Гость из будущего. Том 3 (СИ) - Порошин Влад

— Итак, Феллини, давай рассказывай, о чём будет продолжение «Тайн следствия»? — спросил меня первый секретарь, отведя в сторону. — Мы уже первую часть несколько раз с коллегами посмотрели.

— Так там же звук черновой, — пролепетал я, не ожидая того, что кто-то втихаря за моей спиной напечатает ещё одну копию.

— Нормальный звук, — хохотнул Толстиков. — Ты рассказывай, что будет дальше.

— Запутанная история, — пробормотал я.

— Ну-ну, — уставился на меня первый секретарь.

«Что ну-ну? — забубнил я про себя. — История запутанная, так как пока не родилась. У меня в сценарии ни конь, ни кобыла, ни даже жеребёнок ещё не валялись. Второй день с Шукшиным „Варраву“ строчим, пишем диалоги, арки героев и сюжетные повороты. Не до сценария покамись».

— Я и говорю, запутанная история, — тяжело вздохнул я и решил врать напропалую. — Двойное убийство. Женщина отравлена, а у мужчины смертельное ножевое ранение в сердце.

— Интересно, — хихикнул Василий Толстиков.

— И всё бы ничего, однако, мужчина являлся криминальным авторитетом и содержал воровскую кассу, так называемый «общак». «Общак» естественно пропал. Поэтому кроме нашей милицейской следственной группы: Ларин, Казанова, Волков и Настя Абдулова, к расследованию приступают со стороны воровского сообщества фарцовщики: Федя Косой и Андрей Крылов по кличке Кот.

«Что я такое несу? Это же бред! — тут же подумалось мне. — А с другой стороны как-нибудь через месяц выкручусь. Главное сейчас простоять и потом продержаться».

— Дааа, — крякнул Толстиков, — а как же Паганини? Паганини-то жив остался?

Я покосился на Высоцкого, который вместе с Крамаровым вовсю заигрывал с Людой Савельевой и был живее всех живых и ляпнул:

— Живой, что с ним, бродягой, будет-то? Пуля прошла навылет и жизненно-важные органы не пострадали. Он тоже приступит к расследованию вместе с фарцовщиками. Ему на суде влепили условку, по просьбе агента КГБ под прикрытием Андрея Крылова. И у Паганини не остаётся другого выбора, чтобы не влиться в эту компанию.

— Вот это хорошо, это правильно, — обрадовался Василий Толстиков и, посмотрев на часы, добавил, — ладно, если что-то нужно обращайся, помогу, чем смогу. А сейчас дела, дела.

— Плёнка нужна американской фирмы «Кодак», — тут же брякнул я. — Чтобы это кино продать за валюту в Европу, Канаду и США. Хватит снимать только для внутреннего потребления. Пора подумать о завоевании международного глобального рынка киноиндустрии.

— Даже так? — удивился Толстиков. — Хотя, почему бы и нет? Ха-ха. Ладно, покумекаю, что можно сделать. А теперь извини, дела.

Василий Сергеевич с жаром потряс мою руку и, ещё раз поблагодарив всех членов нашей творческой бригады, удалился по своим производственным делам, которых у первого человека в Ленинграде и Ленинградской области было более чем предостаточно.

— Так почему ты считаешь, что мою «Войну и мир» американцы смотреть не будут? — спросил меня Сергей Бондарчук, когда вечерний разгул на даче хирурга Углова дошёл до той стадии, где одни всё ещё выпивают, другие уже танцуют, а третьи поют песни под гитару и спорят об искусстве, истории и культуре.

— Я не совсем точно выразился, — ответил я, открыв окно в своей маленькой комнате, так как Сергей Фёдорович смолил одну сигаретку за другой. — Специалисты твой фильм будут изучать под микроскопом. Особенно батальные сцены. И «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке, считай уже в кармане. Простой народ на такое кинополотно не пойдёт.

— Да почему⁈ — проревел Бондарчук.

— Во-первых, смотреть шесть часов — это невыносимо. Во-вторых, кинотеатры, чтобы не прогореть, поднимут цены на билеты. Так один киносеанс стоит полтора доллара, а за «Войну и мир» попросят целых шесть американских рублей. В-третьих, американская публика специфическая, для них долгие разговоры в благородном дворянском собрании — непонятны, как китайская грамота, и не интересны. Если бы на экране были их звёзды кино: Одри Хепбёрн, Генри Фонда, Мел Феррер и знойная красотка Анита Экберг в роли Элен Кулагиной — это одна история, а наши — это совсем другая. Назвать ещё причины? — спросил я, выпив холодного кофе.

