Пирамида - Борис Бондаренко

В коридоре Ольф растерянно похлопал по карманам, отыскивая сигареты.

— Идем, Димыч, в какой-нибудь темный уголок, помыслим.

И они стали мыслить.

— Ну, как тебе все это нравится? — спросил Ольф.

— Хорошо нравится, — засмеялся Дмитрий.

— Нет, ты только подумай… Он, кажется, и в самом деле доволен, что у нас есть что-то этакое… свое. А с другой стороны, чего бы ему быть довольным? По идее, он должен заботиться о том, чтобы мы работали на него, именно потому, что у нас шарики крутятся. А он как будто и в самом деле рад, что мы будем заниматься своей работой. Чем все сие объясняется?

— Ну, знаешь ли, — возмутился Дмитрий. — И охота тебе подозревать его во всяких гадостях? Почему бы ему и не радоваться, что у нас есть своя идея? Тем более что мы не отказываемся работать и для него.

— Так-то оно так, — задумчиво сказал Ольф. — Да мне что-то плохо верится во врожденное благородство его натуры.

— А, да иди ты… А потом, не все ли равно, почему он так делает? Главное, что мы можем заняться своей работой.

— Это верно, — согласился Ольф. — Нам просто грешно жаловаться. Но представляешь, какого дурака сваляли мы?

— А именно?

— Да с Дубровиным. Если бы мы знали, что он работает здесь…

— И что тогда?

— А, недотепа! — рассердился Ольф и передразнил его: — «Что тогда»! Да то, что с самого начала явились бы к нему, выложили наши карты и поклонились бы в ножки: возьмите, ради Христа, под свое крылышко!

— Ага, — саркастически усмехнулся Дмитрий, — и он бы с радостью обнял нас и воскликнул: вот вас-то мне и надо!

— А почему бы и нет? Может быть, не сразу, но потом-то он нашел бы для нас место. А теперь поздно переигрывать… впрочем, чем черт не шутит. Знаешь что, давай наведаемся в библиотеку и посмотрим, чем он занимается сейчас. Может быть, это не так уж и далеко от нашей идеи.

Они пошли в библиотеку и разыскали последние статьи Дубровина и отчет его лаборатории.

— Жаль, — огорченно сказал Ольф вечером, захлопывая отчет. — Если верить этим бумажкам, он не занимается К-мезонами уже года два. Хотя это все-таки ближе к нам, чем работа Шумилова. Жаль. Сдается мне, что с Дубровиным мы отлично спелись бы.

Ольф открыл журнал с последней статьей Дубровина, стал еще раз просматривать ее и восхищенно покачал головой:

— Ты только взгляни, какая работа мысли! Это тебе не Шумилов. Все четко, ясно, отточенно, ничего лишнего. Вся статья-то четыре странички, а ведь Шумилов наверняка сделал бы из этого по меньшей мере четырнадцать!

— Да ладно тебе, — недовольно сказал Дмитрий. — Человек ему добро делает, а он же его и облаивает.

— Да нет, я не о том, — отмахнулся Ольф. — Ведь недаром говорят, что стиль — это человек. А ты сравни стиль Дубровина и стиль Шумилова. Это же небо и земля!

Дубровин оказался худым большеголовым человеком невысокого роста с нездоровым отечным лицом и изрядной плешью. Он прихрамывал, но ходил быстро, по-птичьи припадая на больную ногу. Кабинет его был обставлен прямо-таки по-спартански — простой стол, жесткие стулья и потрескавшаяся во многих местах доска в грязно-белых меловых разводах.

Дубровин приподнялся и протянул руку:

— Будем знакомиться. Дубровин Алексей Станиславович.

Ольф и Дмитрий назвали себя.

— Ну-с, приступим к делу. На полях ваших заметок я поставил девять вопросительных знаков, вам ясно, к чему они относятся?

— Да, — сказал Ольф.

— Тогда начнем с них.

Разговор напоминал допрос. Дубровин говорил так, как писал статьи, — только самое главное, ничего лишнего, и несколько раз поморщился, когда его не поняли и ему пришлось повторять. В отличие от Шумилова, он сразу понял, кто есть кто, и обращался преимущественно к Дмитрию — Ольф к концу разговора и совсем умолк.

Дубровин великолепно разобрался в их работе и словно мимоходом делал такие замечания, что Дмитрий хватался за карандаш и быстро записывал, опасаясь что-нибудь упустить. Говорил Дубровин как будто недовольным тоном и два раза безапелляционно бросил: «Чепуха!» Дмитрий и глазом не моргнул — в первый раз буркнул: «Возможно» — и поставил большой вопросительный знак, а во второй спокойно заявил:

— Не думаю.

