Хроника сердца - Георгий Бурков

Сегодня ночью долго размышляли с Макарычем о будущей студии. Совместные – с молодежью – размышления и поиски.

Никогда еще не было у меня такого тяжелого ощущения одиночества и безысходности, как сегодня. Что случилось?! Отчего именно сегодня? Надо разобраться сегодня же, чтобы снять хотя бы часть нетерпимой душевной боли и волнения. Пребывание в ничегонеделании, видимо, спасительно для меня. Не нужно мне стремиться к активности. Я не могу жить в тех рамках, в которых пребываю. И довольно долго.

Пошли все на…! Вся эта армия «заговорщиков» и бездарностей, надо стряхнуть эту грязь со своих ног. Ничего не хочу, ничего не желаю!

В конце концов я приду к простейшей задаче в процессе своих размышлений о театре и об искусстве, к задаче, над которой бились люди и до меня, – Искусство и Власть.

Власть (и при помощи эстетики тоже) хочет встать между художником и народом, играть при этом роль не просто посредника, но и захватчика. Художнику Власть внушает, просто приказывает, что нужно для народа, а народу приказывает, какая духовная пища ему нужна и полезна. Одним словом, Власть хочет такого искусства, которое поможет ей, Власти, остаться наверху. И чтоб искусство это походило на настоящее. «Чтоб золотая рыбка служила у меня на посылках».

Великое и обыденное.

Не простые параллели, а просто-напросто история моего поколения, страсти времени. Ведь борьба за жилье может унести столько же энергии, сколько Наполеону потребовалось для того, чтобы взять Москву. Все бренны и все равны. Перед Богом? Да нет же. Просто равны. Тщеславие и желание власти – такие же человеческие качества, как, например, любовь к театру или страсть филателиста.

Иван-дурак.

Дело, кажется, пошло. Вася заразился идеей крепко, необратимо. Не проходит дня без разговоров о «нашей» сказке. Дурак загадочно улыбается чему-то, и слышна простая, но страшная песня, такая же загадочная, как дурацкая улыбка. Дурак знает Тайну. Через несколько мгновений мы точно уже видим, что ни хрена он не знает. Разочаровывает до бешенства. Сегодня снова заговорили о Дураке, вернее о Дураках. Раньше Макарыч говорил очень много о трех братьях, которых отец отправляет искать счастья. Два брата хорошо устроились. Хорошо – по нашим понятиям. Выгодно женился один, поступил на службу (в лакеи) другой. Все это скверно, пошло. Но никто из нас не замечает этого за собой, отсутствуют уже предостерегающие сигналы организма. Сегодня (28.05.74 г.) разговор пошел о том, что нынче Дурак не тот, что был, скажем, в 18-м веке. Сейчас Дурак помельчал, включился в общую игру, стал демагогом. Замаячили уже три Дурака, спорящих между собой. О Дураках много собрано в народе информации. Пожалуй, Дурак изучен самым серьезным образом. Одним словом, Дурак вниманием не обижен. «Дуракам закон не писан». «На лбу написано». «Хоть кол на голове теши». И т.д. Вернуть первозданность и свежесть давно уже окаменевшим словам.

Жизнь Человеческая – один миг. Остановись, мгновение. Политическая, экономическая, этнографическая и т.п. жизнь – все это существует, все присутствует, но Жизнь Человеческая…

Мое призвание создать театральную студию. Воспитать плеяду мастеров и, если удастся, основать новый, замешанный на естественных нравственных и этических дрожжах, театр.

Сегодня ночью долго размышляли с Макарычем о будущей студии. С первых шагов очень высокий нравственный камертон. Преданность идее, идеалу искусства. Но не ограничиваться разговорами о высоком искусстве и о нравственности, а сразу же намертво увязать это с конкретным повседневным трудом.

В литературе я удивляюсь художническому чутью Шукшина. Вася работает рядом. Я прикоснулся к истинному чуду. Почему в свое время в театре много играли Немировича, Пшебышевского или сейчас – Радзинского, Зорина и др.? Признаки времени в пьесах этих авторов бросаются в глаза современникам, и проблема проглатывается с удовольствием. Верность природе, родниковая простота и «неумелость» могут не присутствовать.

(Шукшин) – Ты заготовил, у тебя есть место, куда бежать? – Нет. – А вообще думаешь об этом? – Думаю. Я об этом все время думаю. – Я бегал. Глупо получилось. Надо мной же смеялись. Приехал Шолохов за мной: «Ну, Вася, насмешил всех!»

На «корабле» нарастает нервозное настроение. Вчера мы с Макарычем наблюдали за боксерским поединком, произошедшим между капитаном и «бывшим» шукшинцем Власовым. Думаю, что вскоре появится новый рассказ Шукшина под названием «Брек» или под другим названием. Обязательно.

Тема наших постоянных разговоров на корабле с Макарычем. О самых первичных человеческих поступках. И о назначении театра.

Сегодня, 27 июня 1974 года, «Голос Америки» долго, полчаса приблизительно, рассуждал о «Калине красной». Сам я не слушал. Только что мне сообщили… Говорили о Шукшине, обо мне («Печки-лавочки», «Калина», актер-единомышленник и т.д.), о Лиде и о внутренних противоречиях нашей жизни.

Театр. Разрушители таинства искусства: бухгалтера, завхозы, администраторы, билетеры, околотеатральная шушера. Сейчас разрушением чуда искусства занимается все общество. Мы находимся на вражеской территории, в оккупации. Искусство из последних сил обороняется, уходит в подполье, изворачивается. Ситуация безнадежная. В семейных делах артистов участвует вся страна. Нет ли в этом вины самих артистов? Система кинозвезд и стандартных, биографических легенд. Театральные люди, театрализация жизни и театральные профессии: общность и качественные различия. Не всякий любимец компании (как популярен он ни будь) может стать артистом, не всякий острослов может стать комедиографом. Но и те и другие вписываются в общую картину Театра.

Насилие, насилие, насилие! Окрики, надменное превосходство, наместничество, террор. Пир бездарностей. Много лет спустя выясняется, что эти люди – обыкновенные бандиты. Их осуждают. И на их место приходят другие бандиты, еще не скомпрометировавшие себя. Как будто бы никому не ясно, что такую работу могут делать только люди бессовестные, отпетые. Кроме бандитов, за такую работу никто не возьмется.

Книга о Театре должна получиться сложной и пессимистической в конечном счете. Оптимизм заключительной части – о возможном возрождении театра – скорее размышления о карнавальной природе человека, об эмбрионе театра, который вечен, а не о театре конкретном. Надеяться не на что. Так, анекдоты, частушки, розыгрыши, разного рода небылицы и треп, компанейское шутовство, игры молодости – вот и весь актив современного театра. Остальное фикция.