Здравствуй, Гр-р! - Татьяна Стекольникова

Меня тоже ждала работа. Федя завелся быстро. Наверное, соскучился, поэтому жужжал и урчал особенно громко. К нам присоединилась Морковка, которой очень хотелось развалиться на клавиатуре. В другой раз, дорогая… Первым делом надо посмотреть почту. Я нашла у себя в ящике ответ из библиотеки — только из одной: "На ваш запрос… бла-бла-бла… сообщаем, что копия требуемых вам материалов будет выслана по вашему e-mail-адресу, как только на наш счет… бла-бла-бла…". Оперативно… Sorry, Федя… Sorry, плеоназмы, тавтология и прочие стилистические ляпы. Вам придется подождать… Я помчалась перечислять деньги.

По улицам Энска неслись ручьи. От ноздреватого снега поднимался пар — солнце решило съесть снег в один присест. А по речному льду расползались сиреневые лужи. Не дойдя каких-нибудь полсотни метров до дома, я застряла на набережной — посмотреть, подышать.

— Любуешься?

А Громов-то откуда здесь взялся? Рожа довольная, в одной рубашке — и не на джипе. Выбежал раздетый — плечо совсем не бережет…

— Как ты меня нашел? Ты почему без куртки?

— Увидел из конторы. Так обрадовался, что забыл про куртку. А вообще — тепло… Пойдем, кое-что покажу.

Мы и так уже шли — почти бежали… Вот нетерпеливый… И чего не подождал меня в конторе — куда бы я делась?.. В "Громе" был только тот самый Витек — но не за своим столом, а за соседним, и что-то рассматривал на мониторе. Я поздоровалась. Витек пару секунд смотрел, не узнавая, потом заулыбался:

— А, здравствуйте, здравствуйте!

Интересно, что он подумал? Шеф, как полоумный, вылетел раздетый, а вернулся с бабой… А хорошо бы научиться мысли читать… Не так, как психологи учат: если ваш собеседник скрестил на груди руки, значит, пытается отгородиться, защититься или вообще не желает общаться… Если же он спрятал руки в карманы, то, возможно, его одолело чувство собственной вины… Но это же не то! А как по-настоящему узнать, что человек думает? Луиза это умела… Похоже, я начинаю входить во вкус…

Из окна кабинета Громова открывался классный вид на реку.

— Ты не представляешь, как здесь летом здорово…

И без перехода:

— Смотри…

Стол Гр-р был завален старыми фотографиями — в бархатных и сафьяновых альбомах и россыпью, приклеенные на картон и вставленные в рамки. Серые или пожелтевшие. Даже серовато-зеленые. Такого цвета, я знаю, были амбротипы — старинные фотографии на стекле, еще в середине девятнадцатого века.

— Вот, здесь фотоархив моей семьи, Шпинделя и фотографии Луизы, которые она дала мне, чтобы помочь в поисках. Все подписанные фотографии я убрал. Садись и работай.

— А ты…

— А я буду любоваться тобой…

Ясно, как божий день: скептически настроенный Гр-р устроил мне экзамен. Я должна была найти пятерых — тех, кого видела в 1909 году: Марию Петровну Назарьеву, Анну, Полину, адвоката Шпинделя и красавца с бакенбардами — следователя Сурмина. Если повезет, в этой толпе мне может встретиться еще кто-то, бывший вместе со мной в доме Назарьевых.

Я открыла самый старый, на мой взгляд, альбом — синий бархат, покрывающий переплет, стал сизым, только подвертка под форзацем сохранила свой первоначальный цвет. Первый лист, второй, третий… Не узнаю никого… Мальчики и девочки, одетые одинаково — в платьица. Мужчины — с моноклями и без. В мундирах и штатском. Усатые. Бородатые. С бакенбардами. С дамами. Без дам. Фото дам особенно много. Томно опирающиеся на полуколонны. Улыбающиеся и серьезные. В окружении кадок с пальмами. Дамы с кошками и собаками. По двое. По трое. По двадцать — гимназистки всем классом. Если учесть, что изображения по большей части мелкие, а фотографиям лет сто, то работа мне предстояла адова.

— Громов, гони чай и лупу…

— Чай — понятно. А лупа какая нужна?

— Десятикратная, с подсветкой. В глаз вставить… Что, нету такой? Хоть какую-нибудь линзу дай… Детектив… А лупы нет…

Гр-р принес чашку зеленого чая — то что надо. Минут через десять откуда-то притащил и лупу. В первом альбоме никого. Второй альбом тоже обтянут тканью, похоже, китайским шелком. На первой же странице — Мария Петровна, собственной персоной. Моя прапрабабушка… Сидит в кресле, увенчанная гигантской шляпой и закутанная в меховой палантин. Ей лет тридцать, брови строго сдвинуты, а губы сжаты. На фото она гораздо моложе, чем при нашей встрече. Я заложила страницу с прапрабабушкой взятой наугад фотографией — батюшки, это же Сурмин! Я полюбовалась на Арсения Венедиктовича — на фото он в точности такой, каким я его увидела в 1909 году. Потом мне в голову пришла мысль, а что если как-то себя мобилизовать и попробовать отыскать нужные фото, используя явно имеющиеся у меня, но не проявившиеся еще способности? Я попробовала протянуть руку над кучей фотографий. Ничего. Провела ладонью по снимкам. Ничего. Вздохнула и просто взяла одну карточку из кучи. Полина… Ей тут лет шестнадцать, в гимназическом платье с передником и пелериной. Я снова выхватила наугад фотографию. Анна и Шпиндель. Счастливые, улыбающиеся, держатся за руки… Анне тоже лет шестнадцать. И куда Мария Петровна смотрела — фото явно было сделано тайно, без ее ведома. А хранилось у Шпинделя — как пить дать… Раз так хорошо пошло, ищем дальше. Моя рука извлекла из небольшого альбома стеклянную пластинку, засунутую между листами, — фото, на котором удивительной красоты дама держит на руках ангелоподобного кудрявого малыша в белых чулочках и белом платьице. Ничего себе… Красавица — это же Аделина! Я узнала ее с трудом, но это, несомненно, она. А мальчишка — Мишин будущий папа что ли? Или мама — пол ребенка определить невозможно. А может, и сам Миша…Я уже протянула руку за следующей фотографией, когда услышала голос Громова:

— Все. Больше можешь не искать. Я видел, как ты это делала…

— Как?

— Таскала, как рыбак карасей на зорьке…

— Но там еще есть! Интересно же! Я быстро…

И я выловила еще одну Полину; затем Шпинделя и Сурмина вместе на одном фото (понятно, ТЕХ, а не этих, с одним из которых я провела три ночи). Анны было больше других: сидит, как дама на картине "Майская ночь"; в интересном положении стоит под руку с неизвестным мужчиной, который старше ее лет на десять; убеленная сединами, сидит на лавочке — в больничном халате совковых времен и в окружении старушек в таких же халатах. Ни одной из этих фотографий я раньше не видела. Об этом я тут же сообщила Гр-р. На самой старой из фотографий, имеющихся у меня дома (я имею в виду мой прежний дом), снята моя бабушка — молодая женщина с двухлетней девочкой на руках — с моей мамой, и стоит дата: 1937 год.

Гр-р покопался в фотографиях, отобрал часть, вытащил из-под стола коробку и сложил снимки туда: