Заговор францисканцев - Джон Сэк

У Конрада перехватило горло, и он прервал чтение. Откашливаясь, поднял глаза и увидел, что донна Джакома кончиками пальцев утирает глаза.

– Таким я видела его в ту ночь, когда держала в объятиях, – сказала она. – Кожа цвета слоновой кости. – И она добавила: – Разве вы не слышите любви в этих словах, брат? Элиас не всегда был чудовищем.

Она встала, знаком попросив Конрада оставаться на месте.

– Я тоже хочу показать вам одно письмо. Подождите здесь, в тепле, я сейчас принесу.

Старая женщина вскоре возвратилась, держа развернутый лист в той руке, которой не опиралась на трость.

– Его Лео получил от святого Франческо. Он отдал его мне в благодарность за небольшие услуги, которые я ему оказывала. Как видите, дар Лео драгоценнее всего, что я могла ему дать.

Она положила пергамент на стол перед Конрадом. Он сохранился лучше, чем пергамент из библиотеки, хотя тоже хранил темные отпечатки грязных пальцев. Запись в первую очередь подтверждала – даже более, чем благословение – особую привязанность святого к ближайшему своему спутнику.

Брат Лео, желает тебе твой брат Франческо здоровья и мира.

Обращаюсь к тебе, сын мой, как мать обращается к сыну. Все слова, сказанные нами в пути, помещаю здесь, собрав их в краткий совет. И если тебе еще нужен мой совет, скажу вот что: поступай, как тебе кажется лучше, чтобы угодить Господу и следовать путями Его и Его бедности, и будет с тобой благословение Господне и мое послушание. И если считаешь нужным для блага своей души или ради утешения прийти ко мне, приди, Лео!

Письмо, полное любви. Конрад хорошо представлял себе, как мучился Лео, на время разлученный с учителем, и какое утешение принесло это послание его истерзанной душе.

– Фра Лодовико все бы отдал, чтобы заполучить его в свое собрание, – заметил он.

– Думаю, вы правы. Я знаю, что мне осталось немного, и хотела поместить это сокровище туда, где его будут чтить, как должно. Правда, я решила отдать его в Сан-Дамиано – в благодарность за услугу.

Конрад хлопнул в ладоши:

– Ха! Превосходно, мадонна. Наверняка и Лео отдал бы его туда, раз уж ему суждено уйти из ваших рук. Бедные женщины могут поучить нынешних братьев соблюдать устав!

– Я так рада, что вы одобряете меня, брат, – улыбнулась она, сворачивая письмо и с непонятой ему рассеянностью устремив на него взгляд спокойных зеленых глаз.

От библиотечной пыли Конраду все время хотелось чихнуть. Как непохож здешний воздух на соленый ветерок, веявший из Анконы на его горную хижину!

Правда, запах чернил и переплетного клея, мягкая кожа переплетенных рукописей, латинские заглавия, тщательно разобранные по темам, порой вызывали у Конрада вздохи сожаления о днях ученья. Одобрял отшельник и тишину, царившую в библиотеке, когда он без помехи, почти в полном одиночестве рылся в ее запасах. Как ни странно, первый кончик нити он ухватил, когда копался в шкафу, заключавшем в себе пестрое собрание справочников и руководств. Среди трудов, направлявших крестоносных воинов к победе, попадались то «De inquisitione»[28] Давида фон Аугсбурга, то «Summa contra haereticos»[29] Джакопо ди Капелл и, описывавшие обязанности и поведение, подобающие инквизиторам, которые исчислялись уже сотнями. Полистал Конрад и иллюстрированное руководство для проповедников, написанное Сервасанто да Фаэнца, «Liber de Virtutibus et Vitiis», «Dormi Secure»[30] и многочисленные сборники «примеров», извлеченных из мифов, бестиариев и романов, с точки зрения Конрада, весьма красочных, но едва ли поучительных. Неужели проповедники верили, что притчи о единорогах, драконах и антилопах подвигнут умы их слушателей к Богу? Святой Франциск, подобно самому Иисусу, снабжал свою мысль простыми примерами. «Сеятель, вышедший на пашню» – образ, понятный простолюдину.

Более всего манили Конрада полки с духовными руководствами, где он обнаружил две книги своего университетского учителя Гилберта де Турне. Большая часть рукописей здесь посвящена была распятию и взывала к чувствам, но иные выказывали рассудочный германский ум, подобно «De Exterioris et Interioris Hominis Compositione»[31]

Аугсбурга. Для трудов плодовитого писаниями Бонавентуры Лодовико отвел целые две полки, и на них-то Конрад обнаружил наконец короткий трактат «De Sex Alis Seraphim» – «О шестикрылом серафиме».

