься, от души сочувствую вам, да что делать, надо. Ну, будьте здоровы, мне некогда.

— И он тряхнул им руки, выпроводил из кабинета и захлопнул дверь.

— Алексей Станиславович! — попытался остановить его Дмитрий, но Дубровин даже руками замахал:

— Потом, потом, некогда…

И им пришлось засесть за эту скучную и неблагодарную работу. Делали они ее, как нерадивые школьники, с постной физиономией зубрящие заданный урок, — с утра намечали, что надо сделать за день, и, кое-как разделавшись с «барщиной», больше не возвращались к ней.

Дубровин только посмеивался, глядя на их героические усилия:

— Заставить бы вас годиков пять каким-нибудь чиновником четырнадцатого класса в канцелярии поработать — вот тогда запели бы!

— Боже упаси! — с ужасом сказал Дмитрий.

Они уже намекали, что неплохо было бы перенести «остепенение», но Дубровин только отмахивался:

— Работайте, работайте.

Но однажды они дружно взмолились.

— Алексей Станиславович, давайте перенесем месяца на два! — сказал Дмитрий. — Мочи моей больше нет.

Дубровин внимательно посмотрел на них:

— Что, совсем плохо?

— Плохо! — почти с радостью сказал Дмитрий, уже решив, что Дубровин согласен. Но тот только покачал головой:

— Терпите, друзья, месяц всего осталось.

— Алексей Станиславович, да что будет, если перенесем? Почему обязательно в июле?

— Потому что у меня и других дел хватает, кроме ваших, — напомнил Дубровин. — В августе симпозиум, а я член оргкомитета. А в сентябре поеду в отпуск.

— А на октябрь?

— А вдруг я до октября умру? — отшутился Дубровин, но, заметив, что они по-прежнему серьезны, сказал: — Понимаю, что надоело, но все-таки придется закончить сейчас.

Они еще пытались выклянчить у него отсрочку, но Дубровин был непреклонен.

Когда они вышли, Ольф с недоумением потер подбородок.

— Что-то химичит наш шеф, а? Почему он так торопится?

— Ну вот, пошел, — недовольно сказал Дмитрий. — Тебе с твоей подозрительностью только в угрозыске служить.

— Посмотрим, — неопределенно сказал Ольф.

Но у Дмитрия и самого закралось подозрение, что Дубровин чего-то недоговаривает. Да и зачем ему, в самом деле, так торопиться?

И им пришлось снова сесть за опостылевшую работу и срочно заканчивать ее.

Все сильнее раздражал их Шумилов, его салонная вежливость. Он по-прежнему не упускал случая похвалить их, хотя они давно уже ничего не делали для него и просто не представляли, в каком состоянии его работа. Дмитрий как-то спросил у Жанны:

— Как ваши дела? Продвигаетесь?

— Кажется, да, — не очень уверенно сказала Жанна. — Моя работа, во всяком случае, идет неплохо, — поправилась она. — У других тоже как будто ничего. А как в общем — понятия не имею. Ведь у каждого из нас какая-то частная проблема. Николай Владимирович ставит их перед нами, мы выполняем, а дальше уже его дело. Это вы, корифеи, можете позволить себе работать по-своему, — с завистью сказала Жанна. — А мы что…

— Ну, пошла прибедняться… Но неужели он не держит вас в курсе дела?

— Он не балует нас своим вниманием, — насмешливо сказала Жанна.

Дмитрий рассказал об этом разговоре Ольфу, тот присвистнул:

— Если уж его собственная любовница так отзывается о нем…

— Ну вот, — разозлился Дмитрий, — я так и знал, что ты это ляпнешь. Любовница не любовница — какое это имеет значение?

— Не кипятись. В принципе — никакого, конечно, да ведь все мы люди, все мы человеки.

— А потом, — проворчал Дмитрий, — еще неизвестно, так ли это.

— Вот те на, — удивился Ольф. — Всему институту известно, а ему неизвестно.

— Мало ли что болтают…

— А ты спроси у нее самой, — поддразнил его Ольф. — Вы же друзья.

— Перестань, — сказал Дмитрий.

— Да чего ты злишься, не понимаю? — удивился Ольф. — Я же ничего плохого о Жанке не говорю. Наоборот, это только делает ей честь. Она оказалась умнее, чем я думал, — и слава богу.

— Ладно, хватит, — оборвал его Дмитрий. Ему нравилась Жанна, и неприятно было думать, что она так связана с Шумиловым.

— Все, не буду, — покладисто сказал Ольф. — Но каков все-таки Шумилов, а? Нет, вряд ли мы с ним хорошо сработаемся. Это не Дубровин… Слушай, давай все-таки поговорим с Дубровиным, пусть он возьмет нас к себе.

Они уже давно подумывали об этом и откладывали разговор до окончания работы. И на этот раз Дмитрий сказал:

— Вот закончим с этим барахлом, — он с ненавистью взглянул на разложенные бумаги, — тогда и скажем.

— Лады, — согласился Ольф.

Так они и сделали.

Ольф, притворно сгибаясь под тяжестью трех довольно увесистых томов, боком протиснулся в кабинет Дубровина, мелкими шажками дошел до стола, всем своим видом показывая, что вот-вот свалится от изнеможения, и потом долго отдувался и обмахивался платком.

Дубровин улыбнулся, глядя на него:

— Может быть, ты не только летчиком, но и клоуном был?

— Еще нет, — серьезно ответил Ольф.

Дубровин просмотрел материалы и небрежно сказал:

— Могло быть и лучше, но тоже сойдет. Ну, не умерли?

— Еще нет, — повторил Ольф тем же тоном.

— Стало быть, уже и не умрете… Можете отправляться на все четыре стороны. Заседание Ученого совета одиннадцатого июля в два часа дня. Без четверти два извольте быть в конференц-зале. Разумеется, волноваться по этому поводу нет никакой необходимости — вся процедура будет чистейшей воды формальностью. Так что спокойненько отдыхайте.