Ничто Приближается - Татьяна Енина

— Поверьте, драгоценный наш, — увещевал Вэгула принц Айхен, — мир еще не готов к тому, что вы собираетесь ему преподнести, телепорт с привязкой — это еще куда ни шло, а так, чтобы перемещаться куда угодно и просто так… Они с ума сойдут и обязательно чего-нибудь натворят… Что повредило бы нам.

Вэгул с принцем согласился, ибо о безопасности «Паука» пекся ничуть не меньше его и отправился во Всемирную Академию Наук с первой версией своего изобретения, которое, как и ожидалось, произвело фурор.

После всех произведенных научным консилиумом экспериментов Вэгул вернулся на базу с патентом и с громкой славой, а Айхен заговорил о том, что пора, наконец, вплотную заняться Генлои, и он искренне не понимает, почему его предложение не вызывает энтузиазма со стороны капитана.

Конечно, ведь принц не знал о том, кто такая Севелина, не знал, потому что Армас сохранил это в строжайшей тайне и собирался хранить и дальше, до самого последнего момента, ибо опасался грандиозных амбиций Айхена, который неизвестно по какой причине возомнил себя достойным престола великого Эрайдана.

— Ты полагаешь, что достаточно убить президента для того, чтобы диктовать свои условия? За нами должна быть такая мощная сила, чтобы нас захотели слушать…

— Нас УЖЕ послушают, уверяю тебя! Нас боятся!

— Боятся… Но не настолько.

— А как насчет того, чтобы рискнуть? Пока обстоятельства складываются так удачно?

— Я рисковать не буду.

— Ты или трус или предатель!

Айхен был зол как тысяча чертей, Армас потихоньку над ним потешался. Ребенок, который едва-едва достиг совершеннолетия! Куда ему править государством! Совершать пиратские набеги еще куда ни шло, развлекаться с девочками в каждом порту и устраивать попойки — самое его дело. И почему он сам этого не понимает?

Своим друзьям и единомышленникам Армас представил Эгаэла, как своего давнего друга… Он придумал ему сносную биографию и заставил принять менее вызывающий облик, нежели иссохшая мумия.

Эгаэл получил очертания представительного, довольно грузного мужчины с гулким басом и довольно свирепым выражением лица, внушавшем невольное уважение.

Эгаэлу было предписано помалкивать, и он помалкивал, пока не стал разбираться в существующей действительности не хуже других, а пожалуй, что даже и лучше.

У Эгаэла была потрясающая способность мыслить масштабно. Прошло очень немного времени и управление «Пауком» он практически взял на себя.

Пока Армас летал, Айхен развлекался, а Вэгул изобретал, Эгаэл координировал действия всего немаленького пиратского флота, занимался созданием новых военных баз, предсказывал изменения в политической обстановке различных государств, а на закуску играл на бирже — с неизменным успехом. И, в отличие от своих компаньонов, он при этом при всем, не имел никаких амбиций — он просто жил в свое удовольствие.

Паша

Все получилось, конечно, не так, как она предполагала.

Когда Маша летела на Землю, она мечтала пожить в свое удовольствие, отдыхать, развлекаться, исполнять все свои желания. Те мысли она вспоминала теперь не иначе как с грустной улыбкой. Не то, чтобы в свое удовольствие — ей вообще было некогда жить. То утро, когда она смотрела телевизор, было первым и последним, в ее жизни на Земле, когда она его включала.

Она не читала книг, не общалась с людьми (разве что с Петром), ее существование помимо работы свелось к ванной, постели и еде, причем питаться она предпочитала в кафе…

Ее жизнь была очень трудной, она проклинала ее под час, когда падала на кровать не имея сил раздеться, и вспоминала потом как самое счастливое свое время. Тогда еще все было так хорошо и спокойно, и она приносила настоящую и вполне ощутимую пользу — она спасала обреченных на смерть. Поэтому на отдых она старалась уделять времени как можно меньше, понимая, что каждая минута ее сна стоит чьей-то жизни.

Как долго она могла бы жить так? Наверное, достаточно долго, имея новейшие препараты, дарующие энергию, а то, что они в конце концов могли убить ее, она не думала — некогда было думать. И ей пригодились джинсы и кроссовки, что оставил ей ее предшественник, и она так и не купила себе ни одного дорогого наряда.

Ей не столько досаждали разнообразные пришельцы из космоса, типа тех самых пресловутых оэрлогов, сколько земные подонки, которых было гораздо больше, но с которыми, правда, и справиться было довольно легко.