Верный своему строгому разуму и богословскому образованию, Бонавентура каждое крыло серафима уподоблял одной из стадий духовного развития. Конрад восхитился ловким использованием символа для поучения, столь необходимого братьям. Однако когда он наткнулся на тот же образ в другой книге Бонавентуры и обнаружил, что он повторяется снова и снова едва ли не в каждом его труде, то невольно задумался.

«Когда я был на Монте Ла Верна... пришло мне на ум чудо, явленное святому Франциску в этом самом месте: видение крылатого серафима в образе Распятого... и понял я, что выражало то видение восторг нашего отца в созерцательном размышлении и путь, коим тот восторг достигается».

Видение серафима явно обладало для Бонавентуры особой притягательностью. Но что он хочет сказать, используя глагол «effingere» в предложении «выражало восторг нашего отца»? Разве видение святого Франциска не было истинным, и весь рассказ о нем – только символическая аллегория? Конечно же, нет, однако...

У другого автора Конрад мог бы пропустить столь мелкую путаницу в определениях, но Бонавентура отличался особым педантизмом в терминах. Он тоже в свое время читал лекции в школе братства в Париже, был современником и другом Фомы Аквинского. Он не бывал неточен в выборе слов. Конрад перенес книгу к столу и достал свои записи. Хотелось бы знать, сколько раз он успел бы прочитать «Аве, Мария», пока мимо пройдет Лодовико? Конрад с первого дня в библиотеке заметил, что царапанье пера по бумаге притягивает библиотекаря к его столу так же верно, как железо к магнитному камню.

И тут же услышал мягкие шаги. Сандалии Лодовика шаркали по плиткам пола.

– A, «Itinerarium mentis in Deum», – с нарочитым безразличием произнес библиотекарь, кинув небрежный взгляд на стол. – Отличная работа. Фра Бонавентура рад будет узнать, что вы стали знатоком его трудов.

«О чем ты, конечно, доложишь ему за ужином», – хмыкнул про себя Конрад. Ему вдруг захотелось перечитать жизнеописание святого Франциска, составленное генералом ордена. И еще раз взглянуть на этого серафима. Если между делом попадется и упомянутый Лео слепец, тем лучше.

17

При первом проблеске рассвета Конрад вместе с переписчиками спешил в библиотеку. Часы, освещенные солнцем, сокращались с каждым осенним днем: приближался праздник святой Лючии – самая длинная ночь в году.

Отшельник направился прямо к полкам, где хранились хроники времени основания ордена. К его разочарованию, там обнаружилось всего несколько кратких житий неканонизированных святых ордена, история первого братства в Англии Томаса Эклстонского и такая же хроника Джордано ди Джиано, описывающая распространение ордена в Германии. И ни слова об Умбрии, где зародилось все движение, – пробел, который бы отлично заполнила тайная рукопись Лео.

Оставшееся на полке место полностью занимала «Legenda Major»[32]Бонавентуры. Тот же труд переписывали все работавшие за столами переписчики – побочный результат печально знаменитого эдикта 1266 года. Запретив все ранние предания, министры-провинциалы ордена постановили, что в каждой обители должна храниться хотя бы одна копия истории Бонавентуры. Время от времени материнская обитель посылала в провинции братьев-проезжающих, и каждый проезжающий вел за собой мула, навьюченного копиями. По словам Лео, во времена Элиаса таких братьев называли «братья-извлекающие», поскольку они возвращались в Ассизи с полными сумами сокровищ, извлеченных у настоятелей, желавших сохранить свое положение, – от золотых кубков до драгоценной соленой рыбы в полотняной обертке.

Лодовико приклеил к полке с хрониками копию эдикта. Конрад, взглядывая на нее, всякий раз содрогался от негодования: в сущности, все первое поколение братьев было наказано за правдивость.

Генеральный капитул приказывает в послушание, чтобы все предания о блаженном Франциске, составленные ранее, были исключены, поскольку предание, составленное великим магистром, включает все, услышанное им из уст тех, кто все время был с блаженным Франциском и имеет обо всем достоверное знание.

«Услышанное из уст тех, кто был с блаженным Франциском»? Уж конечно не от Лео, и не от Руфино, и не от Анжело Танкреди, и не от кого-либо из тесного круга посвященных!

Конрад впервые узнал об эдикте через четыре года после его издания, когда в 1270 году навещал Лео – за год до смерти наставника. Лео считал официальное бонавентуровское «Предание» ужасным – раскрашенной фигурой святого, вырванного из настоящей жизни, установленной высоко в нише, где никто уже не сумеет его коснуться, – карикатурой на Франческо, которого они знали. Ничего не осталось от живого человека, который в юности возглавлял весенние шествия по улицам Ассизи, заслужив звание Короля шутов, который швырял на ветер деньги своего доброго отца, тратя их на прихоти и наряды. Мот, трубадур, весельчак был стерт с листа – остался только чудотворец.