— Предположим, — Сергей Бондарчук снова закурил и, подойдя к окну, выпустил дым в ночную прохладу, — допустим ты — прав. Вот ты что бы сделал на моём месте?

— Для нашего зрителя — ничего, — пожал я плечами. — А для американцев перемонтировал бы всю киноленту. И начал бы сразу с главной сцены: с битвы при Бородино. А истории главных героев пустил бы как флешбэки.

— Чего? — опешил Бондарчук.

— Флешбэк — это вспышка, озарение, которая мысленно отправляет главного героя в прошлое, — пояснил я свои слова. — Благодаря такой структуре зритель с другого континента не успеет устать от неспешности и монотонности повествования. Да и сократить можно «Войну и мир» в два раза.

— Тогда это будет не Толстой, — обиженно произнёс Сергей Бондарчук. — А какой-то боевик.

На этих словах в комнату заглянул Андрей Миронов и протараторил:

— Феллини, можно тебя срочно на пять минут? Извините, Сергей Фёдорович.

— Мы уже закончили, — процедил сквозь зубы Бондарчук и, вышвырнув сигаретку в окно, вышел из комнаты.

— Совсем классика человека замучила, — хохотнул Миронов.

— Классика очень сложна для экранизации, — кивнул я. — Ну, и чего тебе надобно Андрей Александрович?

— Там два путешественника на постой просятся, — усмехнулся он.

— Пошли их лесом, — отмахнулся я. — Здесь, кстати, леса полно. И под каждым им кустом, был готов и стол, и дом.

— Это, можно сказать, мои друзья, — замялся Миронов. — Мы вместе снимались в одной картине. От нас ведь Никита съехал. Так может быть их того…

— Положить валетиком? — буркнул я, встав со стула. — Пошли, посмотрим на твоих друзей.

Далее мы незаметно прошли по гостиной, где дым стоял коромыслом и спорили о том, что ожидает кино в будущем. Гена Шпаликов настаивал, что лет через десять вообще не нужны будут сценарии. Оператору достаточно будет запечатлеть какой-нибудь интересный отрезок из жизни главных героев и обозначить некие животрепещущие вопросы и зритель уже сам ответит на них.

— И даже диалоги не потребуются, — поддержал его Андрей Тарковский. — Движение камеры, необычные ракурсы, медитативная музыка и игра света и тени расскажут всю историю от и до.

— Может и кино не потребуется? — проворчал я. — Есть же «Чёрный квадрат» Малевича, а у нас будет чёрный экран. Пусть зритель сам решит, что ему показывают: вид спереди или вид сзади.

— Чушь — это всё! — рявкнул импульсивный Георгий Данелия. — Ничего за десять лет не поменяется! Заявки, худсоветы, раскадровки и прочее всё останется прежним.

И реплика Данелия вызвала новый виток спора. А я и Миронов тем временем вышли на крыльцо дачи, в окно которой был выставлен магнитофон, и звучала новомодная британская группа «Битлз». И если мне не изменял слух — эта была песня «I Should Have Known Better». «Вот и всё, понеслась битломания по кочкам, теперь не остановить», — усмехнулся я про себя, видя, как неловко дёргаются под этот не рок-н-ролльный ритм гости нашей вечеринки. Кстати, Высоцкий и Крамаров как два гуся прыгали рядом с Людой Савельевой, в невидимом противостоянии — кто кого перещеголяет. Моя Нонна тоже весело «отжигала» в компании Олега Видова.

— Где твои путешественники? — буркнул я и, вглядываясь в темноту за околицей дачи, подумал, что чем больше я занимаюсь проблемами других, тем быстрее уведут мою девушку, поэтому с альтруизмом пора кончать.

— Вон они — орлы, — хохотнул Андрей Миронов, указав на две тёмные фигуры около околицы, одна — высокая и длинная, вторая — невысокая, но коренастая.

А когда мы подошли ближе я улыбнулся, потому что друзьями Миронова оказались Олег Даль и Александр Збруев. Они вместе снимались в фильме «Мой младший брат». Однако звёздами отечественного кинематографа их назвать было пока нельзя.

— Нам тут сказали, что у вас сдаётся койко-место? — бодро произнёс Даль.