Маша упивалась своим могуществом, чувствовала себя «суперменом» и старалась изо всех сил сделать как можно больше. Сделать все, что от нее зависело. И более того.

Это было запрещено, узнай кто-нибудь в координационном центре, чем она занимается, ее бы, по меньшей мере, тот час же выгнали с Земли к папочке Эйку. С большим скандалом…

И она изо всех сил старалась, чтобы ее не разоблачили.

Маша плевала на все правила и предписания, нагло врала и не чувствовала при этом никаких угрызений совести, уверенная в своей правоте. Ей некогда было думать, некогда было вспоминать. Все, что происходило с ней когда-то казалось ей далеким, нереальным и смешным. Теперь у нее была совсем другая жизнь, в которой не было места ни для чего другого, кроме работы. Разве что иногда она позволяла себе съездить в маленький подмосковный городок и постоять у серой неприметной девятиэтажки с давно облупившейся краской, посмотреть на желтый прямоугольник окна, в глубине которого иногда скользили тени.

Маша старалась делать это поздним вечером, чтобы случайно не наткнуться на кого-то кто мог бы узнать ее… Пусть это было маловероятно, ей не хотелось рисковать, она не готова была признаться, что на самом деле ждет, что колыхнется штора, и мама появится в окне, почувствует что-то…

Она увидела однажды свою сестру. Алена шла к дому и с ней шел мальчик лет пяти, мальчик был вылитый она — Маша, в том же возрасте.

— Боже, Боже… — прошептала она, ее сердце колотилось так сильно, что стало больно. Ей было страшно. Она почувствовала себя так, будто очутилась в другом, параллельном мире, очень похожем на ее родной мир, и все же — другом. Как в страшном сне. Эта красивая женщина… Неужели она действительно ее сестра? Когда Маша видела ее в последний раз, Алена заканчивала школу. Красавица, гордячка с непомерными амбициями. Что из ее мечтаний осуществилось?

Прошло семь лет. Семь лет — это целая вечность. Маша почувствовала прилив такой невыносимой нежности к этой женщине и этому мальчику… Как же хотелось броситься к ним и обнять — крепко-крепко, расспросить обо всем, о маме, о папе, о Катьке… Маша поняла, что и не подозревала раньше, насколько сильно она любит их всех, несмотря на долгие годы разлуки… Может быть, именно благодаря этим годам разлуки…

Маша вцепилась в руль и крепко зажмурилась, дожидаясь, пока они пройдут, и когда она открыла глаза из них покатились слезы. Слезы давно забытой жалости к себе, обиды за свое одиночество…

Нет-нет, эти мысли нужно гнать. Далеко-далеко. Расслабляться нельзя. У каждого своя судьба, свое предназначение, и вернуть ничего невозможно.

В тот день Маша поклялась себе не ездить больше домой — она называла это так — она должна знать, что с ее близкими все в порядке, этого достаточно для обретения покоя.

После случившейся с ней такой досадной неудачи с обгоревшим мальчиком, Маша не оставила своих попыток быть ангелом-спасителем. Почему-то она считала, что обязана им быть — спасать подыхающих от передозировки наркоманов в городских парках, подстреленных и порезанных в драках подростков… Ей казалось, что человек, побывав на границе между жизнью и смертью, поймет что-то, осознает что-то, начнет новую жизнь — например, станет священником.

Она спасала от смерти всех этих никчемных людишек, а перед глазами ее всегда в эти минуты был замотанный в бинты маленький мальчик… Скольких она должна спасти, чтобы полегчало? Чтобы этот образ исчез, оставил ее в покое? Сколько бомжей, наркоманов и пьяниц, сколько упившихся, обколовшихся, замерзающих на снегу? И стоит ли тысяча спасенных подонков одного хорошего маленького мальчика?

Маша ехала в сторону своей московской квартиры, как всегда пристально всматриваясь в небо, она смотрела на небо даже когда радар не предупреждал о тревоге. Это просто вошло у нее в привычку — она смотрела в небо всегда, наверняка чаще самого романтичного в мире поэта, и при этом была настолько далека от романтических мыслей! Так далека…

Она не поняла, как это произошло. Дорога была гладкая, время позднее, машин было мало… Она услышала рев автомобильного гудка, визг тормозов. А потом удар, мгновенная вспышка боли и — темнота…

Первым движением, когда она стала приходить в себя, был поиск на запястье «регенерата», она нащупала его, но тут же отказалась от мысли использовать, пожалуй, не так уж плохо ей было — лучше уж потерпеть боль.