Русская невестка - Левон Восканович Адян

какой-то особый шарм. К этому наряду подходила цепочка с красивой вязью, имевшая особенное значение для Елены, потому что куплена именно Арсеном; она ее никогда не снимала.

Елена все четко помнит: выйдя из метро, она глазами искала его в толпе, горя желанием как можно быстрее обнять, поцеловать, почувствовать то родное тепло, которого ей постоянно не хватало…

Красивый, смуглый, высокий — Арсен стоял на другой стороне улицы. Елена издалека увидела его и почти бежала навстречу, не обращая ни на кого внимания, и вновь, как при первой их встрече в Волхове, он сказал: «Какая ты нежная и красивая». Она знала: это так, потому что всегда ловила взгляды мужчин на себе, но с того дня, как впервые увидела его, в сердце был только он — Арсен. Он ей говорил там: «Я тебя люблю». Елена шутливо парировала: «Докажи». «Как?» — спросил Арсен. Елена рассмеялась: «Крикни, что любишь, чтобы во всем мире услышали». Арсен обнял ее, тихо шепнул на ушко: «Я люблю тебя». От этих слов сердце у нее замерло от радости. Улыбаясь, она спросила: «Почему так тихо и почему на ушко?» Он ответил: «Потому что весь мир для меня — это ты». И еще добавил: «У тебя очень красивые глаза, очаровательная улыбка и заразительный смех… Ты очаровательна, ты немного похожа на древнегреческую богиню, и твои родители заслуживают за тебя медаль». Потом сказал, что он никогда не был так счастлив, как при общении с ней. Вот почему этот день на Елагином острове так ей запомнился. Елена с Арсеном чувствовала себя спокойно и уверенно, с ним ей всегда легко, уютно. Она смеялась и радовалась, не было усталости от долгой дороги, все перекрывала радость встречи. Она чувствовала себя счастливой, что у нее есть он и что она может делать его счастливым.

Этот день выдался солнечным и теплым. Людей в парке было много; все радовались солнечному дню, и даже белка, которая выбежала им навстречу из зарослей, казалось, радовалась солнцу и просила чего-то вкусненького, нисколько не боясь. Потом они сидели в летнем кафе, и Арсен сразу же начал кормить ее клубникой. Елена знала, что Арсену нравятся ее губы. Она чувствовала, как он сходит с ума, когда смотрит на ее губы, поэтому никогда не позволял ей самой брать ягоду, это должен делать только он, наслаждаясь, наблюдая за ее губами.

В тот день они говорили обо всем и ни о чем. Они смеялись и шутили, целовались. Им было просто хорошо, и Елене не хотелось даже думать о том, что через несколько часов нужно будет уезжать обратно… Она хотела слушать Арсена, ей было ужасно приятно слушать его. Он говорил: «У тебя ослепительная улыбка, Ленуль, твое обаяние сногсшибательно, ты такая красивая и стройная, у тебя соблазнительные губы, я люблю тебя, потому что не любить тебя невозможно…» Елене хотелось, чтобы этот день длился дольше. Она слушала пение птиц, смотрела на голубое небо, радовалась той чистоте чувств и той большой любви к нему, которая поселилась в ее сердце…

Оглушительно загремел дверной засов. Елена испуганно выпрямилась, с сильно бьющимся сердцем, еще не сообразив, где она и откуда этот грохот. Потом вспомнила и посмотрела в сторону прохода. К ее удивлению, дверь не так сильно гремела, как послышалось сквозь дремоту и воспоминания. В коридоре раздались тяжелые шаги, в дверном проеме показался Арсен. Елена не сразу его узнала. Он был не в полосатой одежде, как ожидала она, а в черной робе из какого-то грубого материала, похожего на брезент, и в таких же брюках, для него коротковатых. Волосы у него были острижены под машинку, и надо лбом, между залысинами, странно и незнакомо белел старый, видимо, полученный еще в детстве, шрам. Его она на суде у него не заметила. Арсен стоял в проеме и смотрел на Елену удивленно и растерянно, на его смуглом осунувшемся лице застыла улыбка, напоминающая гримасу от сдерживаемой нестерпимой боли. Лена смотрела на Арсена, узнавая и не узнавая его, не в силах подняться и подойти. Сердце ее билось спокойно, ровно, и она боялась этого спокойствия, потому что знала, что так не бывает, в такие минуты люди плачут, обливаются слезами, замирают в объятиях друг друга. Арсен же стоял в дверях и смотрел на нее, словно не решаясь шагнуть внутрь, а за его спиной виднелся усатый солдат с автоматом за плечами и равнодушно глядел то на Арсена, то на Елену. Потом все же сказал:

— Проходи.

Как бы очнувшись, Арсен вздрогнул, обернулся к нему, потом, тяжело шаркая ботинками, пошел к Елене, все еще сидевшей с опущенными руками, обхватил ее за плечи, поднял с табуретки и стал целовать ее руки, лицо, волосы, шепча как заведенный:

— Ну что ты, Леночка, зачем ты?.. Ну что ты?

А Елена исступленно билась в его объятиях, всхлипывая без слез, тоже шепча:

— Ничего, я сейчас… я сейчас…

Железом громыхнула закрывшаяся дверь. Это привело их в чувство. Они обернулись назад — солдата там уже не было.

— Ну вот и хорошо, — сказал Арсен, выпуская ее из объятий. Елена вдруг засуетилась, стала перебирать принесенную ею снедь.

— Это тебе… курица… апельсины… чай индийский… вот сигареты, десять пачек…

Арсен смотрел на нее с недоумением.

— Да погоди ты с этим, Лен, — он взял ее за руки и усадил на табуретку, сам сел рядом, на другую. — Успеется, я тут с голоду не умираю.

— Да, конечно, потом, успеется, — согласилась Елена. — Я сейчас отнесу все на кухню…

— Не надо, оставь. Расскажи лучше, как ты сюда попала.

— А просто получила твое письмо, села в поезд и приехала…

Арсен усмехнулся.

— Действительно просто, села и приехала… Как дома?

— Дома все хорошо. И папа, и мама, и тетя — все поклон тебе передают.

— А остальные? — настороженно спросил Арсен, невольно понизив голос. — Ну, Мушег… — Назвать сестру он не решился.

Елена, успевшая прийти в себя, уловила в его голосе непривычную робость.

— Перед отъездом я была у них, Мушега дома не было, его по работе послали куда-то. А Арфик была дома.

— Как она?

— Хорошо. Поплакали вместе, потом она меня поцеловала, велела передать тебе, чтобы ты здесь ни о чем не беспокоился и не болел…

— Ты правду говоришь?

— Правду! — твердо ответила Елена, глядя ему в глаза.

Хотя все было иначе. Накануне отъезда она действительно пошла к Арфик, но та не захотела даже разговаривать с ней, лишь произнесла жестокие слова: «Ты в этот дом не приходи…» После гибели сына горе только сейчас начало ее ожесточать. Прежде было не