Дубровин с интересом взглянул на него и поднял брови:

— Вот как?

— Да, — сказал Дмитрий. — Я изрядно посидел над этим вариантом, и, осмелюсь доложить, он заслуживает внимания.

— А конкретнее?

Дмитрий стал объяснять, но не дошел до середины, как Дубровин прервал его:

— Ясно, дальше не надо. Я был неправ.

Ольф расплылся в улыбке, но Дмитрий и ухом не повел, как будто так и надо.

Память у Дубровина была феноменальная — он походя указывал, где нужно искать недостающие материалы, и продиктовал не только названия десятка работ, но и годы издания и номера журналов, где эти статьи были опубликованы.

Часа через полтора он сказал:

— Все, пока хватит. Давайте итожить. Замысел ваш недурен, и исполнение, на данном этапе разумеется, вполне приличное. Надеюсь, ваша работа будет неплохим дополнением к моей, не нынешней, конечно, а предыдущей. Теперь — что вы должны делать? Надо залатать те прорехи, о которых мы говорили, — это первое. Второе — проверить экспериментально кое-какие выводы. Это, как сами понимаете, посложнее. Месяца через три я попытаюсь раздобыть вам время на ускорителе, хотя оно давно расписано чуть ли не по минутам. В крайнем случае — дам вам взаймы несколько часов.

— Когда же мы этот долг отдавать будем? — с улыбкой спросил Дмитрий.

Наконец-то улыбнулся и Дубровин:

— Тоже верно. Это я по привычке сказал. Ладно уж, пожертвую… Я думаю, Шумилов не будет слишком притеснять вас своими задачками. Пока, по крайней мере… А потом уж вам придется основательно поработать на него.

— Джентльменское соглашение? — спросил Дмитрий.

Дубровин недовольно покосился на него:

— Почти. А вам это не нравится?

— Да нет, почему же…

— Еще один практический совет. Программировать вы, конечно, не умеете?

— Нет.

— Советую кому-нибудь научиться. С арифмометрами далеко не уедете. Машинное время найти будет можно, но программисты загружены до предела, а так как вы пасынки, никто с вами возиться не будет. Вычислительный центр у нас мощный, есть обширная библиотека программ на многие случаи жизни, надо только научиться пользоваться ими. И еще — побывайте на ускорителе, познакомьтесь с инженерами и вообще — завоюйте их. Как все экспериментаторы, они смотрят на теоретиков с подозрением, и если вы докажете им, что кое-что смыслите, это будет очень неплохо. В общем, действуйте.

На прощанье Дубровин сказал:

— Ко мне, разумеется, обращаться можно когда угодно, но настоятельно рекомендую: делайте это только в крайних случаях. Забот у меня хватает.

И он выпроводил их из кабинета.

И пошла у них, как говорил Ольф, не жизнь, а конфетка. Шумилов действительно не утруждал их работой и, давая какое-нибудь задание, почти извинялся и неизменно приговаривал:

— Разумеется, в сроках я вас не стесняю.

А они каждый раз испытывали чувство неловкости и столь же неизменно говорили:

— Ну что вы, мы сделаем поскорее.

И, разделавшись с заданием Шумилова, продолжали свою работу.

С Дубровиным они встречались часто. Слишком буквально восприняв его прощальные слова, они с месяц не давали о себе знать, и однажды Дмитрий услышал по телефону его сердитый голос:

— Милостивый государь, вам не кажется, что неплохо было бы показаться?

Дмитрий поперхнулся.

— Видите ли, Алексей Станиславович…

— Что я должен видеть?

— Пока что никаких особенных затруднений у нас не возникло…

— Ах, вот как… Но вы что-то сделали?

— Конечно.

— И вы настолько самоуверенны, что не сомневаетесь в истинности сделанного?

— Н-нет…

— Значит, так. Жду вас завтра в пять.

Они полночи и весь следующий день просидели за работой, готовясь к такому же допросу, как и в первый раз. Но Дубровин встретил их почти ласково. Тон его по-прежнему был ворчливым, но говорил он уже не так безапелляционно и прислушивался к каждому возражению. Выслушав их отчет, он одобрительно сказал:

— Недурно, недурно… Вы неплохо поработали. К эксперименту подготовились?

— Не совсем, — сказал Дмитрий.

— Почему?

— Вы же сказали, что время нам дадут месяца через три.

— Мало ли я что сказал… Время будет через три недели. Хватит вам, чтобы подготовиться?

— Наверно, — сказал Дмитрий.

— Наверно или точно?

— Хватит.

— Через неделю представьте подробнейшее описание эксперимента, несколько вариантов. Дам вам четыре часа, для начала хватит. Но если будет очень нужно, прихватите еще. Шумилов вас не притесняет?

— Нет, что вы.